– Нет, такого жуткого страха не было, но чувство полной опустошенности и безысходности было. Еще иногда бывает так, как будто смотрю на себя со стороны. Я понимаю, что я это я, но все равно какое-то странное ощущение.
– Это может быть явление дереализации. У Вас – в очень легкой форме. Не переживайте. Так или иначе, каждый человек хотят бы раз в жизни ощущает себя не в своей тарелке. Особенно при каких-то травмирующих ситуациях.
Далее Дмитрий задал еще ряд вопросов и диагностировал легкое тревожно-депрессивное расстройство, написал в карту какой-то шифр или код, Олеся не запомнила, ей это было совершенно не интересно.
– Теперь давайте перейдем к тому, что Вас беспокоит. Что случилось, что Вы чувствуете, что хотите изменить?
– Я даже не знаю, с чего начать. Я в 15 лет влюбилась в своего школьного учителя, и вот до сих пор не могу избавиться от этой напасти. Мы периодически общаемся, а тут я не выдержала и в любви ему призналась.
– Что он Вам ответил?
– Да вот в этом и проблема. Он не захотел меня даже выслушать.
Далее Олеся опять пересказала, но уже более кратко, все свои эмоции и поступки недавнего времени. Дмитрий слушал. Что ж – работа у него такая – слушать.
– Олеся, у каждого человека есть право выбирать. И он в любой ситуации, прежде всего, будет думать о себе. Такова природа человека как биологического вида. Есть в нас что-то звериное, те же самые инстинкты самосохранения. И они первичны. Далее на них накладываются уже другие инстинкты, назовем их социальными (условно). Это то, какое воспитание получил человек, насколько он может быть милосердным к другим людям, иначе говоря – это степень его эгоизма. Принимая решение, человек руководствуется этим двумя инстинктами – биологическим и социальным, соотносит их, взвешивает. Это все, конечно, очень условно. Homo sapiens на то и sapiens, чтобы уметь подавлять звериные инстинкты. Иногда человек настолько чего-то боится, что понимает – с этим страхом он совладать не сможет, поэтому единственной попыткой спастись видит бегство – в мире людей это называется «уйти от проблем». Не решать, а сбежать. И это не хорошо и не плохо. Моральную сторону вопроса мы сейчас не рассматриваем. Иногда люди видят в этом единственно возможное решение. В случае с Вашим учителем, как мне кажется, так и было. Он очень сильно испугался. Вероятно, он тоже хотел бы близких отношений. Но страх к Вам привыкнуть и потом потерять пересилил желание. Знаете поговорку: «Волков бояться, в лес не ходить». Вот он и не пошел. Он понимает, что это временные отношения, что из них нужно будет выходить рано или поздно и выход этот будет еще более болезненным для вас обоих.
Я не берусь судить кто тут прав, кто виноват, и тем более не могу кого-то защищать, ругать или оправдывать, я могу лишь анализировать факты. Ответить отказом – это было его решение. Примите это решение. Почему Вы думаете, что он обязательно должен был согласиться? Нет, не обязательно. Я повторюсь, сейчас мы не рассматриваем этическую сторону вопроса. Он решил, что сбежать в этой ситуации будет правильным. Смиритесь с этим.
– Как? Ну как так? – Олеся плакала, активно используя предложенные салфетки. – Почему даже не поговорить? Ну как же так можно?
– Возможно, он не захотел рисковать. Собой. Примите его выбор.
– Сейчас сложно все так вот сразу понять…и принять.
– Да. Но есть еще один вариант. Возможно, Ваш учитель не захотел с Вами встречаться по той причине, что Вы ему неинтересны.
– Не может такого быть, – твердо ответила Олеся.
– Почему Вы так в этом уверены, Олеся? Он Вам говорил, что Вы ему нравитесь, что он Вас любит?
– Нет… никогда, только если намеками.
– Намеки могут быть поняты как угодно. Поэтому будем считать, что не говорил. Я согласен, что этот вариант менее вероятен, но и его нельзя упускать из виду.
– Как же мне тогда понять, почему он не захотел со мной встретиться?
– А зачем Вам это понимать? От Вас сейчас требуется этот факт принять, а не понять. Мы не может залезть в голову другого человека и прочитать его мысли, и мы не может принудить его к разговору.
– Грустно… В смысле, не то, что нельзя залезть в голову, а то, что он не захотел мне ничего объяснять.
– Да, это сложно, очень сложно, и да, неприятно. Здесь Вы должны проявить силу своего характера. Не уйти в обиду, а принять все, как есть. Голые факты: он отказал, Вы это приняли.
Олеся слушала молча. Дмитрий продолжал.
– Принять, это не значит, согласиться с правильностью его поступка. Возможно, в этой же ситуации кто-то другой поступил бы иначе. Но у нас не кто-то другой, а вот этот отдельно взятый конкретный человек и поступил он так, как поступил.
– Я постараюсь это понять, очень постараюсь.
– Мы можем с Вами поработать, думаю, раз в неделю пока будет достаточно. Но, честно сказать, подозреваю, что Вы и без меня справитесь. Как Вы относитесь к химическим способам лечения?
– В смысле таблетки пить? Транквилизаторы? – испугалась Олеся.
– Нет, транквилизаторы, думаю, не нужно. Антидепрессанты. Есть сейчас хорошая группа, называется СИОЗС – селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. Знаете, что такое серотонин?
– Да, представление имею.
– Ну вот, – Дмитрий протянул Олеся рецепт, где латинским буквами было написано непонятное название, – купите что-нибудь с этим действующим веществом. Есть подороже, есть подешевле, выбирайте. Как принимать, сейчас напишу.
– Я даже не знаю… страшно… – засомневалась Олеся, – говорят, голова от них совсем дурная будет.
– Олеся, голова у Вас дурная сейчас, Вы извините меня за такую откровенность. Вам нужно вернуть радость жизни, сейчас это главное. Не бойтесь, антидепрессанты не дают эффекта торможения, это Вы с транквилизаторами путаете.
– Понятно…
– Давайте сделаем так. Рецепт я Вам выпишу, а Вы подумайте, пить или не пить. Если почувствуете совсем плохо – мой совет – начинайте. Действуют таблетки не сразу, ждать нужно недели две-три. В первые дни или недели возможно обострение симптомов. Не пугайтесь. Внимательно прочитайте инструкцию, производитель подробно описал возможные побочные действия. Я Вам оставлю адрес электронной почты, пишите, если что. По электронной почте со своими пациентами я общаюсь бесплатно.
– Спасибо, Дмитрий.
– Пока особо не за что. Думаю, Вы справитесь. Если не захотите пить таблетки, можно попробовать сеансы психотерапии.
– Я подумаю. До свидания!
Олеся вышла из кабинета с рецептом в руках, полностью выжитая и растерянная. «Нет, таблетки я пока пить не буду. Подумаю над словами Дмитрия, попробую обойтись без химии. Да… и тут «химия»», – она горько усмехнулась такой игре слов.
«Как принять факт, что любимый даже не захотел со мной поговорить? Я не верю в отговорки о нехватке времени. Не захотел. Известно же, тот, кто хочет – ищет возможности, кто не хочет – ищет причины. Жаль, что он таким оказался – тем, кто ищет причины, – Олеся шла домой в удрученном состоянии, смотрела под ноги, не замечая прохожих, не радуясь теплому дню, – опять лето. Опять лето, как мне все это пережить?».
25 июня – 31 августа 2012 г.
Проснувшись, и как обычно, машинально, проверив почту, Олеся обнаружила во Входящих имя «Павел Козаренко». Она закрыла глаза и открыла их снова: нет, не показалось. Удивление, изумление, даже ошеломление – вот то, что она сейчас испытала. И радость. Такую, от которой хочется подпрыгнуть высоко-высоко, зависнуть в небе и парить в небесной лазури. Тело ее сейчас было соткано из тончайшей материи, она чувствовала счастье каждой клеточкой, каждой молекулой, а внутри, на тонких струнах души, играла мелодия любви.
«Он написал! Не может быть, – Олеся смотрела на письмо, не решаясь его открыть, – да, письмо от него, новое письмо, пришло в четыре утра. Понятно, сегодня был выпускной, может быть, он теперь сможет со мной встретиться?».
Олеся все еще надеялась на встречу, все еще придумывала массу отговорок и защищала учителя, хотя обстоятельства ей твердили обратное. Она смотрела на это новое письмо и не спешила его прочитать, боялась. Пока есть тайна, есть надежда, есть эйфория. Вот сейчас она откроет и увидит, например «Олеся, давай встретимся завтра в кафе» или «Олеся, давай пройдемся по парку» или, или…
Олеся, доброе утро!
Сегодня прошел выпускной вечер. Я вот только пришел домой, жду звонка от родителей-организаторов, что все завершилось удачно. Учителям теперь разрешено присутствовать только на торжественной части, далее дети отмечают праздник самостоятельно, банкет и все такое. Для вручения аттестатов мы арендуем большой зал, наверное, раза в три больше нашего актового – шесть параллелей выпустили! Такое количество выпускников и их родителей в школе уже не помещаются.
Скоро будет отпуск, а потом опять все сначала. Так и живем.
Смутное чувство охватило Олесю. Вроде бы приятно, что написал, поделился эмоциями, побеседовал с ней мысленно, а значит думал о ней, но о самом главном – ни слова не сказал. Впрочем, ведь это главное только для нее, а для него получается совсем не главное. Олеся тут же ответила, что рада за него, что странно отмечать выпускной без учителей. Вспомнила свой выпускной, где они все вместе были до рассвета. Написала, что в июле с семьей едет на море, а про встречу даже не намекнула. Понятно, что он не хочет, спасибо, что хотя бы про нее, Олесю, не забыл. Он озарил ее утро счастьем. Много ли ей нужно было для этого счастья? Знак внимания. «Спасибо тебе, любимый. Спасибо», – она искренне благодарила его за эти несколько строк, за умиротворение и восхитительный полет души, за радость виртуальной встречи.
А между тем, на удивление Олеси, между ними завязалась довольно оживленная переписка. Говорили о разном, кроме одного – кроме их отношений. Олеся не настаивала, находила массу сторонних житейских тем, подстраивалась, стараясь себя не навязывать. Павел играл первую партию и задавал ритм, от его посланий веяло теплом, душевностью, близостью. Олеся растворялась в его письмах, нежилась, укутывалась в его любимые фразы как в теплый, мягкий, домашний плед, живо и ярко представляла его улыбающиеся глаза с лёгкими морщинками; губы, произносящие знакомые слова – его слова. Она радовалась его посланиям, как радуются первой, резвой и звенящей капели; первой грозе, несущей обновление и смывающей зимние заботы; первому, пушистому снегу в начале зимы и приближению Нового Года с его волшебством и непременным всеобщим восторгом. Она привыкла быть с ним рядом, она могла написать ему в вотсап посередине дня и поделиться какой-нибудь забавной безделушкой. Он никогда не оставлял без внимание такие сообщения. Олеся уже было подумала, что вот теперь она совершенно счастлива, вспоминала поход к психотерапевту как нечто произошедшее не с ней. Она враз излечилась от хандры, депрессии и тревоги. Даже Юля заметила, что мама как-то вдруг изменилась, стала чаще улыбаться, шутить. Саша не мог понять такой разительной перемены в настроении жены, но и не хотел разбираться – их интимная жизнь, такая обычная, рутинно- супружеская, вновь окрасилась в красно-игривые тона, засверкала новыми отблесками, разбудила давно уснувшую чувственность. Олеся расцвела, помолодела, Матвеевы впервые за долгое время вспомнили, что они, оказывается, по-прежнему, пылкие и ненасытные любовники.
Олеся порхала по жизни, не требуя ничего большего, чем есть сейчас. Романтика переписки, близость души без бурного накала страстей – ее все устраивало. Ей хотелось делиться с Павлом Ивановичем самыми сокровенными мыслями: кто мы, зачем пришли на эту землю, есть ли жизнь после смерти, а если есть – то какая? Она много читала, увлеклась тибетским буддизмом и ей хотелось обсудить все это с учителем. Она написала очередное письмо, длинное, философское. Он тут же ответил, что получил, но по существу напишет чуть позже: хочет подумать.
Она ждала день-два-три. Потом начала переживать и со все большей тревогой проверяла почтовый ящик. Письма не было. Не пришло оно и через месяц. Матвеевы за это время успели отдохнуть на море, немного пожить на даче и теперь готовились отправить в первый класс дочь.
Олеся не знала, как жить дальше. Снова и снова перечитывала свое последнее письмо и вникала в каждую фразу. «Что же его испугало, почему он не ответил, в чем я виновата, – она корила себя за излишнюю откровенность, за то, что, вероятно, затронула какую-то больную для него тему, – но почему же совсем не ответил? Вообще ничего не ответил? Как так? Надоела я ему?».
Она перебрала все возможные варианты, вплоть до того, что он внезапно и незапланированно исчез из этого плана бытия, но сайт школы, где Павел Иванович был директором, говорил об обратном: вот он, директор, жив-здоров, ведет прием как обычно, готовится к новому учебному году. Она совершенно ничего не понимала, и в душе ее начала рождаться обида: вероятно, он опять чего-то испугался. Испугался и сбежал. Как там говорил Дмитрий, психотерапевт: «Звериный инстинкт оказался сильнее социального». Наверное, там, на небе, решили, что Олесе нужно испытать еще и ненависть по отношению к этому человеку, такого чувства в ее наборе пока не было: некомплект, брак, срочно исправить. Она ощущала, что готова сделать этот шаг: от любви до ненависти. Будучи человеком незлобивым, Олеся не могла люто ненавидеть, слать проклятия и придумывать нелицеприятные эпитеты дорогому человеку, но сама при этом прокисала, как забытое на солнце молоко. Ей опять было тоскливо и одиноко. Иссяк поток энергии, ушла радость, исчез покой. Она нашла в кошельке давно забытый рецепт, зашла в аптеку и купила пачку антидепрессантов. Другого способа вернуть радость жизни она сейчас не видела.
1 сентября 2012 г.
– Мама, мама! – возбужденно кричала Юля, дергая за рукав Олесю. – Я забыла, как зовут учительницу!
– Вера Ивановна.
– Точно. Почему я не могу запомнить?! Вера Ивановна, Вера Ивановна, –переживала первоклассница.
– Ничего, дочка, в первый день всегда так, сейчас пойдете в класс, познакомитесь, – подбадривал Саша.
– А когда цветы дарить?
– Придете в класс и подарите Вере Ивановне. Она поставит в большую вазу, – объяснила Олеся, и чуть тише добавила, но уже мужу, – или в жестяное ведро на полу и они там потихоньку сгниют.
Олеся не любила эту традицию – дарить срезанные цветы, да еще в таком безумном, нелепом количестве – 32 букета! Что будет делать с ними учитель? «Вот если бы принести цветы в горшках и озеленить кабинет, – размышляла она, – может быть в следующем году так сделаем, а пока родители друг с другом мало знакомы и на такие эксперименты вряд ли согласятся. А как было бы уютно в классе! И раза в два дешевле».
Матвеевы в полном составе только что вошли в школьный двор и пытались осмотреться. Народу была тьма: от мала до велика, создавалось ощущение, что смотришь на муравейник: все находилось в беспрестанном движении. Дедушки и бабушки, тети и дяди, мамы и папы, мамочки с колясками и даже беременные на последних месяцах – всем хотелось проводить в первый класс своих чад. Все шумело, гудело, жужжало, кричало и суетилось. Кое-где уже пришли учителя и стояли с высоко поднятыми табличками с указанием класса, постепенно обрастая цветами, разнокалиберными яркими портфелями и белыми бантами на вертящихся любопытных головках. Из динамиков неслось многоголосие проверяемых микрофонов, звуки родных детских песенок про «буквы разные писать тонким перышком в тетрадь», на подступах школы многочисленные полицейские патрули, одетые в парадную форму, следили за порядком, временами переговариваясь по рациям.
Юля увидела друзей по детскому саду и побежала здороваться. Олеся и Саша, с Димой на руках, поприветствовали родителей, с которыми в ближайшие четыре года они пойдут рука об руку, узнавая домашнее задание, споря, как правильно его выполнить, ночами сооружая немыслимые поделки на все подряд праздники, выясняя, кто кого первый ударил, кто виноват и что делать, почему нужно дарить именно этот подарок учителю на Новый Год и кто на этот раз пойдет мыть окна в классе. Им предстояло интригующее и «мозговыносящее» общение в родительском чате! Но сейчас в школьном колодце царила атмосфера всеобщей торжественности и ожидания только хорошего.