Глава 5 Завершенный гештальт
С момента их свидания прошло полгода. Зима вступила в свои права. Павел сдержал обещание, и чтобы не просила Олеся, помогал ей во всем. Было приятно осознавать надежную стену за своей спиной, и все же она не злоупотребляла его покровительством. Он же интересовался ее жизнью, школьными делам Юли, спрашивал, устраивают ли ее учителя. Олеся получила прямое доказательство любви Павла – он заботился о ней. Стоило ей только заикнуться о какой-нибудь проблеме – все решалось молниеносно. Настолько, что Олеся порой боялась делиться с Павлом мелкими неурядицами, без которых невозможна школьная жизнь, опасаясь неоправданного вызова «на ковер» одного из учителей Юли.
С ее чувствами происходили не совсем понятные, а потому пугающие метаморфозы. Энергия ее любви не стала меньше, напротив, она начала думать о Павле Ивановиче как о живом, реальном мужчине, возможном партнере. Мысли были нездоровые, доставляли боль. «Я так и не завершила гештальт. Я все время о нем думаю. Наверное, мне нужно пройти этот путь до конца, что в нашем случае значить стать его любовницей». Для нее это звучало дико. Она не могла себе позволить изменить Саше, но и так продолжаться больше не могло. Она старалась отвлекаться, не думать о нем, но, когда вновь его видела, готова была тут же выскочить из платья. Ее охватило незнакомое и постыдное чувство, страстное и безудержное влечение. Нужно было или совсем, окончательно расставаться, переводить дочь в другую школу, либо лечь с ним в постель. Олеся все больше тревожилась и нервничала. Неудовлетворенная страсть сжигала ее изнутри.
Павел позвонил в середине декабря. Путаясь в словах и нервно дрожащим голосом, откровенно признался, что хочет ее и не знает, как жить дальше с этим желанием. Сетовал на то, что он старый дурак, говорил что-то про «седину в бороду» и прочие нелепые вещи. Олеся понимала, как сложно ему сейчас с ней объясняться. Он не привык быть в амплуа просящего, чуждо и неведомо было это ощущение мольбы о сближении с замужней женщиной, ему – женатому мужчине. Оба понимали – влечение запретно, идет в разрез с устоявшимися моральными нормами, с их воспитанием, жизненной мудростью. Однако и сдерживать себя уже не получалось.
– Олеся, если я приглашу тебя в отель, ты придешь? – Павел, наконец, решился задать вопрос, ради которого позвонил.
Олеся задумалась. Разум боролся с сердцем. Любовь – с долгом. «Да, мы уже целовались, и это тоже измена. Да, я все время о нем думаю. Что скажу Саше, как буду смотреть ему в глаза? Как лягу в постель с мужем после встречи с Пашей? Как все это будет возможно? Не захочу ли я продолжения? Как долго может тянуться двойная жизнь? Смогу ли жить с неподъемным грузом вины перед мужем?» – в один миг Олеся задала себя множество вопросов.
– Я приду, – ответила она после некоторого молчания, понимая, что второго шанса может и не быть.
В трубке раздался вздох. Облегчения или испуга – не понятно.
– Я жду тебя завтра, адрес пришлю смс-кой. Хорошо?
– Да. То есть нет, давай, только не завтра. Через три дня.
– Не спрашиваю почему, просто соглашаюсь. Договорились.
Олеся нажала отбой, задумавшись и забыв попрощаться.
Вечер прошел тревожно. Она пыталась быть сама собой, при этом ее не оставляло ощущение преступности затеянного. Она собиралась украсть себя у своей семьи. О семье Павла она сейчас не думала. Он никогда ничего не рассказывал о жене, Олеся не знала, какие у них отношения и не хотела знать. Так было проще. Как и в прошлый раз, она совсем не собиралась наряжаться, только белье выбрала самое лучшее, какое у нее было. Покупать что-то новое она себе не позволила – было стыдно перед мужем. Какие только страхи ее сейчас не посещали: она боялась неловких движений, неумелости и неопытности в сексе – из партнеров у ней был один Саша, опасалась своего неприятного запаха изо рта (особенно это случалось во время стресса), но больше всего переживала, что кто-нибудь или что-нибудь помешает их встрече: один из них передумает, назначат важное совещание – и он не сможет прийти, случиться что-нибудь страшное дома – и уже она сама не сможет прийти. Мысли кричали в голове как стая изголодавшихся чаек, с диком криком носившихся над поверхностью водоема в поисках редкой рыбы. Не было ощущения счастья, предвкушения сбывшейся мечты. Основное место в сознании и сердце занимал неуправляемый невротических страх. Олеся уже жалела о трехдневной отсрочке свидания несмотря на то, что сама попросила об этом, желая еще раз обдумать ситуацию. «А вдруг он передумает, а вдруг снова испугается, исчезнет, не придет?» – вновь и вновь она задавала себе одни и те же вопросы, тщетно пытаясь остановить поток деструктивных мыслей.
Жизнь шла своим чередом. Олеся готовила ужин, помогла Юле с уроками, прочитала Диме сказку на ночь. В голове свербело: «Зачем мне что-то еще, у меня все есть. Что, если Саша узнает об этом и не простит? Как я жить без него буду? Стоит ли рисковать устоявшейся, родной семьей ради непонятного влечения? А если воспринять это как лекарство? Может быть, права Марина, переспав с Павлом, я вылечусь от любовной зависимости? Нет. Отговорки все это. А что, если мне понравится? Если одного раза будет мало? Что, если эти отношения затянут в пучину постоянных измен? Нет. Я не пойду».
Город активно готовился к Новому году. Улицы пестрели и переливались многокилометровыми гирляндами-тоннелями, почти полностью закрывающими небесный свод, фонарями, стилизованными под бокалы искрящегося шампанского, мигающими вывесками и наряженными елками. Олеся смотрела на этот щедрый праздник света и цвета и не могла унять тревогу. Наблюдала за гуляющими молодыми и не очень парами, откровенно им завидуя. Вряд ли она когда-нибудь сможет просто так пройтись с Павлом по улице, держась за руки и ничего не опасаясь. А так хотелось. Все, что они могли себе позволить – тайную встречу в отеле. Больно и страшно было это осознавать. Хотелось праздника. На завтра Павел забронировал номер, завтра она могла бы оторвать маленький кусочек счастья для своей беспокойной жизни. Однако решение уже принято: она не пойдет, не будет искушать судьбу, только как сказать об этом Павлу, Олеся не знала.
Она ехала по МКАДу, ругая себя и навигатор за столь неудачный маршрут. Все пять полос стояли насмерть, что впереди – неизвестно. Может быть, авария, тогда есть шанс ее проехать, а может быть Новый год, тогда стоять ей здесь до ночи. Знала ведь, знала – в конце декабря нельзя соваться на МКАД, никогда, ни за что, ни за какие коврижки. Она и не поняла, как тут оказалась, ехала на автопилоте, полностью погруженная в свои невеселые мысли и подчиняясь голосу навигатора. Включила радио. В голову стремительно ударили слова песни Максима Леонидова:
«Где-то далеко летят поезда,
Самолеты сбиваются с пути...
Если он уйдет – это навсегда,
Так что просто не дай ему уйти».
«Если он уйдет – это навсегда…» – глаза Олеси вмиг стали влажными, она быстро смахнула слезы и устремила взгляд на дорогу. При скорости 3 км/ч вряд ли ей что-то серьезно угрожало, однако расслабляться нельзя.
«Это навсегда… Так что просто не дай ему уйти».
Слезы потоком лились на щеки, смывая тушь, растекаясь серыми полосами по лицу и шее. Олеся плакала в голос – отчаянно, гнетуще жалея себя. «Навсегда» – разве это не то, что она хотела? Навсегда от него избавиться. Спустя столько лет, она понимала, что он, ее Паша, действительно может уйти навсегда, только любовь ее никуда не денется, любовь навсегда останется в сердце и будет продолжать терзать ее своей безысходностью и саднящей болью. «Да нет, же, я не могу его вот так отпустить, как же я жить потом буду, если потеряю шанс прикоснуться к его телу, стать его женщиной, пусть на час, хотя бы на час», – вновь муки выбора нахлынули с неимоверным натиском, заставляя разум и сердце пребывать в вечной борьбе.
На следующий день Олеся сидела на кровати, забравшись с ногами на одеяло и слушая рассказ Павла. Они все-таки встретились, их встреча не была похожа на свидание страстных любовников, это было тихое единение двух исстрадавшихся душ.
«Олеся, увидев тебя однажды в школе, я и предположить не мог, что уже через несколько месяцев буду думать о тебе, как о девушке. Представь мое состояние: тебе 15 лет, ты несовершеннолетняя. Я – взрослый дядька, женатый, муж и отец. И тут ты – все такая легкая, воздушная и влюбленная. Конечно, я сразу увидел твою заинтересованность мной. Вначале не придал этому особого значения. Было приятно, льстило самолюбию, вносило элемент таинственности и радости в мою сложившуюся размеренную жизнь. Когда влюбляются взрослые мужчины, обычно сетуют на то, что в семье уже нет любви, страсть давно прошла, но нет. Я не могу сказать такого. У меня были хорошие отношения с женой, регулярная интимная жизнь, все как обычно. Я не думал ничего менять, ни разу не пожалел, что женился, ни одной мысли не было такой. Но когда появилась ты, и я увидел твои влюбленные глаза, во мне что-то проснулось – думаю, это была какая-то нереализованная мечта, или хотелось сказки, разнообразия – любовь как фильме: учитель и ученица – романтика. Только вот я не думал, что зайдет все так далеко. Ну влюбилась девчонка, с кем не бывает, скоро пройдет. Думал, просто наслаждаться этим твоим чувством обожания, а получилось так, что сам влюбился. Представь, каким шоком для меня это было. Ведь как говорится, ничто не предвещало. И не в коллегу влюбился, в ученицу, пятнадцатилетнюю девочку. И что мне было делать? Вокруг сплетни начались. Говорят, любовь и деньги скрыть невозможно. Истина. Как и то, что шило в мешке не утаишь. Признаюсь, мне еще пока нравилось, что о нас говорили, в этих пересудах мы с тобой были уже парой, хотя на деле ничего такого и близко не было. Сама знаешь. Мне хотелось приблизить тебя к себе, да, сейчас понимаю, это было крайне эгоистично. Нужно было отдалять, показывать холодность, отстраненность, отрешенность. Не тут-то было. Помнишь, я дал тебе послушать Никольского? Песни моей молодости. Ты, Олеся, ты возвращала мне бесшабашную юность, слушая вместе со мной «Воскресенье». Слова песни оказались пророческими: «моя любовь уже не радует меня». Помнишь те редкие моменты нашего абсолютного единения, в танце? Я был счастлив. Олесенька, мне самому это непонятно. Я ничего не мог с собой поделать, я представлял тебя своей любовницей. По телу такая страсть разливалась, что думал все, сейчас музыка закончится, и я, как подросток, останусь стоять с выпеченными брюками. Было и стыдно, и сладко одновременно. И страшно так, что хотелось провалиться. Меня несколько раз вызывал к себе директор, давая понять, что не одобряет всего этого. Говорил, если что-то случится, ни ему, ни мне не поздоровится – достанется всем. Понятно, он за себя переживал, за школу; ни ты, ни я его не волновали. И что с нами двумя будет – все это рассматривалось только в разрезе его будущей карьеры. Однако я отвлекся. В конце десятого класса я умышленно наговорил тебе грубостей, думал ты обидишься, скажешь что-то типа «я думала Вы ас, а Вы удвас». Но нет. В сентябре я вновь встретил твои одурманенные любовью глаза. Стало опять стыдно – я причинил тебе ненужную боль. Заметил, ты стала по-другому себя вести, много времени проводила с Сашей, я его помню. Он был страстно в тебя влюблен и не скрывал это. А я ревновал. Представлял, как он тебя целует и что, возможно, уже случилось то, чего вполне может случиться между двумя влюбленными подростками. Как же мне было тяжело от этой мысли! И тогда я решил действовать. Пригласил тебя на танец на Новый год. Помнишь? Ты тогда какая-то расстроенная была, а со мной ожила, я ощущал трепетания твоего тела, руки, дотрагивающиеся до моей шеи, и понимал – вот оно – счастье. Сейчас мне непонятно такое. Как я мог так с тобой поступать? Что я мог тебе предложить? Стать моей любовницей? Сломать тебе жизнь? Я не думал бросать семью – никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах, даже если бы ты оказалась беременной. Извини за откровенность, но это так. Я поставил свои выгоды выше твоих. Да. Я обычный человек».
Павел замолчал и посмотрел на Олесю, ожидая ее реакции. Она беззвучно плакала. Он подошел, сел рядом на кровать, она забралась к нему на колени, оседлала, обхватила ногами его торс, руками обвила шею. Он обнимал ее и тихо гладил по спине, шепча: «Я люблю тебя, моя девочка, я до сих пор тебя люблю». И мысленно продолжил: «Только и теперь не могу тебе предложить ничего, кроме недолгих тайных встреч».
Олеся чуть подтолкнула Павла вперед, побуждая его лечь на спину. Он понял и принял ее желание, тут же перевернувшись и подмяв под себя Олесю. Она впервые почувствовала, как разгоряченное тело Павла накрывает ее своей приятной тяжестью. Оба были одеты и не спешили раздеваться. Олесю покидала тревога. Она погружалась в сладостную истому, когда назад дороги нет и все вокруг становится неважным и несущественным. Точка невозврата была пройдена.
Наконец, то, что тайно занимало их мысли и сопровождалось страхами, перемежаемое вожделением и звериным инстинктом, было удовлетворено. Они все еще обнимали друг друга, закутавшись в одеяло. Их одежда смиренно ожидала своего часа: совсем скоро ее поднимут с пола, встряхнут, разгладят руками и снова наденут.
– Паша, а потом, зачем ты слал мне эти бездушные поздравления? Я много раз просила этого не делать, но ты как будто назло все время напоминал о себе.
Павел глубоко вздохнул: «Как объяснить ей, что я оказался немного не тем, кого она нарисовала в своем воображении? Тем более сейчас объяснить, когда все между нами уже случилось… Поймет ли? Рискую заработать минимум пощечину, что ж, вполне заслужено».
– Олеся, я… я хотел держать тебя на … на всякий случай.
Олеся посмотрела на Павла без упрека, ожидая дальнейшего рассказа. И он, воодушевленный и успокоенный этим взглядом, продолжил.
– Понимаешь, я ведь уже старый. Да-да, я уже дед. Без всякой там лирики. Я забыл о тебе очень быстро после выпускного вечера. Продолжения быть не могло, меня увлекли дела, совсем скоро я стал директором школы. Жизнь вошла в свое привычное русло, сын вырос и более не нуждался в моей опеке, а я жил работой. С женой по-прежнему все было хорошо. Хорошо, как у всех, но не отлично. Я много времени проводил в школе, постоянно находя для себя все новые и новые занятия. И, заметь, не зря. У нас лучшая школа района и в рейтинге мы занимает далеко не последнее место. Да, я и думать о тебе забыл. А ты пришла ко мне на прием. Как ты думаешь, что я почувствовал?
– Ну… Ты радостно меня встретил.
– Вот. Не просто радостно, я вспомнил все, что было раньше и понял, что хочу испытать это еще раз. Я вновь увидел в твоих глазах любовь.
– Я очень старалась это скрыть… Видно, не получилось, – промолвила Олеся.
– Олесенька, не просто не получилось, твои глаза сияли и пронизывали меня насквозь, согревали, будоражили сердце и ум, – Павел повернулся и с улыбкой и нежностью посмотрел на Олесю.
– А… понятно. Сама виновата, – попыталась отшутиться она.
– Нет-нет. Я опять повел себя неправильно. Ты просила о встрече, нужно было поговорить уже тогда, в самом начале. Но я испугался тебя потерять. Я не хотел начинать интимные отношения, точнее не так. Я хотел, но очень боялся предстоящего неминуемого окончания нашей близости.
– Паш, я не спать с тобой хотела, а поговорить.
– И ты думаешь, мы бы вот так смогли поговорить как старые знакомые и разойтись? Нет, Олесь, я в это не верю. Мы бы сделали что-то большее. И если не прямо в этот день, то через некоторое время – уж точно.
– В результате мы на самом деле стали любовниками, только я потеряла изрядное количество нервов от этой твоей нерешительности и неопределенности. И нервов, и денег, кстати тоже.
– Эх… – глубоко вздохнул Павел и дотронулся до плеча Олеси, как бы в утешение, желая ее приголубить.
– Прав оказался мой психотерапевт, он тогда сказал, что ты испугался. Да, я ходила к психотерапевту, – ответила Олеся на удивленный взгляд Павла.
– Тебе было так плохо?
– Очень… очень плохо… – Олеся вспоминала свое состояние тогда, и безмерная жалость вновь больно резанула ее сердце. По щеке покатилась слеза.