И все-таки вы как-то умудряетесь раздеться и лечь на холодные, шершавые простыни. Ткань раздражает твою спину, тебе морально неприятно лежать на чужой кровати и каких-то непонятных простынях, пусть даже и стиранных. Он делает все быстро, не давая тебе расслабиться и почувствовать себя желанной: работа, работа, работа – он думает только об этом. Ему не мешало бы сходить в Изумрудный город, попросить у Гудвина пламенное сердце. Ты пытаешься его ласкать, на что он никак не реагирует, ты не понимаешь, нравиться ему это или нет. Он давно готов завершить то, ради чего сюда приехал. И делает это быстро и грубо. Ты не успеваешь кончить.
Вам негде помыться. Помнишь, воду отключили? Ты натягиваешь на себя одежду, и спешить поскорее уехать. Он высаживает тебя в трехстах метрах от дома, потому что боится чужих глаз. Ты идешь пешком, всклокоченная, неудовлетворенная, несчастная. Залезаешь в ванну и долго стоишь с головой под душем, смывая с себя душевную грязь. Ты сожалеешь о случившемся, тебя терзают муки совести, ты называешь себя наивной дурой и плачешь под интенсивными струями обжигающей воды.
– Марин, но это как-то совсем уж… жестоко, грязно что ли… Не знаю, как назвать.
– А то, что ты намечтала, это правдоподобно?
– Мне бы хотелось, чтобы так было, – сказала Олеся.
– Истина, как обычно, где-то посередине. Точнее нет, ближе к моему рассказу. Олесь, зато я знаю, чего точно не будет: постели, усыпанной лепестками роз, бокала шампанского или сухого вина (он всегда за рулем), золотого колечка в подарок (на память о вашей встрече), и цветов – цветов тоже не будет (ты же не понесешь их домой). Будет торопящийся секс без прелюдий: банально, низко и сомнительно в плане твоего удовольствия.
– Да-да, истина где-то посередине, – задумавшись, ответила Олеся.
«Людус, вот он, тот самый людус. И то, что можно перевести в реальность. Можно, но не обязательно. Решать мне, – подумала Олеся. – Мой урок близиться к финалу. Каким же будет последний аккорд в этой мелодии любви?». Ей невольно вспомнились слова из песни Муслима Магомаева: «Ты мое сомнение, тайна долгого пути…». Чуть перефразировав, Олеся спросила Вселенную: что меня заставит забыть мелодию любви?
Глава 4 Свидание
«Олеся, давай встретимся» – смс повергло Олесю в шоковое состояние. То, чего она так долго ждала и хотела – случилось. Павел предлагает встретиться. Несмотря на то, что Олеся в этих отношениях обычно бросалась в омут с головой, сейчас решила сразу расставить все точки над i. В ответ полетело: «Зачем?». И тут же получила еще более душевный и интимный ответ: «Я соскучился».
Олеся задумалась: «А стоит ли? Не окажусь ли я снова у разбитого корыта? Я не знаю, чего он хочет, зато уже сейчас могу намечтать и напридумывать всяких небылиц, которым не суждено осуществиться. Результат неоправданных ожиданий – мои страдания. Смогу ли просто так, ничего не требуя и не желая, выслушать его холодным сердцем и трезвым рассудком? Я должна дать ему шанс, если он хочет поговорить. Я знаю, как это важно – своевременно выговориться. Я люблю его и желаю счастья. Самоотверженно и пафосно? Есть немного. В этих отношениях отдаю я, практически ничего не получая взамен. Возможно, в этом и состоим мой урок. Я встречусь с ним».
Олеся шла по липовой аллее, вдыхая аромат распустившихся желтых соцветий. Первое свидание с Павлом Ивановичем. С Пашей. Как это возможно? Сколько раз в своих мыслях и тогда в школе, и сейчас, будучи взрослой женщиной, она представляла себе этот момент. Она думала, что наденет свое самое лучшее платье, а в этот миг на ней были обычные джинсы и футболка. Она намеренно не стала наряжаться и украшать себя. Она замужняя женщина, позволила себе эту встречу только потому, что должен же быть какой-то конец у этой истории. Она не знала, что будет. Не знала, чего она хочет, чего сможет себе и ему позволить, а чего – нет. Она ничего не знала, и шла, чтобы это понять. Она хотела крепко обнять своего Пашу и вновь, как и много лет назад, почувствовать его руки на своей спине. А там видно будет что и как.
Не в силах сдержать волнение, Олеся села на скамейку отдышаться: «Может, не ходить, не искушать судьбу?». Однако желание его видеть было сильнее, она посмотрела в маленькое зеркальце, оценила прическу и, чуть поправив челку, продолжила путь. Мысли роились в голове, одна на другую напрыгивая, обгоняя и устраивая полный переполох всегда серьезному и рассудительному мозгу отличницы: «Наверное, он уже ждет меня. Не могу поверить в это. Свидание с Павлом Ивановичем. Фантастика. А если он захочет секса? А если я его захочу, вот это еще страшнее. Ему-то можно отказать, себе – сложнее. Боже мой, он может и вообще не за этим меня позвал. А зачем тогда?».
Олеся увидела Павла. Он стоял прямо напротив памятника, где еще сохранились цветы после митинга 9 мая. Они лежали внушительной горой у подножия и явно просились быть убранными. Олеся в очередной раз пожалела срезанные цветы и тут же порадовалась небольшой кедровой рощице, высаженной несколько лет назад в шестьдесят пятую годовщину Победы прямо за памятником погибшим войнам. Деревца были крохотными, некоторые не прижились и на их места подсаживали новые – когда-нибудь здесь вырастит мощный и стройный кедровый бор – отличная память потомкам.
Павел смотрел в другую сторону, на автобусную остановку, ожидая появление Олеси. На нем тоже были джинсы и светлая футболка-поло. «Отлично, – отметила про себя Олеся, – как раз то, что нужно – встреча «без галстуков». Ему очень идет такой стиль. Вообще-то ему все идет. Вообще-то ты в него влюблена, поэтому ему все и идет. Стоп. Я уже пришла».
– Здравствуйте, Павел Иванович.
– Здравствуй, Олеся, а я думал, ты на автобусе приедешь.
– Я шла пешком, по аллее.
«Чудно. Как к нему обращаться? На «ты» непривычно, на Вы – странно в такой ситуации», – размышляла Олеся. Она и выбрала именно это место для встречи – в парке, у памятника, чтобы как-то разрядить обстановку. Олеся хотела свободы передвижений и открытого пространства. В кафе так бы не получилось. Как только она представила, как будет чопорно сидеть за столиком и нервно теребить салфетку – отмела эту идею как неприемлемую.
Павел поцеловал ее в щечку – как обычно, привычным движением.
– Давай на «ты». Согласна?
– Да-да, давай на ты. Паша.
Он нежно улыбнулся. Больше глазами, чем губами.
«Я назвала его Пашей. По-настоящему, не в мечтах», – мысли Олеси летели впереди ее разума, она нервничала и не могла унять их хаотичный бег.
– Нам ведь давно уже нужно было поговорить, я даже не знаю, как тебе сказать… – Павел задумался, – в общем, кретин твой ПалИваныч.
– Самокритика, однако – ответила Олеся игриво, – пойдемте вдоль реки, там сейчас красиво, кувшинки распускаются. Ой, то есть пойдем. Пойдем к воде.
Она взяла его под руку, и они тихим, неторопливым шагом, пошли по хорошо протоптанной, местами посыпанной мелким гравием, тропинке. Олеся успокоилась, пришла в себя и ощутила покой и умиротворение. Ей и слов не нужно было. Вот так идти рядом с ним, касаться руки; украдкой, искоса разглядывать его лицо, волосы, шею. «Странно. Я так стремилась высказаться, выплеснуть наружу эмоции, хотела, чтобы он меня выслушал, а сейчас ничего не хочу. Хочу идти рядом с ним. И все. Переболело. Перекипело. Зажило. Как легко мне с ним сейчас, как хорошо!» – Олеся удивлялась собственным ощущениям и до конца не могла поверить в реальность происходящего.
Над водой истошно кричали чайки, то тут, то там, взмывали в высь стаи стрижей, в кустах отцветшей сирени резво и бойко копошились воробьи.
– Хорошо здесь, да? – Павел повернулся к Олесе.
– Да, – она кивнула и чуть улыбнулась в знак согласия.
Они ушли с основной тропинки на более узкую, ведущую вглубь парка, на полуостров. Встречных прохожих становилось все меньше и меньше. Лишь изредка их обгоняли велосипедисты. Они остановились у кромки воды, под старой ивой, глубоко клонившей тяжелые ветви к воде. Павел повернулся к Олесе, сжал ее руку в своей и несколько секунд просто стоял: его лицо было молчаливо и не выражало никаких эмоций.
– Олеся… Я… Знаешь, мне сейчас очень хорошо с тобой.
Он осторожно привлек ее к себе. Олеся снова почувствовала его руки на своей спине. «Как давно это было? Сколько лет прошло с нашего последнего танца? Больше пятнадцати… Ничего не изменилось. Такое же ласковое, доброе тепло от его прикосновений. И мне шестнадцать лет. И я, как тогда, его боготворю и вижу в нем свое счастье». Она смотрела вдаль, через его плечо. Там, на другом берегу, в зарослях осоки неспешно и важно плавала утиная семья: мама-утка и семь пушистых маленьких комочков-утят.
– Олеся, – голос Павла осекся и в нем появилась хрипота, – Олеся, я во много был не прав.
Она повернулась к нему, посмотрела в глаза и нежно коснулась его губ, как будто давая понять, что все понимает и прощает. Он обнял ее еще крепче, и на его глазах проступили слезы.
– Старый дурак. Я так обидел тебя, моя девочка…прости меня.
– Я давно простила, не нужно, давай не будет вспоминать. Пойдем дальше, погуляем, – предложила Олеся, чувствуя, что сейчас в голос разрыдается и пытаясь освободиться из объятий. Он отпустил. Олеся прижалась спиной к стволу дерева, кора была грубая, местами колола и больно врезалась в спину – сейчас это было то, что нужно. Физический дискомфорт отвлекал от душевной боли, вдруг вновь настигшей Олесю. Павел подошел к ней и снова заключил в объятия, с силой, по-мужски, прижав к себе. Она не сопротивлялась: смело смотрела ему в глаза и ждала поцелуя. Он медленно приблизился к ее губам, на несколько секунд замер, как будто, выжидая и спрашивая разрешения. Она обняла его за шею, касаясь кончиками пальцев затылка, провела рукой по волосам и, утонув в чистоте его бездонных серых глаз, чуть приоткрыла рот навстречу их обоюдному желанию. Павел легко закусил ее верхнюю губу, давая старт их первому, такому долгожданному и пленительному поцелую.
Олеся не думала сейчас о Саше, не думала, что поступает плохо. Она не о чем не думала, только ощущала движения его губ и языка, она отдавалась этому поцелую вся целиком и хотела, страстно желала продолжения.
Вдалеке послышался лай собаки, и они тут же отстранились друг от друга как два подростка, боявшихся быть пойманными с поличным. Однако уже через мгновение дружно рассмеялись своему такому детскому испугу. Смех помог им снять накопившееся напряжение, и теперь они оба чувствовали себя более свободно и просто.
Павел прижал к себе Олесю и начал быстро целовать ее шею, плечи, руки… Олеся, более никого не стесняясь, движением руки, требовательно, привлекла его лицо к своему и со всей своей нерастраченной страстью впилась в его влажные и теплые губы. Уже никто и ничто не могло им помешать.
Нет, это был не людус. Не страсть и даже не любовь в ее земном понимании. Это было единение небесных душ, на время забывших о своих ролях и позволив себе на минуту уйти со сцены за кулисы жизни.
Вечер вступал в свои права, а они все еще целовались.
– Милая, что же нам теперь делать?
– Я не знаю, Паш, я не хочу сейчас об этом думать.
– Я хочу тебя.
– Я понимаю…
– Давай встретимся. Только ты и я. И одна… большая кровать.
– Паш… я… я не знаю. Я ведь замужем. Целоваться – это одно, а…а… ну это совсем другое, – Олеся возвращалась в настоящее, в реальность.
– Да, да, прости, я должен быть это предвидеть. Но я так хочу тебя, моя девочка, – он снова прижал ее к себе и начал целовать.
– Мы мучаем друг друга. Я не знаю, как все это закончить, – Олеся плакала.
Он сквозь слезы продолжал целовать ее волосы, шею, глаза и губы.
– Олеся, милая моя, я так и не сказал тебе самое главное: я люблю тебя.
Она плакала у него на плече.
– Я знаю, Паша, знаю. А сейчас мне нужно домой. И тебе тоже, – отрезвляюще произнесла Олеся.
Он посмотрел на нее долгим взглядом.
– Это еще когда-нибудь повторится?
«Я ничего не знаю. Я замужняя женщина и не готова рисковать своей семьей ради сиюминутного удовольствия. Я должна переболеть, перетерпеть, пережить. И тогда я стану себя уважать. Наверное. Опять. По второму кругу», – думала она.
– Я не знаю. Я ничего не знаю, что готовит нам судьба. Но я надеюсь на ее благосклонность.
– Если бы тогда я тебя не оттолкнул, мы могли бы, мы бы уже могли быть…– путаясь и волнуясь начал Павел.
– Не важно, что бы мы могли. Нужно исходить из того, что есть сейчас, – прервала его Олеся.
– Ты жестока.
– Учителя хорошие были, – немного грубо ответила Олеся, и тут же опомнилась, – извини, мне тяжело сейчас.
Ей хотелось скинуть с себя одежду, расстегнуть ремень на его джинсах и немедленно снять все эти мешающие их окончательному сближению вещи, упасть на траву прямо здесь, не обращая внимания на прибрежную сырость и возможных прохожих. Она хотела почувствовать, как его тело прижимает ее к земле, как их ноги сплетаются в желании обладать друг другом, как его губы осыпают поцелуями все ее тело, и она отвечает также страстно, пытаясь дотронуться губами до самого недоступного.
Олеся мечтала, а Павел, немного помолчав, продолжил.
– Вот мы уже и ссоримся. У нас с тобой все происходит в ускоренном режиме, – он ухмыльнулся, подошел к Олесе и вновь потребовал поцелуй.
– Однако, нам все же пора домой, – напомнила Олеся после того, как смогла отстраниться от губ любимого.
Павел снова и снова просил продолжения. А она снова и снова уступала. Он поднял ее футболку и с наслаждением рассматривал ее груди. Она расстегнула бюстгальтер, и Павел припал к ее соскам. Олеся застонала от разливающего по телу возбуждения. Старая ива и разросшийся внизу молодняк надежно скрывали влюбленных от чужих взглядов.
– Паша, остановись, пожалуйста, – взмолилась Олеся, – я не могу так больше.
На этот раз он ее послушал. Отстранился, подошел к воде и кинул камешек: голышек трижды подпрыгнул, прежде чем скрыть в толще воды.
«Зачем ты остановился? Это было только сомнение, всего лишь сомнение, отголоски совести. Я хочу, я хочу продолжения, я хочу тебя, слышишь, я тебя хочу!» – мысленно сожалела Олеся.
Павел все стоял на берегу и бросал камушки, давая время Олеси привести себя в порядок.
– Пойдем. Спасибо тебе за все это. Я даже не думал, что могу так любить. Жил и не знал, что бывает такая вот любовь. И не жил вовсе, так, существовал. Я теперь и не знаю, как дальше быть. Как вернуться к этой безрадостному течению времени, если я знаю, что может быть по-другому?
– Может быть, мы и должны были это узнать? Так было задумано. И начать ценить все, что есть в жизни, каждый миг и каждый день. Любить близких, заботится о них. У тебя внук растет, это же счастье!
– Да, милая моя, все это счастье, только уже не мое. Мне шестой десяток. Страшно подумать.
– Ну, знаешь, и мне не шестнадцать! – с напускной игривостью пыталась взбодрить его Олеся.
– Да. Вот такое счастье на старости лет!
– По домам. Все. Я ухожу, – засобиралась Олеся.
– Я посижу еще здесь. Ты ведь на обидишься, если я не пойду тебя провожать?
– О, да! Конечно, обижусь! – нервно рассмеялась Олеся.
Павел не понял, шутит она или действительно обижается.
– Пока, – Олеся попрощалась и быстро коснулась губ Павла.
– Пока, любимая. Моя Олесенька, – он сжал руками ее плечи и также быстро поцеловал. Олесе показалось – она прощается с ним навсегда.
Павел присел на старое, местами заросшее зеленым мхом бревно, и долго еще смотрел на тихую гладь запруды. Желтые кубышки уже спрятались в тугие бутоны, по поверхности воды повсюду бегали водомерки, «ходил» малек, оставляя за собой множество маленьких кругов, рыба постарше копошилась в иле, поднимая на поверхность цепочки бегущих пузырьков воздуха. Павел вспоминал свою молодость, шестнадцатилетнюю Олесю, так пылко и безнадежно в него влюбленную, оценивал свои поступки, краснея и понимая, как трудно бывает простить самого себя. То, что случилось сегодня, уже казалось ему вымыслом, сказкой, чудесным сном. Разве думал он тогда, много лет назад, что будет целовать это юное создание, что будет просить, чуть ли не умолять о близости? И случится ли продолжение этой истории? И нужно ли оно ему? Он был счастлив и благодарен судьбе за чудо любить и быть любимым: «Пусть она будет счастлива в своей семье, моя девочка, я не должен ей мешать». Всегда и во всем ты можешь на меня рассчитывать, всегда и во всем я приду на помощь, только позови – эти слова он написал ей в смс-ке. Без всяких смайлов.