Радуга взаимности - Кирсанова Оксана "ОксанаКирсанова" 8 стр.


– Я могла его видеть. Это ты понимаешь? Просто видеть. «Хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть Вас…», – грубо и громко ответила Олеся, но Людмила не придала значения тону дочери.

– Ты только мучаешь себя этим. Он тоже хорош: позволял себя любить. Приятно, наверное, внимание красивой девочки.

– Мама! Он не виноват!

– Конечно, не виноват. Но если бы он один раз с тобой нормально и честно поговорил, у меня была бы сейчас здоровая дочь, – Людмила тоже заплакала.

Олеся повернулась, уткнулась ей в колени и еще сильнее разрыдалась.

– Мамочка, я очень сильно его люблю, очень сильно!

Людмила нежно гладила дочь по волосам.

– Все проходит, пройдет и это, обязательно пройдет, ты еще влюбишься, все будет хорошо.

– Я никогда его не разлюблю. Слышишь? Никогда! – навзрыд прокричала Олеся и вновь отвернулась к стене.

Людмила вышла из комнаты и через некоторое время вернулась с успокоительным.

– Дочка, нужно выпить лекарство.

– Я не хочу.

– Тебе станет немного легче. Поверь.

Олеся повернулась, взяла чашку и молча выпила горькие капли.

– Постарайся поспать. Тебе сейчас тяжело, все пройдет. Первая любовь имеет свойство быстро заканчиваться. Сейчас тебе кажется, что это на всю жизнь, но это не так. Жизнь возьмет свое, ты еще будешь счастлива и любима.

Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Большую часть времени Олеся провела в своей комнате, плача в подушку или безразличным взглядом наблюдая за жизнью за окном. Теплое лето не манило ее на улицу, солнечные лучи вызывали ощущение безнадежности и уныния. Она отчаянно себя жалела, но понять и остановить этот деструктивный, разрушающий процесс не могла в силу своих юных лет – он продолжал затягивать ее в мутную воду болотной трясины. Неосознанно она ждала поддержки от природы, хотела, чтобы сейчас поднялся сильный ветер, даже ураган, полил дождь, застучал по подоконнику град – пусть природа плачет вместе с ней. Однако жизнь вокруг бурлила, улыбаясь во весь свой жаркий экватор, и шла своим чередом – она была безучастна к горечи и досаде Олеси.

Несколько раз звонил Саша. Олеся не подходила к телефону: ее душили слезы.

– Олеся, нужно поесть, – Людмила всерьез беспокоилась за здоровье дочери.

– Я не хочу.

– Тебе нужно готовиться к вступительным экзаменам, ты вообще собираешься в институт?

– Мне все равно.

– Съешь хотя бы куриный бульон, просто водичку, без всего. Давай я тебе сюда принесу. Хочешь?

Олеся молчала. Людмила принесла поднос с маленькой пиалой прозрачного бульона и села на стул рядом с кроватью.

– Олеся, нужно поесть. Пожалуйста, дочка.

– Я не хочу.

– Через не хочу, – настойчиво уговаривала Людмила.

Олеся села в кровати, облокотившись о стену, взяла ложку и молча поела.

Через три недели Олеся успешно сдала вступительные экзамены и была зачислена на первый курс Института им. Менделеева. Не зря говорят, предмет нужно знать так, чтобы даже ночью можно было без запинок ответить. Так и Олеся: химия была ее коньком, поэтому даже в таких мучительных обстоятельствах ей удалось получить «отлично» по профпредмету. Наличие серебряной медали спасло от сдачи остальных экзаменов – она поступила вне конкурса. Вся ее жизнь сейчас была в тумане: то ли от разлуки и любовных переживаний, то ли от больших доз успокоительных, без которых она не могла обходиться ни дня. Она по-прежнему плакала, но уже меньше, только по ночам, днем старалась держать себя в форме, чтобы не расстраивать близких. Ее выдавали красные глаза и опухшие веки, она стала боязливой, легко восприимчивой к обидам, замкнулась в своем неспокойном мире и перестала улыбаться. Ей везде мерещился Павел Иванович, в воздухе она улавливала запах его парфюма, слышала его голос и вела с ним долгие беседы. В ее жизни появилось много так называемых ритуалов: она не могла лечь спать, три раза не проверив заперта ли входная дверь; голову она тоже мыла три раза – ведь три – счастливое число. Уходя из дома, отчаянно боялась оставить включенной плиту, утюг или чайник. Возвращалась, по нескольку раз все проверяла и глазами, и руками – ощупывала тумблеры, убеждаясь, что они находятся в положении «выключено»; старалась зафиксировать в памяти вилку, выдернутую из розетки и утюг, убранный в шкаф. Однако выйдя за дверь, Олеся уже ни в чем не была уверена и болезненно страдала из-за этого. Она могла вернуться еще раз или, если была далеко от дома, тяжело переживать, представляя страшные сцены пожара или опустошенную ворами квартиру. На душе было темно и безрадостно.

В середине августа вместе с семьей Олеся уехала на море, где потихоньку начала возвращаться если не к нормальной и привычной, то хотя бы просто – к жизни.

31 августа позвонил Павел Иванович, спросил, как дела, поступила ли она в институт. Олеся односложно и безразлично отвечала: все хорошо, да, поступила – она хотела полностью закрыться от него. Не получилось. Положив трубку, Олеся вновь вернулась к состоянию после выпускного вечера – слезы, боль, страх и обида на жизнь. Только теперь Людмила была настроена более решительно и не позволила дочери рыдать, лежа в кровати. Завтра начиналась новая жизнь, и Олеся должна была быть в подобающем состоянии. Она тут же напоила дочь успокоительными, чаем с мятой, мысленно проклиная Павла Ивановича за этот неуместный звонок, вновь сбивший ее дочь с недавно устоявшейся зыбкой траектории жизни.

Вечером пришла в гости Марина, она только что вернулась с дачи, где провела большую часть лета. Она поступила в Высшую Школу Экономики, туда же, куда и Саша, и теперь они будут учиться на одном факультете и даже в одной группе. Олесю мало интересовали такие подробности. И Марина, и Саша были для нее живым напоминанием о школе, о тех счастливых днях, когда она могла каждый день видеть своего любимого ПалИваныча. Мысли о нем доставляли нестерпимую душевную боль, часто переходящую в физическую слабость, апатию и тревогу. Олеся балансировала на грани душевной болезни и осознавала это. В голове появились навязчивые мысли, заглушаемые ритуалами. Ей казалось, если она что-то не сделает – случится страшное – умрет мама. Без мамы она сейчас не представляла жизни, только она была для нее опорой и стимулом, ради которого нужно было держаться и как-то выживать.

Саша Смирнов все еще приглашал Олесю на свидания и она, на автомате, соглашалась. Однажды осенью, прогуливаясь в парке, она откровенно призналась ему в том, что по-прежнему думает о Павле Ивановиче.

– Саша, мне нужно тебе что-то сказать. Я знаю, сейчас тебе это не понравится, но я должна быть честной с тобой. Ты много для меня значишь.

– Я знаю, Олесь, ты скажешь, что меня не любишь.

– Увы. Я не хочу тебя обманывать. Ты видный, умный парень, не трать на меня время, пожалуйста.

– Скажи, ты хотела бы вот сейчас здесь гулять с Павлом Ивановичем?

– Да. Я не понимаю, к чему ты клонишь.

– А зачем? В смысле, почему ты хочешь с ним гулять? Ты знаешь, что он женат, и между вами ничего не будет. Ведь так?

– Да, так… – Олеся начала улавливать ход мысли Саши, – мне было бы приятно хотя бы иногда его видеть, просто так, просто потому… Просто потому, что я…

– Что ты его любишь – закончил ее мысль Саша.

– Да.

– А я люблю тебя. Вот. Я это сказал. И хочу тебя видеть и на что-то надеяться.

– Саш… не нужно надеяться. Я не люблю тебя. Я знаю, это звучит жестоко. Но это так. Ты друг, только друг. И будешь, наверное, всегда только другом. Не вижу я в тебе мужчину. Не потому, что ты плохой, а потому что глаза мне застилает любовь к другому человеку. Пойми, я не хочу тебя обидеть, не получится у нас ничего.

– Олесь, позволь мне самому решать, можно мне тебя любить или нет.

Олеся промолчала. Она понимала его желание, потому что сама думала точно также.

Прошло время, Олеся стала уклоняться от свиданий с Сашей, и в конце концов они перестали видеться. Марина иногда рассказывала о нем, вскользь, как бы невзначай, все еще надеясь поженить двух школьных друзей. Сама она давно рассталась с Максом и ничуть об этом не жалела. У нее появились новые знакомые, дружба с которыми имела все шансы перерасти в скором времени в пылкую страсть.

Олеся вела скромный образ жизни: была прилежной ученицей, посещала лекции и практикумы, бралась за любую общественную работу, активно участвовала в городской жизни института. В учебе она нашла отдушину, цель – получить «красный» диплом, что и стало стимулом для жизни на ближайшие несколько лет. На одной из химических конференций, Олеся познакомилась с Сашей Матвеевым. Он был аспирантом, готовился к защите кандидатской диссертации, они быстро нашли точки соприкосновения и общие интересы. Незаметно для самой себя, она поняла, что влюбилась. Чувство было сложным и неведомым – в сердце по-прежнему жил Павел Иванович, однако каким-то непостижимым образом в него пробрался и Саша. Учась на четвертом курсе, в 21 год, Олеся стала Матвеевой.

Глава 2 Наше время

Апрель 2012 г.

Олеся сидела за компьютером и внимательно изучала сайт школы. В этом году, в сентябре, ее дочь Юля придет сюда в первый класс. Но не это было причиной ее внимания к школе. С экрана монитора на нее смотрел ее любимый Павел Иванович, обожаемый учитель химии и классный руководитель. В этом году он готовился отметить пятидесятилетний юбилей и вот уже больше десяти лет руководил школой. Она помнила о его дне рождения, и каждый год, в этот день, искренне, мысленно желала ему здоровья, исполнения самых смелых задумок, которых, судя по новостям школы, было немало. И только сейчас, спустя много лет, Олеся разрешила себе прийти и поздравить его лично. Рано или поздно, они все равно столкнулись бы в школе. Лучше сейчас, когда она выпьет успокоительное и хорошо подготовится к встрече. Она не была влюблена, она любила тихой глубокой любовью и стеснялась ее показать. Сейчас нельзя, и тогда не нужно было, а теперь совсем нельзя. Все свои чувства Олеся должна была собрать в крепкий кулак и не расплакаться при виде такого желанного, до сих пор, желанного мужчины.

И вот сейчас, в часы приема директора, Олеся сидела в кресле перед его кабинетом в ожидании своей очереди. Руки ее вспотели, она никак не могла найти им место. Она то доставала телефон, пытаясь почитать электронную книгу, то вставала и изучала стенды на стенах. Смысл прочитанного она не улавливала, читала еще раз, но снова ничего не понимала. Ни то, ни другое занятие никак не помогало ей успокоиться. Она уже собиралась уйти, не выдержав такого напряжения, и все же осталась.

Открылась дверь, вышел посетитель, секретарь жестом пригласил ее пройти. Она встала, легонько постучала в дверь, и вошла в кабинет.

Он узнал ее тут же.

– Олеся! – Павел встал из-за стола, подошел к ней, приобнял, поцеловал в щечку. Он бы искренне рад ее видеть.

– Павел, Павел Иванович… – она больше не могла сдерживать эмоции, – здравствуйте!

Ей хотелось его обнять и не отпускать, в глазах защипало, она почувствовала, как они краснеют и становятся влажными. Расплакаться сейчас – значит выдать себя с потрохами. Олеся внутренне одернула себя, понимая, что перед ней стоит не просто взрослый, а умудренный опытом, зрелый мужчина, которому и тогда были чужды разные романтические сантименты, а теперь и подавно. И нечего устраивать трагические сцены: он их не ждет и не поймет в силу своего холодного нрава и чрезмерного внутреннего контроля. Она любила его таким, какой он есть. Сейчас эта мысль помогла ей справиться с волнением, а, может быть, наконец-то подействовало лекарство.

– Давай присядем на диван. Где ты, как ты, рассказывай, – торопливо продолжал Павел Иванович.

– Замужем, двое детей. Дочка в этом году в первый класс пойдет, а сыну почти два года, – Олеся замолчала, не зная, что сказать дальше.

Столько лет прошло, столько всего случилось, а рассказать оказалось особо нечего. Она сейчас хотела только одного – смотреть на него и слушать его голос. Прошлое вернулось так быстро, что она не успела опомниться. И вот уже ей снова шестнадцать, и она все так же влюблена.

– У меня тоже в общем все неплохо. Сын женился, так что я уже вполне готов стать дедом. А так… Практически живу в школе, столько забот и хлопот!

– Я ведь пришла с Днем рождения Вас поздравить, – опомнилась Олеся, – у Вас юбилей в этом году, да?

– Да, не молодею, – с притворной грустью и некоторым позерством ответил Павел Иванович. От твердо стоял на ногах, в делах был успешен, окружен вниманием, порой несколько льстивым и заискивающим, но его это не беспокоило.

– Ты уже определилась с учителем для дочки?

– Да, мы хотим к Смирновой Анне Николаевне. Из нашей детсадовской группы к ней несколько человек собираются. Говорят, хороший учитель.

– Напиши на листочке фамилии, я проконтролирую, чтобы всех в один класс записали.

Олеся быстро написала пять фамилий и отдала листочек Павлу Ивановичу.

– Возьми мою визитку, и скажи мне свой телефон. И e-mail, давай тоже сразу запишу.

Олеся продиктовала свои контакты и прочитала на визитке:

«Козаренко Павел Иванович, директор, кандидат педагогических наук, заслуженный учитель России».

Она улыбнулась. Все эти регалии были ей известны. Она помнила, что у Павла Ивановича не было раньше педагогического образования, а сейчас в школах с этим стало строго. Видимо, нужно было получить. Она даже читала автореферат его диссертации, наверное, прочитала бы и саму диссертацию, если бы смогла ее найти в открытом доступе. И про звания «заслуженного» тоже знала, читала в Интернете, радовалась за него.

– Да, регалий у меня поприбавилось, – отметил Павел Иванович, заметив ее улыбку, – стараюсь держать нос по ветру. Общаешься ты с кем-нибудь из своего выпуска?

– С Мариной Яковлевой мы по-прежнему дружим. Помните ее?

– Конечно, я всех вас очень хорошо помню, ведь вы были моим последним выпуском, после вас я уже не набирал класс, перешел на административную работу.

– С Ирой, Наташей и Вовой общаемся через социальные сети. С сыном Лены Новиковой ходим в одну группу в детский сад, но они в другую школу подали заявление, поближе к дому, – рассказывала Олеся, – остальные как-то потерялись.

Они еще долго общались, говорил, в основном, Павел Иванович, Олеся слушала. Она успокоилась, открыто смотрела в его светло-серые глаза и наслаждалась его присутствием. Павел Иванович красавцем и тогда не был, а сейчас постарел, лицо стало еще более круглым, с сильно очерченными щеками – за это свойство она, любя, называла его хомячком, за глаза, конечно, никто об этом прозвище не знал. На безымянном пальце Олеся заметила другое обручальное кольцо. Была ли у него вторая жена, либо же они поменяли кольца в связи с серебряной свадьбой – так и осталось загадкой. Такие сугубо личные вещи Олеся спрашивать постеснялась.

Простились они также, поцелуем в щечку.

– Олеся, заходи, не пропадай, – попросил Павел Иванович.

Она кивнула.

– Мы теперь будет часто видеться, ты теперь наша мама. В смысле мы так родителей учеников называем.

– Да-да. До свидания, Павел Иванович!

Он проводил ее до двери, еще раз сказал «до свидания» и посмотрел вслед.

Олесе жгуче, до безумия захотелось взглянуть на их кабинет химии. Она поднялась на второй этаж, нашла нужную дверь и долго стояла, предаваясь воспоминаниям далекой юности. Тогда она могла каждый день видеть учителя, какой же счастливой она была тогда! Расставшись с ним всего несколько минут назад, она уже тосковала по его голосу, взгляду, запаху… Олесе показалось, что у него был тот же парфюм. Она однажды почувствовала этот запах в метро, начала оглядываться по сторонам в поисках учителя, но, понятно, кроме черно-серо-синей толпы, никого не нашла; придя домой, долго плакала, перечитывая дневники и рассматривая фотографии. Вот и сейчас она уловила этот запах. Был ли он настоящим? Она уже не могла отличить игру воображения от действительности. Такой ее сделала любовь: безумное, многолетнее, молчаливое обожание, оно было ее второй жизнью, не реальной, но выдуманной. В реальной жизни был Саша, были дети Юля и Дима – без них, без этих троих, дорогих сердцу людей, она не представляла своей жизни; была работа, друзья, дача, походы в театр и кино и многое то, из чего состоит сама суть земной жизни, но и без любви к Павлу Ивановичу она себя уже не помнила. Знала, что влюбилась в пятнадцать лет, знала, что как-то жила до него эти годы, знала, но не помнила, не чувствовала. Он поселился в ее душе основательно, всерьез и надолго, возможно, навсегда. Если сумасшедшие люди разговаривают сами с собой, то мысленным собеседником Олеси был Павел Иванович. Она пересказывала ему события жизни, спрашивала совета, делилась радостью и «плакала в жилетку» в горькие минуты. Незримо он всегда был с ней, она так привыкла к этому, что вот теперь и не могла понять, где проходит черта между истинным и выдуманным.

Назад Дальше