Выхожу несколько воодушевлённая. Ладно, хоть не всухую. Ощущение, как мешок с картошкой с плеч скинула. Всегда так накрывает, когда заканчиваешь что-то важное, и результат ещё не известен. Ощущение необычной лёгкости и отупения. Пустота какая-то, будто воздушный шарик проглотила. Будь что будет. Да пропади оно! Прошла – не прошла. Уж как есть. И иду к бабуле кушать борщ. Постный. Со сметаной. А потом под клетчатый верблюжий плед – и спать…
Однажды прихожу домой, а на пороге мама – просто светится. Как-то очень сильно светится. Ослепляет прямо. Палится по полной программе. Я сразу догадалась. А потом выпускной в художке. Красный диплом с напутствием – «за энтузиазизм» – как-никак экстерном закончила. Дешёвое красное вино в ближайшем садике и поцелуи в подъезде. А в мае – первая любовь. Орущие в кустах котики и водка из горлышка. Угрозы бросить всё и остаться, если мужчина моей мечты не поступит в Хабаровск, тревожные лица родителей – всё было. Но вселенная справедлива, ей-богу. Моя первая любовь поступила, точнее поступил, дай Бог ему здоровья и всяческих благ. А я, за отсутствием романтических альтернатив, двинула за апгрейдом в тридевятое царство.
Сначала нас заслали в Москву на общие сборы. Недельки на две. А потом – в ЮэС. И когда после утомительного перелёта меж клочьев облаков прорезались очертания Нью-Йорка, я плакала. Жалела, дура молодая, свою любовь, которая испарится безвозвратно через год при первой же встрече. И в голове заезженной пластинкой вертелось бутусовское: «Гуд-бай, Америка, о-о, где я не был никогда. Прощай навсегда!» Осознание происходящего до меня дошло чуть позже. Когда стало кристально ясно, что сбылось. Я прорвалась. Вопреки всему. Вопреки всем неласковым наставникам, надутым медалистам и отсутствием веры в меня. Чётко осознала, что всё возможно. Все желания, тайные мысли, всё то, о чём страшно даже мечтать. Достижимо всё. Абсолютно.
Байка 2. Первая любовь
Русские мужчины поразительно некрасивы. Всегда пьяны. Носят бороду, которая служит им подушкой, полотенцем и мухобойкой. Любимая одежда: зипун, спортивные брюки с лампасами и лаковые туфли. Водят с собою бурого медведя на цепи, который поёт песни и одаривает встречных пряниками. Это по праздникам. В будние дни мишки выполняют функции тяговой лошади, собутыльника и бодигарда.
На меня упала любовь. Именно так, как падает кирпич на голову ничего не подозревающего прохожего. Моя душа от края до края заполнена мохнатыми клубками мартовских котиков, их вопли отдаются болезненным звоном в каждой клетке тела. Не знаю, чем именно они там занимаются, но во всём организме происходит бесконечная возня и шуршание. Ощущения, как после тарелки прокисшего супа: голова взрывается фейерверками, перед глазами плывёт, а в животе мечутся взбесившиеся твари, вызывая неконтролируемые спазмы. Сказать по правде, известный интерес к этому перцу я испытывала давно, но при нулевых шансах получить хоть какой-либо фидбэк[5] чувства мои пребывали в узде достаточно долго. Мне не привыкать страдать по очередному парню тайком. Как бы сказали мои американские друзья, I am a trooper[6].
Я часто вижу, как нечто, размахивая сальной гривой, с дикими воплями проносится мимо. Андрей старше меня на год, с длинными волосами цвета творожной сыворотки, по слухам – барабанщик в группе, играющей тяжёлую музыку. Этот джентльменский набор действует на меня как сладкий яд, не имеющий антидота.
Все мои любовные страдания заканчиваются одинаково – я хожу за объектом вожделения по пятам, угрюмо сверлю его спину взглядом и тайком мечтаю о поцелуе за углом школы. Как всегда, мечтаниям этим не суждено сбыться: я ношу ярлык смоляного чучелка так давно, что он уже стал частью меня. Единственный шанс покончить с безответной любовью – переключиться на кого-нибудь другого. Клин клином. Втрескавшись в Андрея, я и на этот раз не строю иллюзий на тему возможного хэппи-энда. На решительный шаг меня подталкивает сестра: мой собственный опыт настолько ниже ватерлинии, что я беру помощь зала. Но терять мне нечего, кроме своих цепей-комплексов, наверное, поэтому я и соглашаюсь на этот откровенно безумный план.
В день Хэ я подхожу к Андрею на переменке и шлёпаю на подоконник папку со своими рисунками как повод завязать разговор. Атакуемый объект явно озадачен, но быстро берёт себя в руки. Как раз вовремя – это спасает меня от немедленного и позорного бегства. Парень рассматривает работы, ухмыляется, что-то говорит. Вкусно, с удовольствием ковыряет в ухе, но я, с головой погружённая в романтическую дурь, не обращаю внимания. К моему облегчению, после нескольких мучительных минут Андрей приглашает меня встретиться, после чего с достоинством удаляется. Уже второй раз в жизни мои каракули выручают меня! Таки я талант?
Следующий час я сижу в туалете и ловлю ртом воздух. Мне пятнадцать с половиной лет, меня зовут Наташа, я – студентка школы с углубленным изучением английского языка города Южно-Сахалинска, что на нижней оконечности острова Сахалин. Недавно я выиграла региональный языковой конкурс и этим летом должна совершить свою первую поездку за рубеж. Я никогда не целовалась с мальчиком и пока что не пробовала водку. И пять минут назад меня пригласили на свидание! На моё первое в жизни свидание!
Всё моё детство прошло под яростные попытки мамы внушить аксиому, что секса ни в Союзе, ни вообще где-либо в мире не существует. А люди размножаются почкованием после просмотра мультиков про дружбу Буратино и девочки с голубыми волосами. При том, что в те лохматые времена в СМИ была жёсткая цензура, моя мама умудрялась цензурить эту цензуру сверху, противореча логике, здравому смыслу и всем человеческим законам. Если по телевизору показывали сцену типа поцелуя Румянцевой с Рыбниковым под ёлочкой в лесу, мама коршуном слетала с дивана и, растопырив крылья байкового халата, закрывала ими и без того маленький экран. Благодаря стараниям родительницы, до пятнадцати лет я сидела задницей на картах, как единственная нецелованная в компании, поскольку это, по старинным девичьим приметам нашего двора должно было помочь колоде переключиться из режима игрального в режим гадальный. Так бы я и сидела на картах до седых волос на копчике, но меня спас случай.
Однажды вечером я зашла в комнату, где родители смотрели анонс какого-то фильма. Поначалу не поверив своим ушам, я лишь через минуту осознала смысл сказанного с экрана. Глубокий женский голос произнес таинственную фразу: «Поцелуй меня… там. Ещё ниже…» Я до сих пор не знаю, что за фильм это был – Эммануэль, может, какая, но момент был упущен. Родители щёлкнули клювами и профукали момент, когда мне открылись истины. Мама, побелев щеками, рявкнула: «Как тебе не стыдно, иди спать!», но ситуацию уже было не исправить. Крепкий сон, как панацея от всех хворей в нашей семье, мне не помог – я крепко усвоила, что целовать, оказывается, можно и «туда».
На исходе мая 19.. года я пребывала в уверенности, что первый поцелуй должен достаться Андрюше-барабанщику и больше никому. В том, что поцелуй этот состоится, сомнений у меня не было. Обладая нулевым опытом в амурных делах, я шкурой чувствовала, что единственной причиной, побудившей мальчика пригласить прогуляться может быть лишь желание засосать тебя в укромном уголке. До этого момента на целомудренность мою никто особо и не покушался. Слыла я барышней бесцветной наружности, в качестве бонуса угрюмой и строптивой до безобразия. Поэтому я ждала этого великого события, будучи невинной, как ромашка в поле – не целованной нигде. И вот случилось, вот стряслось. Приглашение было получено, и я жила ожиданием того недозволенного, что уже попробовали все мои одноклассницы, а некоторые даже там, куда просила поцеловать томная женщина с экрана – мальчишки на переменах хвастались, добавляя волнительных подробностей.
Планы по обретению первого опыта (ночь на лепестках роз при неверном мерцании свечей) ощутимо продвинулись. Но. Всегда, блин, есть это «но». В лучших традициях бульварных романов графиню лобызал не заснувший граф, а мавр, в чьи обязанности входило размахивать павлиньим пером над кроватью хозяев. Нетрудно догадаться, что поцеловал меня первым не Андрей. Потому что до этого произошло ещё одно знаковое событие.
Сегодня выпускной в художке. Откушав три литра чаю, умяв по два куска шоколадного торта и выслушав напутствия учителей, мы отправляемся в ближайший садик. В сетке-рабице огромная дыра, и мы без труда проникаем внутрь. Мальчишки припёрли какой-то адский шмурдяк по цвету, вкусу и запаху напоминающий перебродивший борщ. Пьём из горлышка, отставив мизинец в сторону – ужасно элегантно, как мне кажется. Так пьют кофе из фарфоровых чашек приличные мамзели в фильмах про любовь.
Меня провожают трое. Маленький Вася, смуглый Макс и Сашка. Самый красивый из нашей компании – Артём, уехал на свидание с какой-то девчонкой. Жаль. Мне почему-то очень хочется, чтобы именно он, а не Сашка, шёл сейчас рядом и держал меня за руку. Бабушка живёт на Вокзальной улице, сразу за железной дорогой. Узкие переулки, сплошь заросшие сиренью, наполнены тихим перестуком колёс проходящих вдалеке вечерних поездов. Покрытый паутиной трещин асфальт пружинит, тонкие подошвы лодочек пропускают накопленный за день жар. Фонари, ещё не разбитые местной шпаной, заканчиваются ровно за сто метров до погрузившейся в тёмную дрему пятиэтажки. Бабушкин подъезд так же гостеприимно объят сумерками и издаёт крепкий запах мышей, мочи и пирожков с капустой. Окна в пролётах не дают света, полукруглым намёком сереют в темноте. В какой конкретно момент Сашка присосался ко мне, я даже не успеваю сообразить. Эта вражеская пуля просвистела беззвучно, но попала точно в цель. Вася и Макс терпеливо ждут, облокотившись на останки деревянных перил, присаживаются на нижнюю ступеньку, закуривают. Из-за чьей-то двери слышится жалобный кошачий мяв и удаляющийся скрип половиц.
В эту ночь я прокрадываюсь в свою постель многоопытной женщиной. Каким-то неведомым мне до этого момента девичьим чутьём я понимаю, что о количестве мужчин, с которыми довелось целоваться до первого поцелуя, надо молчать даже под пытками, чтобы не прослыть особой легкого поведения и сохранить шансы когда-нибудь выйти замуж.
Байка 3. Отъезд
Русские много пьют. Выпивать с утра за завтраком считается хорошим тоном. После залпом выпитой водки рюмку бросают через плечо, отчего у русских в кухне под ногами постоянно похрустывает стекло.
Несколько недель, проведённых с Андреем и его друзьями до его отъезда в Хабаровск, выбивают меня из привычной серой колеи. Из угрюмой нецелованной школьницы я превращаюсь во вполне самодостаточную часть компании, и – о, великий Ктулху! – все остальные в ней – парни! Ребята, об общении с которыми ещё месяц назад я и не мечтала. Два Ромы – чёрненький и беленький, Леша Дапира, Ёж, Кура, Миха. Они кажутся мне почти что небожителями – недосягаемо красивые, гордые, ослепительные мачо пивных ларьков. У меня кружится голова от одной лишь возможности соприкоснуться с их величием. Я самая счастливая на свете!
Не в силах полностью соответствовать их раскрепощенной манере вести себя, я тенью следую за новыми приятелями по пятам, боясь спугнуть своё невиданное счастье. Но они, как и любые боги, снисходительны и добры ко мне. Я – младше их и заметно тушуюсь, они это прекрасно понимают. Поэтому мои побратимы оделяют меня своим вниманием в достаточной мере, чтобы я не почувствовала себя лишней, но и не пыталась сбежать от излишне навязчивого внимания к моей скромной персоне. Я лопаю шоколадки и яблоки, которые неизменно перепадают мне, как единственной девушке в компании, и тихо таю от удовольствия.
Когда Андрей уезжает поступать в Хабаровск, я чувствую, как мой новый бесценный мир трещит и лопается по швам. Я без сомнений отдала бы всё, что имею, за возможность повторить два этих упоительных месяца. На глазах умирают дорогие моему сердцу миражи. Деревья, небо, трава – всё сливается с цветом асфальта, рассыпается пеплом сожжённых дневников детства. Я чувствую себя малолеткой, которой подарили красивый леденец и тут же отобрали, пребольно щёлкнув по носу в назидание. После отъезда Андрея никто не будет возиться со мной, и даже поездка в Америку на фоне этого эпик фейла[7] теряет свою привлекательность. Я судорожно цепляюсь воспоминаниями за вчерашний день, и мне некому помочь. Я всерьёз задумываюсь о том, чтобы отказаться от американской программы. На родительскую мантру «сколько ж сил-то потрачено, ой-ой-ой» отвечаю своей заезженной пластинкой: «если Андрей не поступит, я останусь».
Пипец. Андрей поступил. Ужасно несправедливо! Как вообще такое могло произойти? Я в полном отчаянии. Оставаться здесь дальше не имеет смысла. Возвращаться в родную школу заканчивать 11 класс – увольте. За последний год в общении с одноклассниками наметился явный прогресс, но, почувствовав вкус победы, мне не так-то легко от него отказаться. Я была готова добровольно сложить свои знамёна в обмен на возможность вернуться к моим королям подворотен, но мне не дали шанса. Мой пропуск в эту компанию благополучно поступил в вуз, и мне нечего больше ловить в этом безнадёжном, пыльном, опустевшем городе.
В ночь перед отлётом я отпрашиваюсь на ночевку к школьной подруге. Родители не в курсе моих коварных замыслов. Ночевать я действительно буду у Таньки, но вечер я собираюсь провести в компании Ежа и Крейзера – чёрненького Ромы. Они охотно согласились устроить мне проводы, и чувство радости так оглушает меня, что я теряю бдительность. Без пятнадцати пять раздаётся звонок. Ребята, зная о суровых законах в моей семье, звонят ровно в назначенное время. Я поднимаю трубку и подтверждаю стрелку. Говорю негромко, но отчетливо – все смотрят телевизор в комнате, и вопли членов очередного мексиканского семейства заглушают мои слова. Но я упустила из внимания хромого тигра, притаившегося в глубине кресла седого дракона. Моя не в меру любопытная бабушка гневно сверкает на меня глазами из-под толстых стёкол очков. Всё внутри холодеет, и сердце камешком проваливается в колодец – блум-блум-хлюп.
– Бабушку на мякине не проведёшь! Я всё знаю!
Ах, оставь меня, старушка, я в печали. Или скажи уже, не тяни. Добей меня танцем, сдай родителям. Зачем эти нечеловеческие муки?
– Я знаю, что к подруге тебя проводит мальчик!!
Едва удерживаюсь от хохота. Конечно же, меня проводит мальчик. Даже целых два мальчика! О том, что с ними я буду пить и гулять допоздна, даже эта вредная миссис Марпл не догадалась! Внутренне ликуя, накидываю куртку, разворачиваюсь и гордо удаляюсь.
Мы встречаемся в условленном месте: у танка на Площади Победы. Всё необходимое ребята взяли с собой. Бутылка водки (или две?) и несколько варёных сосисок в пакете. Рома принёс закуску из дома и не забыл, умница такая, щедро полить всё это добро кетчупом. Выглядит натюрморт престранно: красное месиво и плавающие в нём розовато-серые формы, похожие на затонувшие в кровавом море подлодки. Пьём прямо из горла. Не верится, что несколько месяцев назад на моём счету был всего лишь неполный бокал шампанского, который родители милостиво позволили пригубить в канун Нового года.
Водка сметает все барьеры разом. Под её воздействием я становлюсь нахально-сексуальной – по крайней мере, так кажется мне самой. Все скудные знания, собранные по сусекам с безымянного видео у подруг, между строк восточных сказок, из обрывков разговоров бывалых одноклассниц, всплывают на поверхность затуманенного сознания. Язык мой причудливо заплетается, но это даже забавно. Он похож на толстую разбухшую сосиску, которой мне приходится закусывать. Парни смеются, их как-то особенно забавляет это зрелище. Надо сказать, что закусывать я совершенно не умею. Я и пить-то не умею, но с этим легче – стоит только сильно зажмуриться и перестать дышать, как в горло сама собой проваливается обжигающая доза. Отвратительная отдушка – как у настойки на вонючих носках. Проще всего она забивается едой, а ещё лучше – чем-нибудь жидким. Запить можно молниеносно, чтобы сразу заглушить мерзостный вкус. Закуску же надо откусить, разжевать и проглотить, а эффект почти нулевой. Поэтому я предпочитаю запивать. Но мальчики софт дринками не запаслись, а до ближайшего ларька топать лень. Поэтому я пробую плавающие и уже изрядно разбухшие от кетчупа сосиски. Аккуратно достаю из пластикового пакета эти розовые, в потеках соуса дирижабли и осторожно, чтобы не обляпаться, засовываю их в рот. Парни заходятся беззвучным хохотом. Что здесь смешного, не пойму?