– Это была бы смелость, а не трусость. В этом случае ты мог почувствовать себя свободным по-настоящему, – это была бы твоя победа, – вставила Таня, и задумчиво добавила: ― Вообще-то, конечно, взрослые люди в ответе за тех, кого приручили. Приметливый и не глупый у тебя был товарищ.
– Твоя правда, Каретникова. Но что сделано, то сделано. Но вообще-то я не всё время бегал, это поначалу было, когда пацаном был безбашенным. Я быстро понял, что это не правильно, но домой, стыдно было возвращаться, понимаешь? Ну, не знаю, напряг мне был возвращаться домой!
Начиная с этих слов, Вадим стал врать легко и складно:
– Работал. Меня взяли на станцию техобслуживания автомобилей учеником, я там многому научился, мне стали доверять серьёзную работу.
– А где это было?
– Москва – столица нашей родины. Там вариантов для всех хватает. Но вот пришло время, надо в армию идти, отдать долг Родине. Отслужу и, как говориться, начну жить с чистого листа, буду машины ремонтировать.
– Вот это правильно, – просияла Таня, – вот это хорошо!
Классный заводила Ерошкин захлопал в ладони и закричал:
– Кончайте перекур, идём в школу танцевать. Адреналин закипает.
– Идём? – спросила Таня у Вадима.
– Идём.
Видя явное и дружеское расположение со стороны Тани, он успокоился.
Спортзал встретил их попурри мелодий «Boney M» в стиле диско. Компания с гиком ринулась в центр зала. Таня, немного задержавшись, взяла Вадима за руку потянула его: «Пойдем, попляшем».
Вадим, жалко улыбнувшись, произнёс, качнув отрицательно головой:
– У меня нога болит. Подвернул сегодня…
Таня, нетерпеливо поглядывая в центр зала, где буйствовал её класс, извинительно сказала:
– А я побегу. Сегодня мы обязаны поплясать до упада, такие Половецкие пляски выпускников бывают лишь раз в жизни. Ну, я пошла? ― сказала она и, не дождавшись ответа, помахав ему рукой, вклинилась в круг танцующих.
Вадим, озираясь, отступил к стене.
Поппури длилось невероятно долго. Зал бесновался. Когда же музыка смолкла, и все стали шумно расходиться, Ерошкин громко и ёрнически заорал ди-джею:
– Завязывай с этими плясками Святого Витта! Ты, что в могилу нас загнать хочешь? Нам ещё в институты поступать нужно. Давай, чувак, заводи какой-нибудь «медляк».
Зал дружно захохотал, а ди-джей притушил прожектора, что-то понажимал на своём пульте, и полилась тягучая мелодия из кинофильма «Однажды в Америке».
Таня стояла рядом с Вадимом, смотрела куда-то вдаль, обмахиваясь платком. Он с жадностью смотрел на её раскрасневшееся лицо, вдыхал её запах. Это был её запах, ― запах Тани, и она будто почувствовав этот взгляд, быстро повернулась к нему:
– Ну, а медляк-то, как выражается наш доморощенный клоун Ерошкин, ты в состоянии танцевать?
Вадим не успел ответить, она взяла его за руку и повела в центр зала.
Остановившись, она сделала книксен:
– Сир, позвольте пригласить вас на танец.
Вадим, краснея, положил правую руку на её талию. Таня, улыбаясь, взяла его левую руку в свою, другую руку положила на его плечо и повела его в танце. Вадим послушно следовал за ней, стараясь не сближаться с её телом, он был напряжён и скован ― он хотел её. В висках у него громко пульсировали гулкие удары, он боялся смотреть на Таню, глядел куда-то за её плечо. Запах, тот самый Танин запах, который он запомнил, любил и вдыхал с удовольствием, когда сидел с ней за одной партой будоражил его; он чувствовал подрагивание мышц её спины, ощущал её разгорячённое тело, жадно вдыхал этот запах, к которому сейчас добавился горячий запах созревшей молодой женщины; ему хотелось прижать её к себе, мышцы рук сами напрягались в желании сделать это. Несколько раз их сильно толкнули, и он касался твёрдой и высокой груди Тани и от этого в глазах у него темнело. Таня же при этом, смеялась, непринуждённо и громко говоря: «Осторожней медведи, на поворотах. Зашибёте, хороших людей». Танец закончился резким аккордом, выпускники не расходились, стояли в центре зала, к ди-джею подошла директор школы взяла микрофон. Таня сняла руку с плеча Вадима.
– Кажется, директриса сообщит нам сейчас последние и грустные новости. Все повернулись к импровизированной эстраде, а директор школы, важно сказала:
– Уважаемые выпускники, автобусы уже подошли к школе. У нас два варианта встречи рассвета: первый – мы едем в стольный город Ростов, там сейчас происходят массовые гуляния по набережной, фейерверки, танцы, мероприятие отлично организованно городскими властями; второй вариант: мы встречаем рассвет в родных пенатах, без помпезности, по-простому с песнями, видеосъемками, с музыкой, гитарами.
Директор школы совсем не ожидала такого дружного ответа. Выпускники в один голос закричали «Дома, дома, дома!» Ерошкин, перекричав всех, заорал под дружный смех: «Мы свою деревню любим, мы ребята простые, сельские едем на наше родное озеро».
– Ну, что ж, господа выпускники простые-сельские и я сельчанка, а ваше желание для меня закон. Прошу всех дисциплинироваться, не делать глупых поступков, не прыгать в реку – были у нас и такие отчаянные индивиды в прошлые годы, которых приходилось спасать и откачивать. Никаких бутылок в автобусы не брать, будем проверять всех, имейте это в виду.
Когда все шумно устремились к выходу, Ерошкин дёрнул Вадима за руку, подмигнув ему хитро:
– Пацаны решили «косячок» пустить по кругу, Ты как?
– Спрашиваешь! – ухмыльнулся Вадим, и они пошли к кустам сирени, около которых толклась троица ребят.
В автобусе Вадим стоял, а когда остановились, и все устремились к берегу, он опять оказался рядом с Таней, позади всех. Они сильно отстали от остальных выпускников, и Таня, повернулась к нему.
– Давай, догоним ребят.
Она пошла быстрее, но приостановилась, проговорив:
– У тебя же нога, я забыла. Я побегу, да? А ты догоняй потихоньку.
Она побежала, но через метров десять остановилась, ойкнув, нагнулась и, сняв туфель, сказала подошедшему Вадиму:
– Кирдык калошам. Китайские производители не предполагали, что русские девушки на каблуках будут по песку бегать.
Вадим взял туфель из рук Тани, рассмотрев его, произнёс:
– Лапти ещё можно починить.
Повисла тяжёлая пауза. Он поднял глаза и посмотрел в глаза Тани прямо жадно и без стеснения. Они стояли вначале длинного ряда пляжных лежаков, бесформенно лежащих на песке; выпускники были далеко от них, они бегали по берегу, падали на песок, хохотали, восток слегка уже порозовел.
Почти задыхаясь, ― его уже трясло от желания, от подступившей горячей и сладкой истомы ― он сделал к Тане шаг, полный безумной решимости сейчас и здесь овладеть ею, но она, наконец, почувствовала угрозу. С расширившимися глазами отступила на шаг назад, сбросила с ноги целый туфель и, сказав: «Привет китайским производителям! Назад к природе! Побегу босиком», – легко побежала к классу, на ходу оглянувшись, и крикнув: «Догоняй!»
Она удалялась быстро, силуэт её уменьшался, краешек солнца, показался на горизонте, Вадим не сдвинулся с места, он зачарованно глядел на будто парящую над песком фигуру в белом платье.
Неожиданно зарычав, как пёс, он упал на колени, и стал колотить кулаками по песку. Горестно воя, он повторял:
– Всё, всё, всё! Лошара, сейчас я мог узнать, такая ли ты настоящая, когда приходишь ко мне под кайфом. Я мог бы целовать твою грудь, ласкать тебя, ведь я так хорошо тебя знаю, так хорошо могу тебя удовлетворять. Тебе было бы хорошо, Таня. Но я никогда уже не узнаю, какая ты, Таня, настоящая. Ты только под кайфом будешь моей.
Вернувшись домой, он сказал матери только два слова: «Дай денег». Мать, суетливо покопавшись в сумке, протянула ему две тысячные купюры. Презрительно глянув на деньги, Вадим небрежно сунул их в карман брюк, и вышел за дверь. Мать смотрела в окно на удаляющуюся фигуру сына, шепча: «Господи, спаси и помилуй раба Божьего Вадима, Матерь Божья спаси его». Смотрела до тех пор, пока сын не скрылся за домами. После ещё долго, застыв отрешённо, стояла она у окна с закрытыми глазами, опустив голову, и очнулась только тогда, когда старшая дочь, тронув её за плечо, испуганно спросила: «Мама, что с тобой?»
Вадим позвонил в хорошо знакомую ему дверь, купил спичечный коробок «травы». Через несколько минут, он стоял на трассе.
Таня и Дмитрий
― Куда мы едем, родной? ― спросила Таня у Дмитрия.
– К одному прекрасному человеку, отцу-открывателю прекраснейших российских Мадонн.
– В твоём городе и такие люди есть?
– В нашем городе, Таня, ты должна говорить: в нашем городе. С одним таким человеком я, слава Богу, знаком.
– А он, – этот кудесник, уже много Мадонн открыл? У него, что это дело на поток поставлено? – рассмеялась Таня.
– Одну из них, прекраснейшую из прекраснейших, он точно нашёл. За что я ему безмерно благодарен, сердечно благодарен моему спасителю и благодетелю.
– Мельников. Мы к нему едем? – посерьёзнев, спросила Таня.
– Он самый. Кудесник Мельников, – кивнув головой, произнёс Дмитрий. – У меня к нему, вернее у нас с тобой, к нему имеется неотложное, важное и срочное дело.
– Какое же?
Дмитрий рассмеялся:
– Хочу, чтобы это было для тебя сюрпризом.
– Но, Дима…
– Потерпи, дорогая.
– Скажи, Дима.
– Потерпи.
Мельников не сразу открыл дверь, звонить пришлось несколько раз. Наконец за дверью послышались тяжелые шаги и строгий голос, немного раздражёно, произнёс: «Кто?»
– Владимир Петрович, – простите за беспокойство. Это Дмитрий. Если помните, я с Костей вашим племянником был на вашем юбилее, – тушуясь, негромко сказал Дмитрий.
Пауза была короткой.
– Ах, Дмитрий! Помню, помню. Открываю, Дмитрий, – воскликнул Мельников. Звякнула щеколда, дверь открылась и Мельников, в заляпанном красками халате возник на пороге, с невероятным изумлением переводя взгляд с улыбающегося лица Тани на лицо Дмитрия.
– Здравствуйте, Владимир Петрович, – сказала Таня.
Мельников, механически вытирая руки тряпкой, которую он держал в руках, воскликнул:
– Танечка? Вы?
– Это я, Владимир Петрович с Димой, – ответила Таня, прижимаясь к Дмитрию.
Мельников перевёл взгляд, в котором застыл вопрос на Дмитрия, смотрел на него несколько мгновений внимательно и пристально; что-то прояснилось в его взгляде, поклонившись гостям, он радушно сказал:
– Милости просим, гости дорогие.
Он провёл немного смутившихся Таню и Дмитрия в гостиную, усадил их в кресла и, удовлетворённо потирая руки, сказал:
– Располагайтесь, господа. Через пару минут, я приду. Только вымою руки и переоденусь.
Оглядываясь и улыбаясь, он вышел из комнаты.
Не накрытый Танин портрет стоял на подставке, рядом стоял неоконченный пейзаж. С холста смотрел на них хорошо знакомый Дмитрию балтийский пейзаж: неспокойный залив, с пенистыми гребешками волн, дюны, валуны, сосны, неяркое солнце, одинокая чайка над волной, в пронзительной северной тишина. Рядом с пейзажем на подставке был ещё один холст, на нём была прорисована голова мужчины, с надменным выражением лица, с тусклыми, не живыми глазами.
Таня и Дмитрием, не сговариваясь, переглянулись. Таня прыснула в кулак.
– Портрет современного коррупционера, – шепнул ей на ухо Дмитрий.
– У меня такое ощущение, что я его уже где-то видела, – ответила она.
– Они все на одно лицо, – резюмировал Дмитрий, – я с такими типами встречался по работе многократно.
Дмитрий перевёл взгляд на портрет Тани. Не отрывая глаз от картины, он тихо прошептал:
– Танечка, а тебе не кажется, что в картине, что-то изменилось? Мне кажется, что твоя улыбка стала счастливей.
– Она радуется нашему счастью, – беря Дмитрия за руку, – шёпотом ответила ему Таня.
Мельников внёс в гостиную поднос с тремя хрустальными фужерами и бутылкой шампанского. Он был в белоснежном свитере, мягких светлых шерстяных брюках, глаза его светились, Ставя поднос на стол, он говорил:
– Уважили, ох, как вы, дорогие мои, уважили старика. Я уже давно живу анахоретом, меня никто не посещает кроме заказчиков. Хожу только в магазины, ничего не читаю, телевизор не смотрю… Вот видите, что пишу (он ткнул пальцем в недописанный портрет мужчины), – это один из тех, кто успел запрыгнуть на подножку демократического экспресса, ярко выраженный рвач. Экстремал даже, я бы сказал, хапает без страха по-крупному, инвестирует власть в зелёные американские рубли, но на меня сильно обижался. Ваньку ломал, мол, художники наглые пошли, ломят с честных людей дикие деньги. Такие люди очень плохо реагируют на слово «дай», но очень любят слово «на». Это ещё молла Насреддин заметил. Однажды он увидел тонущего в пруду сборщика налогов, которому народ на берегу безрезультатно кричал: «Дай руку, дай руку». Молла, подойдя, протянул утопающему руку, закричав: «На руку!» – и тонущий мытарь тут же схватил его руку.
Таня с Дмитрием с удовольствием рассмеялись.
– Работаю. Только работа спасает от хандры. Пейзаж вот пишу для себя, чтобы не забыть, что я художник, – продолжил Мельников.
Он разлил шампанское, взял в руки фужер и, глядя на своих гостей, сказал:
– Глядя на ваши лица, я предполагаю, что вы мне принесли добрую весть и за эту весть можно выпить вина. Только вы мне подскажите, какую нибудь конкретику, чтобы я не выглядел оракулом-неудачником.
Ответил Дмитрий:
– Владимир Петрович, судьба свела нас с Таней, но исток этой судьбы здесь, в вашем доме. Здесь я увидел её портрет и сердце моё с того момента уже не могло жить без Танюши. Не буду всего рассказывать, урежу увертюру: в следующем месяце состоится наша с Таней свадьба…
– Вот! – воскликнул Мельников. – Вот это повод так повод, чтобы поднять бокалы! Мои дорогие, честное слово, я отчётливо вижу перед собой счастливую прекрасную пару, вы так и светитесь счастьем. И я поднимаю бокал за ваше счастье и любовь. Таня, Танечка, вот ведь, как жизнь распоряжается! Всё не просто в этом мире, всё совсем не просто, какие-то невидимые нити переплетают этот мир; по ним течёт ток любви, они вдруг пересекаются и происходит Божественное искрение. И искра эта вдруг высвечивает и сближает двух людей, они смотрят друг на друга, их сердца начинают биться, сбиваясь с ритма, и они начинают понимать, что это любовь. Дмитрий, Таня чудесный человек, берегите её, любите и защищайте её. За вас, мои дорогие!
Мельников выпил до дна, Таня с Дмитрием пригубили вино. Мельников смотрел на Дмитрия с Таней с грустинкой в глазах.
– Но дело свое я вам ещё не выложил, Владимир Петрович, – сказал Дмитрий.
– Да? Есть дело? – поднял брови Мельников.
– Вы, если позволительно так выразиться, крёстный отец моей любви. Танечка, извини, меня, пожалуйста, я с тобой не советовался, но думаю, ты будешь непротив того, что я сейчас скажу.
Дмитрий встал и торжественно проговорил:
– Владимир Петрович, прошу вас, быть шафером на нашей свадьбе, или по-простому будьте дружкой жениха, то есть меня.
Мельников как-то жалко моргнул глазами, лицо его сморщилось, глаза покраснели, он ответил срывающимся голосом:
– Боже мой! Да я с превеликим, Дмитрий! Такая радость! Такой праздник!
– Владимир Петрович! Я двумя руками «за!» Лучшего человека и не выдумать для этой цели, – воскликнула Таня.
– Ребята, ребята, ребята, за это нужно выпить, непременно нужно выпить, – бормотал Мельников.
– Но и это ещё не всё, – заговорщицки подмигнув Тане, сказал Дмитрий. – Радостных событий будет два. Два одновременно…
– Как? Что? – произнёс с волнением Мельников.
– Будет две свадьбы одновременно. И как вы думаете, кто второй счастливый жених?
– Я ума не приложу, видимо, какой-то ваш близкий друг Дмитрий…
– Очень горячо, очень, – кивнул головой Дмитрий.
Мельников неожиданно просиял:
– Константин?!
– В точку!
– И кто же счастливая избранница этого лоботряса?
– Маргарита.
– Марго? Маргарита Ивлева?
Дмитрий кивнул головой.
– Маргарита… она хорошая девушка, я дружил с её покойными родителями. У неё нелёгкая судьба. Но Костя! Каков подлец! Не звонит, не появляется, а о таком важном событии, как его свадьба, сообщает мне через своего друга, – волнуясь, произнёс Мельников.