В пасти Дракона - Красницкий Александр Иванович "Лавинцев А." 5 стр.

— Прости меня, — осмелился заговорить Юнь-Ань-О. — Я теперь часто вижу русских, они мне кажутся вовсе не плохими людьми.

Я ничего не сказал о русских. Русские — исконные друзья китайцев, и никто в нашей стране не имеет на них «дурного сердца». С незапамятных времён Дракон и Медведь жили в полном мире и тесной дружбе...

— Зачем же здесь ты, посланник Дракона?

Синь-Хо нахмурил брови.

— Я пришёл призвать всех верных к освобождению Родины нашей от белых дьяволов.

— Но ведь и русские белы!

Эти последние слова Юнь-Ань-О произнёс с заметным колебанием.

— Да, и они белы! — согласился посланник Дракона. — Но русские мало того что наши друзья, они — родные нам по крови. Было время, когда они породнились с нами при посредстве великого Тимурая, который, покорив Китай, послал своих воинов завоёвывать и русские земли. Это было давно, но кровь всегда остаётся кровью, и как бы ни разбавляли её, несколько капель прежней всегда останется...

Синь-Хо говорил всё это с видимым убеждением. Без сомнения, он свято верил своим словам так же, как и своей «неуязвимости» в качестве принадлежащего к сообществу «И-хо-туан».

— Никогда европейским людям не сравниться с нами... Никогда! Пусть они говорят, что обряды, внешние знаки почтения — ничтожная мелочь, но на них-то основан и внутренний быт нашей страны, в них основы нашего народного счастья, которое все они стремятся дерзко подорвать. Ты стар, Юнь-Ань-О, у тебя есть свои дети, двое сыновей, Юнь-Ань-О, я знаю это. Что бы ты сказал, если бы их у тебя не было? Разве не был бы ты самым несчастным человеком в мире, беднейшим из бедных? Вспомни, если у нас, в стране Неба, человек не имеет потомства, это считается для него самым ужасным несчастьем, омрачающим все дни его существования. А у белых варваров наоборот. Многие из них считают себя счастливыми, если не имеют детей. Они говорят сами, что отец и мать с небольшим трудом могут прокормить десять человек детей, но эти дети находят невозможным помешать своим родителям умереть с голода. Недавно в Пекине я видел двух варваров, вступивших в брачный союз. Это были мужчина и женщина, молодые, здоровые люди. Знаешь, старый Юнь-Ань-О, что они говорили? Они говорили, что родители обязаны кормить детей, потому что произвели их на свет, не спрашивая об их желании жить, а дети не обязаны заботиться о родителях, так как они не ответственны за их существование[13]... Где в стране Неба можно услыхать что-либо подобное? Разве не общее негодование вызвали бы подобные слова, если бы они были сказаны китайцем? Разве не разорвал бы в своей справедливой ярости народ того сына, который осмелился бы позабыть спой долг по отношению к родителям или даже к посмертной памяти их? Ведь на атом почтении держится семья, а семья — это и малом виде государство. Не будет семьи — погибнет государство. Христиане же, варвары, заботятся о том, чтобы научить своих детей всевозможным наукам, развить их ум, тело, но они никогда не стараются привить им сознание долга гражданина, они забывают научить их вежливости, и их дети отказывают не только в уважении своим родителям, но и в помощи им.

Синь-Хо смолк. Юнь-Ань-О слушан его с почтительным вниманием. Всё, что говорил посланник Дракона, было дорого и близко его китайскому сердцу. Дети ведь — слабая струйка каждого китайца, они — его полная неотъемлемая собственность, распоряжаться которой каждый родитель может, как ему угодно.

Увлечённые своей беседой, они и не заметили, как Уинг-Ти, хорошенькая дочка Юнь-Ань-О, тихо вошла в фанзу и внимательно слушала их разговор. Её жёлтое личико побурело всё, когда она услыхала, что гость её отца — посланник Дракона и явился с целью поднять народное восстание против белых варваров, которые всегда так добры были к ней... Сердечко девушки сильно билось, когда Синь-Хо с особенной силой в голосе воскликнул:

— Пусть все они погибнут, пусть прольются целые океаны крови белых иноземных варваров и в ней утонет всё нечестие, которое поселилось от них в великой стране Неба!

Пылкому воображению Уинг-Ти живо представилась ужасная кровавая картина. Их тихий маленький городок весь пылает. Фанзы лижут огненные языки. Багровое зарево кровавой короной стоит над несчастным городом. Слышны вопли, крики, стоны раненых; грохочут с крепости пушки, трещит ружейная перестрелка. Все защитники крепости изнемогают. Их мало, а этих ужасных боксёров что волн на поверхности бушующего моря. Громче и громче раздастся их крик: «Ша, ша, ша![14]»

Добрые, милые русские, которых неизвестно за что называют эти ужасные люди «дьяволами», «варварами», падают под ударами нападающих. Немного их осталось. Ясно видит Уинг-Ти, как толпа боксёров напала на рослого Зинченко, который всегда был так добр к ней, бедной китайской девочке. Он отбивается, но всё напрасно. Слишком уже много врагов. Выстрел — и бравый казак падает с предсмертным стоном. Крича и беснуясь, кидаются на него победители; минутная возня, и вот голова казака поднимается на пике над беснующейся толпой...

Притаившаяся девушка ясно видела перед собой оскаленный рот, широко раскрытые глаза, в которых так и застыло выражение ужаса, смоченные кровью повисшие прядями волосы... Уинг-Ти ведь пережила все эти ужасы... Не на её ли глазах брали японцы этот же самый Порт-Артур? Ведь она совсем ещё ребёнком была свидетельницей всего, что тогда здесь происходило, и ужасное впечатление до сих пор ещё не изгладилось из её памяти.

Сердце маленькой Уинг-Ти сжималось до боли. Как быть? Этот ужасный посланник Дракона здесь; по его следам явятся сюда ужасы кровопролития, и никто, решительно никто — Уинг-Ти прекрасно знала своих земляков — не посягнёт предупредить русских о близкой и грозной опасности.

Бедняжка не слыхала, что Синь-Хо явился только собрать под знамёна Дракона верных. Она слышала, что смерть грозит всем иностранцам, а ведь и добрые русские не были своими людьми в этой так ещё недавно приобретённой ими земле.

Тяжёлая борьба происходила в душе девушки. С одной стороны, она всем своим сердцем жалела русских, которых уже считала обречёнными на смерть, с другой страшилась сего ужасного человека, перед которым и отец её стоял дрожащий и перепуганный.

Наконец, какое-то решение появилось в её маленькой голове. Уинг-Ти неслышно выскользнула за порог фанзы и поспешно, насколько только можно было при её крохотных ножках, пустилась по узкому переулку к базарной улице городка.

Ни отец, ни Синь-Хо не заметили её. Они по-прежнему были увлечены своей беседой на дорогую для них тему.

— Всё, что ни завели в нашей стране европейские варвары, — продолжал Синь-Хо, — всё должно быть уничтожено. Нам ничего не нужно из того, что они завели у нас. Мы жили без их железных дорог, без их машин, без их телеграфов, электричества и были счастливы. Что нужно человеку для жизни? В день горсть-две риса и немного воды. Только и всего. Получив их, человек доволен и счастлив. Он живёт беспечно, беззаботно, и никакая тягота не ведома ему. Так жил наш народ, и так он будет жить, когда мы, «добровольное ополчение», прогоним белых варваров. Это же случится скоро, очень скоро. Это изгнание начнётся, как только будет собрана в нынешнем году жатва. Нельзя сомневаться в сопротивлении варваров. О, я знаю, им не хочется уходить от нас. Им у себя на родине нечего делать, нечего есть. Они будут бороться с нами, но мы их всё-таки прогоним. Мы оставим около себя только русских, с которыми заключим союз[15]. И борьба будет кончена очень скоро. Пройдёт год-два, много три, и по всему Китаю воцарятся мир, правда и благополучие.

— Но ведь многие из наших людей, — перебил гостя Юнь-Ань-О, — уже заражены духом европейских варваров... Разве можно поручиться за то, что они по изгнании их возвратятся к старине?

— Если только люди будут продолжать нечестие, то для всей земли настанет невыносимо-ужасное время «десяти бедствий». Знаешь ли ты, старик, что будет тогда? Я скажу тебе, дабы ты возвещал всем верным. Повсюду прекратится дым жертвоприношений; кровью наполнятся все реки и потоки; зерно не даст плода; все живущие будут удручены неправдою; дороги останутся без путников; вдовы и сироты будут бродить далеко от родины; никто не будет защищён от грабежа; все живущие низойдут к «жёлтым потокам»[16], народ станет жертвой голода и нищеты; и не будет на земле мирных годов[17]!

Посланник Дракона перечислял бедствия, угрожающие Китаю, необыкновенно торжественным тоном, произведшим впечатление на старого Юнь-Ань-О.

— Много крови прольётся, — всё-таки пробормотал он. — Много людей погибнет!

— Нет и не может быть жатвы без посева! — наставительно ответил на это Синь-Хо. — Пусть погибнут тысячи и десятки тысяч — многие миллионы будут счастливы!

Снова они немного помолчали.

— Скажи мне; чего ты потребуешь от меня? — прервал, наконец, молчание Юнь-Ань-О.

— Твои сыновья должны присоединиться к верным, это первое...

— Хорошо, пусть будет так.

— Затем ты должен дать мне пристанище, пока я останусь здесь.

— Я рад исполнить это, но не находишь ли ты своё пребывание опасным для себя, опять спрашиваю я тебя, не лучше ли будет тебе укрыться дальше от города, где столько русских? В Кин-Джоу, в Быцзыво[18] ты был бы в большей безопасности, чем здесь.

Синь-Хо с мгновение подумал.

— Я должен непременно остаться здесь и останусь, хотя и не надолго. Я не боюсь за себя, меня охраняет Дракон. Кроме того, я понимаю русский язык, а никто из русских не знает итого... Благодаря знанию языка я уже избежал опасности, когда держал свой путь сюда...

Юнь-Ань-О вспомнил рассказ Зинченко, и рука его невольно потянулась за пазуху рубахи, где у него было спрятано послание Дракона. Одно мгновение он хотел отдать его обратно Синь-Хо, но сейчас же раздумал.

«Русские сделали мне столько добра, — промелькнула в голове мысль. — Они мне хорошо платили за хлеб и рис моих полей. Они были ласковы к моей семье. Неужели я должен остаться неблагодарным и не предупредить их о замыслах «добровольных ополченцев»? Об этом нужно ещё подумать».

V

ИГРЫ ДРАКОНА

Первый даже и для европейцев представляется чрезвычайно интересным зрелищем, притом редким, потому что обыкновенно приурочивается к одному какому-нибудь определённому времени. Состоит он из большой иллюминации, сжигания потешных огней и процессий.

В этом празднике особенное внимание европейцев привлекают так называемые китайские тени. Для них употребляются фонари с особенной отделкой, с очень изящной и замечательной причудливостью своих узоров. Внутри такого фонаря вставлены небольшие фигурки, которые от естественного притока воздуха приходят в круговое движение и дают своё движущееся отражение на стенке фонаря, сделанной из промасленной бумаги. Это-то и есть знаменитые китайские тени, на которые когда-то была сильная мода в Европе. Если глядеть издал с фигурки кажутся быстро меняющими своё положение, они, словно живые, быстро пробегают мимо зрителя, сменяясь одна другой. Получается очень эффектное и вполне оригинальное зрелище, которым, пока оно в новинку можно даже залюбоваться не на шутку.

Игры дракона состоят в следующем. На воротах дом вывешивается большой красный фонарь, который, и мысли устроителей празднества, должен изображать соли не. По обе стороны фонаря прикрепляются два дракон с маленькими фонарями в пасти у каждого из них. К драконам проведены верёвочки, приводящие их в движение; когда дёргают за них, то драконы будто бросаются на фонарь-солнце, стараясь поглотить его. В темноте эти движения представляются очень красивыми. Чудовища, словно живые, набрасываются на солнце, отпрыгиваю назад, снова кидаются к нему. Маленькие фонарики имеют вид пламени, исходящего из их отверстых пастей. Людей, управляющих движениями драконов, не видно. При этом кругом пускают ракеты, жгут взрывающиеся при зажигании и разбрасывающие вокруг тысячи искр составы. Всё это сопровождается оглушительными звука ми трещоток, боем барабанов, ударами в медные трубы, и тарелки. Всюду весёлое оживление, гомон, смех, общее довольство.

Обыкновенно этот праздник приурочивается к зимнему солнцевовороту и является как бы проводами старухи-зимы, напоминая собою древнеславянские игрища по этому же поводу.

Но иногда игры дракона устраиваются профессиональными китайскими актёрами, путешествующими с целью давать представления по городам и сёлам страны Неба.

Это развлечение носит другой характер и с появлением европейцев стало устраиваться довольно часто, так как белые варвары были не скупы на чохи[19], а получить чохи одинаково приятно как от своих, так и от чужестранцев.

Труппа актёров, прибывших в Порт-Артур, состояла из двух десятков рослых парней, взобравшихся на ходули и поэтому высоко поднимавшихся над головами зрителей. Актёры были одеты женщинами, солдатами, чиновниками и крестьянами. Костюмы их были далеко не замысловатые. Одни были в длинных белых балахонах, другие в японских солдатских куртках, третьи в женских одеждах. Надо быть справедливыми, китайцы — замечательные гримёры, и загримированного женщиной парня очень трудно отличить от китайской прекрасной половины рода человеческого.

Все они были искуснейшие ходоки на высоких ходулях. С замечательной ловкостью они проделывали на них всевозможные головоломные штуки, возбуждая своим оригинальным искусством искренний восторг среди неприхотливой публики, состоявшей из китайцев-простолюдинов, портовых рабочих, солдат и казаков. Искусники делали ловкие прыжки, ложились на землю, бегали наперегонки друг с другом, но «гвоздь» их представления был вовсе не в упражнении на ходулях.

Разве могут китайцы когда-либо обойтись без своего излюбленного дракона?

Он и теперь более всего привлекал внимание китайских зрителей.

Кукла дракона — это необходимая принадлежность каждой бродячей труппы китайских актёров.

Чудовище искусно сделано из материи и укреплено на длинных палках, которые поддерживают 10—15 человек, приводя вместе с этим куклу в движение. Кукла же громадная — 10—15 футов, не меньше. Внутри куклы помещены зажжённые фонари. Такие же фонари, но меньших размеров, вставлены в голову куклы и заменяют глаза, а фонарь побольше, помещённый в пасти, изображает собою пламя, которым, по верованиям китайцев, дышит чудовище. Дополняет дракона красный шар-фонарь, который опять-таки знаменует собой солнце.

Когда Зинченко, расставшись со старым Юнь-Ань-О, пришёл на базарную площадь, труппа отдыхала, готовясь в то же время к новому представлению. Площадь была вся запружена народом, среди которого было немало русских солдат, пехотинцев, казаков, матросов, собравшихся посмотреть на невиданное и редкое вообще зрелище. И русские, и китайцы стояли перемешавшись друг с другом. В этой разнородной толпе не было заметно никаких следов натянутости или малейшего недовольства. Китайцы нисколько не стеснялись солдат, те, в свою очередь, не чинились перед ними. Словом, это были люди, которых собрало здесь вместе общее чувство — любопытство.

Зинченко скоро отыскал в толпе знакомых, стал с ними, и сейчас же посыпались добродушные, безобидные шутки, на которые так способен русский воин.

— Ну-ка, посмотрим на ихнего биса! — говорил приземистый пехотинец, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поближе через головы рассмотреть куклу дракона, пока что лежавшую на земле.

— Смотри, круподёр, глаза не просмотри! Оставь их для службы маленько! — отозвался Зинченко. — Куда тебя слепого?

Кругом засмеялись. Пехотинец огрызнулся, но в это время актёры зашевелились, и все в толпе умолкли.

— Начинают! — пронеслось вокруг. — Смотри-ка, никак они хоровод затеяли?

В самом деле, все участники представления взялись за руки и стали вокруг своего дракона. Раздались медленные, тянущиеся звуки рожков. Под эту музыку танцоры, притопывая, начали водить хоровод. Дракон лежал смирно, потом стал сперва пошевеливать то одной, то другой лапой (внутри его был скрыт один из актёров), потом поднял голову и отчаянно затряс ею. Темп музыки ускорился. Хоровод задвигался всё быстрее и быстрее, танцоры затянули заунывную песню. Чудовище, лежавшее на земле, мало-помалу начало просыпаться. Сначала оно ворочалось с боку на бок, мотом вдруг поднялось на ноги. В это время перед ним появился красный фонарь — солнце. Это привело дракона в страшную ярость. Он стал кидаться на фонарь, сперва довольно спокойно и уверенно. Фонарь отодвигали, попытки дракона были безуспешны. Тогда он вдруг поднялся над толпой, весь светясь внутренними фонарями и резко выделяясь в наступившем сумраке ночи своими огненно-красными глазами и пастью. Шёпот одобрения пробежал по рядам зрителей. Благодаря скрытым приспособлениям дракон казался парящим в воздухе. С возрастающей яростью и проворством он начал гоняться за красным шаром, извиваясь всеми своими кольцами. Шар-солнце продолжал ускользать от него. Дракон свирепел. Он то взлетал, размахивая своим кольцом и трепеща громадным туловищем, то припадал к земле, расстилаясь по ней во всю свою длину. Хоровод кружился, между тем, со всё возрастающей и возрастающей скоростью, музыка ускоряла также свой темп, пение перешло в оглушительный крик. Зрители стояли, как очарованные. Зрение их, восприняв необыкновенные эффекты, притупилось. Неумолкаемая какофония всяких звуков привела вместе с тем людей в состояние, близкое к гипнотическому. Русским солдатам казалось, что они присутствуют на шабаше ведьм, — так необычайно было для них всё происходившее перед их глазами. Музыка и пенис начали стихать, но не сразу, а постепенно. Хоровод уже не кружился с прежней быстротой. Дракон также замедлял свои движения чудовище устало... Ещё минута-другая, и он неподвижно распластался на земле, а прямо над ним, как бы торжествуя свою победу, появилось красное солнце-фонарь...