— Народ рюгенский и вы, варяги и норманны, — воскликнул Бела, — взгляните, вот вождь Святовита!
— Да здравствует вождь! — как один человек ответила толпа. — Да здравствует!
С торжественными криками спустили Владимира варяги на щите с выси храма и понесли его между волнами народа, громко восклицая:
— Кто против избранного вождя, пусть выйдет!
Никто не выступил.
Слово Белы было для рюгенцев священно.
— Друзья, товарищи, воины, — воскликнул Владимир, когда варяги, всё ещё держа его на щите, стали так, что он очутился в живом кольце своих воинов, — клянусь, что поведу вас к великим победам! Клянусь делить с вами все труды, лишения и опасности походов и битв и свою долю добычи ратной теперь же отдаю вам всю целиком!
Варяги закричали от восторга.
— Да здравствует наш конунг! Да здравствует, — гремели они, — веди нас на врагов! Победим, победим!
— Коня! Пусть Бела выведет коня Святовита! — кричали другие голоса.
— Бросайте копья, посмотрим, что ждёт нового вождя: успех или поражение.
В храме Святовита, вблизи его истукана, всегда содержался жрецами белый, без малейшей отметины, конь. Около него всегда наготове висело седло, но его никогда не седлали. По уверениям жрецов, на этом коне разъезжал в бурные ночи по воздуху их Святовит, поражая своих врагов и намечая пути, по которому должны были идти отправлявшиеся в набеги дружины.
Этот же конь являлся предвестником воинских успехов или неуспехов во время таких набегов. Пред отправлением в поход дружинники сооружали помост из копий, укладывая их в ряд древко к древку. Потом заставляли коня Святовита ступать по ним и замечали, какою ногою он прежде вступит на копья: если правой, воинов ждёт полный успех, если же левой — неудача. И теперь народ рюгенский требовал, чтобы жрецы вывели им коня и путём гадания предсказали, что ждёт дружины в этом походе в страны, где никогда не были ещё воины Святовита.
Дружинники Святовита поспешно бросали по скату холма свои копья. Жрецы укладывали их поплотнее, одно к другому. Бела и Нонне удалились в храм, завеса внутри которого скрывала уже истукана. Варяги и народ с напряжённым вниманием следили за укладкой копий, сама собою воцарилась мёртвая тишина. Слышались только звяканье железа да изредка похожий на шелест ветра шёпот.
Прошло некоторое время.
Вдруг из глубины храма донеслось громкое конское ржание. Воины и народ, стоящие вокруг холма, встрепенулись и опять затихли. Ржание раздавалось всё ближе и ближе. Опять распахнулась завеса, скрывавшая истукана, и в дверях Святовитова храма показался белый конь.
Это было красивое животное, выхоленное, гладкое. Голову коня украшал пук перьев, спину покрывала белая попона. Конь выступал мелкими шажками. Он поводил налитыми кровью глазами, прядал ушами, фыркал. Под уздцы его вёл сам Бела, два самых сильных молодых жреца держали длинные поводья.
— Конь Святовита! — пронеслось в толпе.
На пороге храма конь, ослеплённый ярким светом, остановился и громко заржал.
— Счастливое предзнаменование. Удача, удача будет! — заволновался народ.
— Правду сказал отец Бела. Правду.
— Ещё бы. Сам Святовит вещает волю его устами.
— Тише, тише! Конь Святовита у копий.
Бела осторожно сводил коня. В напряжённом ожидании замерли все люди.
Владимир, всё ещё стоящий на щите, с тревогою следил за конём. Многое теперь зависело в его судьбе от этих мгновений. Какою ногой ступит на копья Святовитов конь? Если левой — не будет в дружинах воодушевления и неохотно пойдут они за своим только что избранным вождём. Без воодушевления же нет и победы.
Вдруг вздох облегчения вырвался из груди славянского князя. Конь был близко от копий, и Владимир мог рассчитать по его шагам, что он должен вступить на копья непременно правой ногой. Бела поднял голову и взглянул с улыбкою на славянского князя.
Тотчас раздалось ржанье коня, но его заглушил громкий радостный крик толпы: Святовитов конь ступил на копья правой ногой!
Никто теперь в огромной толпе этих простодушных людей, окутанных непроглядной тьмой язычества, не сомневался в полном успехе набега, в том, что этот пришелец избран в вожди волею Святовита. Кричали в неистовом восторге и воины, и жрецы, лишь один Бела был бесстрастно спокоен.
— Народ рюгенский, норманны и варяги, — воскликнул он, — видите вы, прав я был, возвестив вам волю грозного Святовита!
— Прав, прав! — зашумела толпа. — Да здравствует Владимир, конунг славянский! Да покорит он нашему Святовиту новые страны!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1. БРАТ НА БРАТА
пустя несколько недель после происшедших на Рюгене событий в широкий пролив[41], соединявший Варяжское море с морем Нево, вошла большая флотилия остроносых драккаров.Ветра не было, и драккары шли на вёслах. Тихо плескались об их крутые бока волны, широкий след оставался за кормой. Впереди флотилии шли лёгкие разведочные суда, показывавшие остальным путь среди бесчисленных отмелей, то и дело выступавших из воды островов, покрытых, как шапками, густым сосновым лесом.
Судя по внешнему виду драккаров, они только что выдержали долгое морское путешествие. Краска обсыпалась с их бортов, паруса были грязны, кое-где виднелись поломки. На бортах, кормах, палубах находились воины. Одни сидели у вёсел, другие мирно отдыхали на внутренних скамьях, третьи с азартом бросали кости — любимая игра, заимствованная скандинавами и варягами у франков.
В середине флотилии шёл один драккар — и больших размеров, и более красивый, чем остальные.
Этот корабль принадлежал вождю направлявшихся к Нево дружин — славянскому князю Владимиру, стремившемуся с рюгенскими дружинами в южную славянщину, чтобы отмстить одному брату гибель другого и самому занять место первого, став князем всей Руси, осевшей на огромном пространстве от берегов Варяжского моря до устья великой славянской реки — Днепра.
Когда варяжская флотилия вошла в полив, Владимир был на корме своего драккара. Около него, как всегда, важный, степенный, сосредоточенный, стоял его неизменный спутник и друг Добрыня Малкович.
Оба они смотрели на темневший справа от них далёкий берег.
— Там новгородская земля, — сказал, указывая на него племяннику, Добрыня.
— Да, дядя. Вижу и удручаюсь.
— Чем это?
— Тяжко идти на родину мне. Не с добром иду. Меч и огонь несу.
Добрыня сделал нетерпеливое движение.
— Постой, — остановил его племянник, — я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты будешь уверять, что иду я мстителем, знаю я это, да ведь Ярополк-то брат мой?
— И Олег был его и твоим братом.
— Так ведь Олега погубил не столько Ярополк, сколько Свенельд-воевода.
— А зачем Ярополк слушал негодника?
— Как же не слушаться? Если бы ты вот.
— Я? Я бы сумел повернуть всё так, что никто ни в чём не был бы виноват!
— Пусть будет по-твоему. Но ещё тяжко мне, что я сам-то несвободным являюсь в родную землю.
— Чего же свободнее? Вон сколько воинов у нас! У кого такая дружина, тот несвободным не может быть!
— А обещание-то моё?
— Это старому Беле, что ли?
— Ему! Оно меня и по рукам, и по ногам сковывает. Ведь подумать только: если я сокрушу Ярополка и сяду в Киеве, так всё-таки должен буду во всём Беле быть подчинённым. Ровно, бы на службе я у него состою. Разве я свободен?
— Дай только добыть Киев, а там мы и от Белы отделаемся. Всё ведь я тебе говорил, чего там, на Рюгене, сказать было нельзя, ибо везде там были уши и каждое слово, какое скажешь, сейчас Беле переносилось. Что же ты думаешь, простаки мы? Пусть только нам помогут рюгенские дружины изничтожить врага, а там мы найдём на них управу. Теперь-то перестань думать об этом. Важнее всего для нас, какие вести придут к нам из Новгорода. Что-то долго не возвращаются гонцы!
Владимир тяжко вздохнул.
— Да, пока всё в руках новгородцев! — проговорил он, — Неужели же нам придётся пролить их кровь?
— Будут упрямиться, так и накажем их, — усмехнулся Добрыня. — Тоже эти новгородцы — зелье известное.
Дядя и племянник немного помолчали.
Казалось бы, Владимиру, чем ближе к родине, тем веселее быть, а он, напротив того, становился всё мрачнее и мрачнее. Добрыня не понимал, что делается с его племянником. Сперва он думал, будто Владимира угнетает мысль, что за оказанную военную помощь он отдал и себя, и все свои будущие завоевания арконскому жрецу, которому перед церемонией вынесения знамени Святовита дал торжественные обещания выплачивать дань, посылать по требованию арконских жрецов свои дружины, изгнать из Руси всех христиан.
Правда, эти условия действительно ставили киевского князя в зависимость от арконского жреца, но Добрыня Малкович, принимая их, в то же самое время решил их не исполнять и потому относился к будущему совершенно равнодушно. Он был уверен, что, когда придёт время, он сумеет обойти старого Белу, а его угроз он не боялся. Так он и племяннику сообщил и, видя, что тоска всё ещё не оставила Владимира, решил, что причины её совсем другие. Но какие это были причины, Добрыня сообразить не мог.
Долгое морское путешествие также не развеяло грусти Владимира, а между тем приближалась время, когда он должен был собрать всю свою энергию, всё мужество. Войдя в пролив, они уже были в виду новгородских областей. В Новгород были посланы гонцы. Наступило время томительного ожидания. Если новгородское вече откажется принять возвращающегося князя, тогда решено было взять Новгород военной силой и разорить его. А этого не хотелось и Добрыне Малковичу. Новгород был крупной величиной и в то время. Со всего Приильменья, из-за Нево, сходились в него купцы. Здесь было складочное место всевозможных товаров. Гибель Новгорода была бы полным разорением края; и вряд ли встретили бы добром приильменские племена тех, кто разорил их столицу. Пришельцам лучше всего было бы действовать добром, пока они не утвердились в крае. Не так уже и многочисленна была сопровождавшая их варяжская дружина, чтобы, потратив её под Новгородом, идти с остатками на далёкий Киев. Всё это соображал Добрыня и терзался долгим мучительным ожиданием вестей из столицы Приильменья столько же, сколько и постоянно грустным видом своего любимца-племянника.
А драккары, тихо покачиваясь на волнах, шли всё вперёд и вперёд. Задул попутный ветер, мигом убраны были вёсла, подняты паруса, и флотилия пошла гораздо быстрее, чем при входе в пролив.
Норманны, которыми начальствовал ярл Освальд, и варяги, выбравшие себе предводителем старого Эрика, сильно томились бездействием. От самого Рюгена они плыли всё морем, берега которого, то и дело разоряемые всякими морскими разбойниками, были почти что полной пустыней. Ни одной битвы ещё не было с начала путешествия. Однако ропота среди этих людей не возникало: они все знали, что пойдут на Киев, и раньше киевской земли не могли рассчитывать на встречу с врагом.
Правда, не раз подумывал о Новгороде, но тут они ничего не могли ожидать. Новгород находился под покровительством Олава Трюгвассона, проведшего в нём своё детство и юность, и обидеть этого конунга было делом опасным. Тогда никто не посмел бы вернуться на родину, а, несмотря на дикость и склонность к разбою, скандинавы любили свои скалы, фьорды, и лишиться родины было совсем не под силу даже их закалённым в битвах сердцам. Поэтому они давно уже перестали думать о Новгороде как о военной добыче, и лелеяли мысль о Киеве и о недалёкой от него Византии. Мало кто из них не думал, что Владимир, как только управится с Киевом и отомстит за своего брата Олега, сейчас же поведёт их по примеру своих предков, Олега Вещего, деда Игоря, отца Святослава, на пышную столицу Востока. Вот где ждёт их богатейшая добыча!
И при одних только мыслях о Византии разыгрывалось воображение этих хищников. Они уже видели перед собой груды золота, слышали звон его при дележе добычи, и не один скандинав засыпал, убаюкиваемый сладкими грёзами о походе за Чёрное море.
Быстрее и быстрее шли драккары, шире и шире становился пролив. Приближалось бурное Нево, волны становились всё выше и выше, ветер всё шквалистее. Шли целыми днями, останавливались на ночь для отдыха у островов. Тогда все, кто мог, выходили на сушу и, не опасаясь внезапных нападений, отдавались шумной весёлости.
Только одного Владимира не оставляла его тоска.
2. НОВГОРОДЦЫ
одно утро, когда дружины Владимира приготовились после ночлега на судах, поставленных на якорь, в дальнейший путь, вдруг с передового драккара раздались громкие крики.— Ладьи, ладьи! — только и можно было разобрать.
Вмиг всё всполошилось. Освальд громкими звуками рога отдал приказание кораблям построиться в боевой порядок. Быстро подняты были якоря, заплескали по воде вёсла, и лёгкие судёнышки, управляемые опытными рулевыми, встали поперёк реки-пролива неправильным полукругом. Над палубами поднялся целый лес копий, засверкала в лучах солнца холодная сталь мечей. Борта словно выросли от поднявшихся над ними щитов. Прошло очень немного времени, и всё уже было готово к отчаянному бою.
Княжеский драккар поместился в самом центре построившейся в боевой порядок флотилии, справа от него выгнулись полукругом драккары с норманнами, слева были варяги. Начальство в бою, как старшему летами, принадлежало ярлу Освальду, и его драккар выдвинулся далеко вперёд, но постоянно менял своё место.
Владимир и Добрыня надели панцири, скрыли головы под ярко блиставшими шлемами и стояли на палубе, с нетерпением ожидая появления встреченных сторожевыми драккарами ладей. Они не думали до сих пор о битвах, даже не рассчитывали встретить кого-либо в этих водах, но понимали, что все эти приготовления далеко не лишни, ибо никто не мог сказать наверное, друзья или враги идут навстречу.
Вдали уже белели паруса шедших с Нево судов. Добрыня из-под ладони зорко всматривался вперёд, Владимир смотрел спокойно, как будто ему было всё равно, кто на него идёт.
— Раскосые паруса, — проговорил, наконец, Малкович, опуская руку, — это новгородские ладьи.
— Я и сам так думал, — отозвался Владимир, — кому же здесь быть, кроме новгородцев?
— Они, они. А вот с чем они идут к нам, того не знаю.
— Подождём. Подойдут поближе — узнаем!
Добрыня Малкович приготовился к встрече.
Теперь, когда могла быть близко опасность, ни скуки, ни томления не было в нём. Владимир стал перед ним. Его красивое лицо повеселело, глаза так и искрились нервным возбуждением.
— Ой, дядя, чуется мне, что бой будет!
— Кажись, без сечи не обойдётся, — отвечал Добрыня. — Ишь людей без счёту; если бы с добром шли, куда их столько. Да ничего. Здесь покажем, там всё миром обойдётся.
— Вот сейчас мы узнаем, зачем идут к нам новгородцы. Аскольд навстречу им лёгкие драккары выслал. Ишь понеслись, что лебеди белые.
Шедших навстречу ладей становилось всё больше. Они красиво шли по спокойной воде, расставив свои косые паруса. Никакого порядка кормовые не соблюдали. Шли как кому по душе пришлось. Два драккара неслись к ним навстречу, остальная флотилия пришельцев, ловко маневрируя, сумела сохранить все свои места и ожидала подхода встречных в прежнем боевом порядке.
Случилось, однако, совсем не то, чего ожидала дружина Владимира. Высланные вперёд ладьи, вождям которых приказано было, в случае враждебных действий, поскорее уходить назад к главным силам, вклинились в самую середину новгородской флотилии, и ничто не показывало, чтобы там произошёл бой. По мере того, как сокращалось расстояние, с норманнских и варяжских судов ясно было видно, что драккары мирно идут борт о борт с новгородскими ладьями.
— А что, ведь это добрый знак, — воскликнул Добрыня, — пожалуй, обойдётся и без драки.