— Приказывай, великий отец, — склонился старик, — тебе известна моя преданность Святовиту и тебе! Всё будет исполнено, что бы ни повелел ты, разве смерть остановит мои дни.
— Я потому-то так и надеюсь на тебя, Нонне. Я скоро пошлю тебя на Днепр, в Киев. Жрецы Перуна — наши друзья и слуги. Я укажу тебе, как ты должен действовать и на что направлять воеводу Блуда. Ярополк должен погибнуть, но виновником его гибели должен стать Владимир. Это необходимо. Ты пойдёшь отдельно от Владимира, так, чтобы он даже не знал о твоём появлении на Днепре. Иди под видом купца. Жрецы Перуна примут тебя, как родного.
— Когда прикажешь мне приготовиться в путь, великий отец? — спросил Нонне.
— Сперва отпустим их. Завтра выведу коня Святовита и покажу рюгенскому народу его знамя. Немедленно отпущу чужестранцев. Они пойдут морским путём, ты же проберёшься по суше. Теперь иди. Нет, постой. Что эти христиане?
— Я показывал их пришельцам.
— А что они?
— Они не обратили даже внимания и поспешили пройти мимо. Добрыня даже обличал меня в том, что я хочу поразить их ужасом.
— Видишь, как проницателен этот славянин. Иди же, мой Нонне, мне нужно остаться одному. Многое нужно обдумать, многое подготовить в путь; да хранят тебя Святовит и все подвластные ему боги.
Нонне низко поклонился Беле и исчез за звериными шкурами, покрывавшими стены. Старый жрец остался один. Глубокая задумчивость овладела им. Губы тихо шептали какие-то слова.
Наконец Бела глубоко вздохнул и громко заговорил сам с собою:
— Да, настало время последней борьбы. Кто одолеет: Святовит или Бог христиан? Я буду бороться до последнего своего издыхания. Пусть только Владимир сядет в Киеве! Я окружу его своими слугами, моя дружина будет всегда около него, и горе ему, если только он осмелится ослушаться моих повелений, выйти из моей воли! Я сумею уничтожить его и поставлю киевским князем кого захочу. Христиане никогда не одолеют славянского Перуна, и Русь будет моей защитницей. Тогда берегись, Олав! Тебе не одолеть этого народа, он сам одолеет тебя и твоих. Только бы удалось всё так, как задумано мною.
Старик заметно волновался. Он поднялся со своего кресла-трона и большими шагами прошёл по покою. Тревога овладела его душой, думы, одна мрачнее другой, волновали его, но он не поддавался тяжёлым мыслям.
— Нет, Святовит должен победить всех своих врагов, иначе погибнем и мы! — восклицал старик, и глаза его светились ненавистью.
7. КОНЬ СВЯТОВИТА
ромкие звуки рогов заставили на следующее утро Владимира открыть глаза и стряхнуть дремоту. В эту ночь он спал крепко. Усталость после пути, весёлый пир, закончившийся поздно ночью, множество новых впечатлений усыпили молодого славянского князя так, что, проснувшись, он даже забыл, как лёг в постель.Молодость сказалась. Сейчас же Владимир поднялся на ноги и огляделся вокруг. У противоположной стены на составленных вместе широких скамьях спал, сладко похрапывая во сне, Добрыня. Племянник поспешил разбудить его. Теперь он припомнил, что, возвратившись с пиру, он уже застал его здесь крепко спавшим. Он ещё тогда хотел разбудить его, но сон старого богатыря был так крепок, что, повозившись около него, Владимир сам поспешил улечься в постель.
«Если так, — подумал он, — Добрыня сделал всё, и старый Бела несомненно на нашей стороне».
Звуки рогов между тем не смолкали. Шум всё возрастал. В спальном покое появился жрец.
— Великий Бела, любимый слуга Святовита, — произнёс он, кланяясь Владимиру, — просил своих гостей сойти к нему для последней беседы.
Добрыня, спавший до того, как убитый, услыхав голос чужого человека, сразу поднялся со своего ложа.
— Скажи отцу Беле, — обратился он к жрецу, — что мы сейчас будем.
Богатырь встал, потянулся, зевнул и, повернувшись к племяннику, произнёс:
— Мы уже покончили с Белой. Он даёт нам свои варяжские дружины и за это требует лишь одного, чтобы ты, когда станешь киевским князем, не принимал христиан, а тех, которые уже живут на Руси, прогнал бы.
— Только-то и всего, — вскричал Владимир, — не верится мне что-то!
— А ты поверь, — отвечал Малкович, делая в то же время племяннику знаки глазами, — старый Бела полюбил тебя, как сына, вот и хочет тебе помочь. Я уже сказал, что его условие я принимаю. Пойдём скорее к нему, и подтверди сам моё обещание.
Владимир понял, что Добрыня не хочет вести подробного разговора, и молча кивнул ему головою в знак своего согласия.
Между тем у ворот жреческого города собралось чуть ли не всё окрестное население. Рюгенцы сходились толпами. На острове было уже известно, что в это утро будет вынесено из храма знамя Святовита. Давно не появлялось оно перед толпою, и островитяне радовались, так как этот ритуал свидетельствовал о скорой войне с врагами их бога, а такие войны, в сущности сводившейся к разбойничьим набегам на соседние страны, всегда обогащали жителей Рюгена, ибо отправлявшиеся в походы воины возвращались не иначе, как с хорошей добычей.
— На кого пошлёт Святовит свои дружины? — слышались в толпах вопросы.
— Говорят, что воины пойдут в славянские земли. Там много скопилось богатств.
— Неужели на Новгород?
— Кто знает это? Может быть, на Киев.
— В Киеве богатства больше. Туда идти бы.
В это время растворились ворота жреческого города, и толпы волнами хлынули в них. На площади перед храмом нестройными рядами стояли варяжские дружины. Тут были и рюгенские варяги, и варяги, прибывшие с гостями Белы. Эрик, Ингелот, Руар и Оскар стояли в первых рядах. Все эти воины, обыкновенно шумливые, теперь сохраняли тишину и спокойствие. Их лица были как никогда серьёзны и важны. Они все ожидали решительного мгновения. Когда будет вынесено знамя Святовита, его жрец должен был объявить имя главного вождя похода, а вслед за тем белый конь рюгенского божества покажет, что ждёт воинов на полях битвы.
От храма вплоть до подножия холма стояли шпалерами пешие и конные дружинники Святовита. Пешие разместились между всадниками и образовали блестящую красивую группу. У закрытых дверей храма полукругом расположились жрецы в своих белых одеяниях. День на этот раз выдался светлый и даже солнечный. Обычный на Рюгене туман рассеялся, и даже видно было небо, покрытое быстро плывущими сероватыми облаками, море шумело без обычного своего рокота; звуки труб и рогов жрецов далеко разносились над Рюгеном.
Так прошло некоторое время. Вдруг послышалось громкое пение. Попарно, длинною вереницею вышли мальчики, певшие хвалу Святовиту. Дети были одеты в такие же длинные белые одеяния, как и остальные жрецы. За ними с длинными трубами в руках шли жрецы-юноши, дальше уже — престарелые жрецы. В конце шествия одиноко шёл Нонне. Толпа приветствовала его громким приветственным кличем. Варяги ударяли мечами о щиты. Эти звуки, пение, трубы и рога — всё перемешалось в один гул.
За Нонне легко выступал Владимир, с любопытством смотревший вокруг. Позади него шли Добрыня и Освальд. Их со всех сторон окружали вожди Святовитовой дружины. Блиставшие в солнечных лучах их медные нагрудники, казавшиеся золотыми шлемы, отливавшие холодным блеском стали мечи и секиры производили сильное впечатление на собравшиеся толпы рюгенского народа.
Громкие крики восторга раздавались отовсюду. В них слышались удовольствие и чувство гордости.
Как и всегда, внешняя красота увлекающе действовала на толпу, и в сравнении с вождями Святовита, совсем остались незамеченными скромные, просто одетые славянские и норманнские витязи.
Шествие растянулось так, что, когда дети поднялись на холм и занимали места рядом со стоявшими перед храмом жрецами, гости Святовита и окружавшие их дружинники только-только подходили к подножию холма.
Наконец, и они, провожаемые ни на мгновение не смолкавшими криками, поднялись на площадку перед храмом и заняли места во главе дружинников, стоявших шпалерами.
Пред закрытыми дверями остался один Нонне. Он поднял руки над головой и громко воскликнул:
— Святовит, Святовит, Святовит!
В насупившей сразу тишине эхом перекатился этот призыв. Ответа на него не было.
— Святовит, — взывал Нонне, — явись!
— Святовит, Святовит! — воскликнуло сразу несколько тысяч голосов. — Явись, явись!
Вдруг что-то блеснуло над холмом. Сотни труб, рогов загудели все в одно мгновенье. Ворота храма распахнулись. Все, кто стоял у подножия холма, как подкошенные, пали ниц.
В открывшихся воротах ясно был виден блиставший на солнце уродливый истукан. Он представлял собой грубо сделанную гигантскую фигуру человека с одной поднятою, а другой опущенной рукой. Венок из длинных игл, изображавших молнии, окружал голову идола. В поднятой руке он держал огромных размеров рог, в опущенной — исполинский меч.
Это был Святовит, божество славян-вендов.
У подножия истукана стоял старый Бела, казавшийся маленьким в сравнении с гигантским идолом. Левой рукой Бела указывал на Святовита, правая простёрта была по направлению к народу.
— Вот Святовит! — воскликнул он.
— Вот Святовит! — эхом повторил стоявший перед храмом Нонне.
— Вот Святовит, вот бог! — крикнули разом дружинники.
Крик их подхватила толпа. Неистовый восторг объял рюгенцев; они кричали, шумели, даже рыдали. Слышалось безумие в этой массе звуков. Варяги и те были увлечены общим порывом.
— Святовит, Святовит! — неистово кричали они, колотя мечами по щитам.
Бела вышел на площадку пред храмом, и едва он переступил через через его порог, невидимые руки задёрнули истукан тёмною, непроницаемою для глаз завесою. В то же время в храм вошёл Нонне с двумя вождями святовитовых дружин.
— Народ рюгенский, варяги, гости и служители Святовита! — отчётливо, громко заговорил Бела с высоты холма. — Настал великий час. В ночь на сегодняшний день я, как и всегда, молился и приносил священные жертвы грозному Святовиту. Громко выл ветер, и рокотало неспокойное море. И вот я видел, как ожил Святовит. Он был страшен. Молнии сверкали из его очей, клубы огня и дыма вырывались из его уст. Меч в его руке звенел, и заржал белый конь, чуя приближение своего господина. Я в страхе пал ниц на землю. В это время Святовит воссел на своего коня. Сами собою отворились двери храма, и грозный бог помчался по воздуху, рассекая его своим мечом. Я же лежал, не смея шевельнуться, и пробыл я словно в забытьи, пока не вернулся Святовит в своё жилище. Я услышал его тяжёлое дыхание, храп его утомлённого коня. «Бела, любимый слуга мой! — сказал мне подобным грому голосом Святовит. — Не страшись, ибо я люблю тебя. Когда настанет день, возвести народу моему, что пришло время поднять меч на врагов моих. Я уже был среди них и обрёк их на жертву моему воинству. Пусть дружины мои идут смело, их ждёт победа, ибо я буду с ними». «Куда же повелишь идти дружинам твоим, о грозный?» — осмелился спросить я. «Пусть идут в славянские земли, на Русь, — отвечал мне Святовит. — Там города полны бранной добычей, которая будет наградою моим воинам за их труды. Там укрепляются мои враги-христиане, и пусть мои воины уничтожат их. Так я хочу, и да будет так. В знак же того, что такова моя воля, покажи народу моему моё знамя. Кто же ослушается, страшную смерть на того пошлю я». Так говорил мне Святовит. Голос его был подобен то реву ветра, то дыханию лёгкого утреннего ветерка. Лишь когда стихли божеские слова, осмелился я поднять с земли голову. Всё было по-прежнему. По-прежнему был неподвижен бог, и лишь глаза его сверкали тысячами молний. И вот я спешу исполнить волю Святовита и объявляю вам её. Вот знамя Святовита. Смотрите!
Трубы и рога возвестили появление этой реликвии. Снова пали на колени все стоявшие пред холмом рюгенцы, и даже варяги преклонили до земли свои головы. В это мгновение из храма выдвинулся старый Нонне. Два вождя несли за ним огромное разноцветное знамя-хоругвь, прикреплённое к длинному древку. Знамя состояло из длинных полотнищ, сшитых между собой. Сверху древко кончалось грубым изображением рюгенского божества.
— Смотрите, смотрите, — кричал Нонне, — вот знамя Святовита, грозного повелителя Рюгена!
Опять раздались трубные звуки. Теперь и дружинники Святовита ударили мечами по своим щитам. Слышались звон, стук, громкие крики. Толпа так и ревела от восторга. Завеса, скрывавшая истукана, была отдернута опять, и Святовит во всём своём блеске появился пред народом.
— Послужим великому Святовиту! — гремели голоса.
— Покорим под его властью славянские земли!
— Да здравствует Бела, любимый слуга Святовита!
Старый жрец стоял под самым знаменем, придерживаясь за его полотнище. Он молчал, выжидая, пока пройдут первые восторги толпы.
— Народ рюгенский! — громко возгласил он, когда водворилась некоторая тишина. — Настало время. Сообщу вам ещё одну волю нашего властелина.
— Слушаем, слушаем! — раздались крики.
— Когда я приносил Святовиту последние утренние жертвы, дух познавания грядущего снизошёл на меня. И увидел я в жертвенном дыму всякие земли, покорённые во славу Святовита его воинами. Всюду в этих новых странах, ставших подвластными нам, восхвалялось имя нашего повелителя; обитатели этих стран несли свою дань в нашу казну и ставили могучих воинов в дружины Рюгена. И вопросил я в недоумении: «О, великий Святовит! Открой мне, кто должен всё это сделать, кто покорит новые земли под твою священную власть, кто поведёт твои дружины по твоим следам?» И мне было видение. В жертвенном дыму увидел я молодого и могучего вождя. Он не был из рюгенского народа, но славянин и могуществен. И я узнал его, этого вождя-чужеземца. Он — в числе гостей, прибывших на Рюген. И смутился я духом моим и вопрошал божество: «О всемогущий владыка Святовит, как может случиться, что чужой вождь станет во главе твоих дружин?» И слышал я голос божества: «Неразумный и маловерный! Не я ли привёл к Рюгену драккары этого вождя, плывшие по бурному морю? Не я ли по вступлении его на мою землю показал тебе в дыму моих жертв, что угоден он мне, этот вождь? Ты же усомнился теперь. Горе, горе тебе, горе всему рюгенскому народу, если не будет исполнена моя воля. Пусть дружины изберут пришельца вождём своим, и ты выведи пред ними моего белого коня. Проведи его по копьям, и дам я знаменье, что успех ждёт моих воинов под его начальством». Голос смолк, и я пал ниц, умоляя властелина помиловать и меня, и рюгенский народ, если согрешил я своими сомнениями. Такова воля божества, а вот и вождь-пришелец, которого Святовит желает поставить во главе своих дружин.
По знаку Белы Нонне взял за руку Владимира и вывел его пред народом. Несколько мгновений прошло в гробовом молчании. Тысячи пар глаз с любопытством устремились на молодого славянского князя.
Владимир стоял перед народом, гордо откинув назад голову и осматривая всё вокруг властным взором. Наконец, среди толпы пронёсся сперва чуть слышный шёпот, вскоре разросшийся в громкий гул голосов.
Первыми заговорили варяги.
— Лучшего вождя и не надобно! — воскликнул Эрик. — Клянусь Тором, с ним нас ждёт победа. Он в славянских землях свой и поведёт нас знакомыми путями.
— Пусть я не буду сыном своей матери, — отозвался Икмор, — если наш Эрик не прав! Взгляните на него: таких воинов мало и у Олава. Как он горд, как он могуществен!
— Да здравствует Владимир, конунг славянский! — вторя своим вождям, воскликнула варяжская дружина.
— На щит его! Поднимите его на щит!
— На щит его! Да будет он вождём нашим!
— Слышишь, Владимир? — положил Бела руку на плечо славянского князя. — Тебя варяжские дружины избирают своим вождём. Я сделаю всё. Исполнишь ли ты свои обещания?
— Исполню, — ответил тот, — лишь бы мне отомстить за кровь брата и сесть в Киеве.
— Помни только, я тебе даю, я и возьму!
Пока они говорили, словно живая волна всплеснулась на вершину холма. Это с громкими кличами взобрались среди рядов дружинников и жрецов беспорядочною толпою рюгенские варяги и прибывшие накануне скандинавы. Разом Владимир был приподнят с земли десятками дюжих рук. Ещё мгновение и, поднятый на щит, он возвысился и над жрецами, и над толпами народа. Опять смешались в один нестройный хаос звуков звон мечей, щитов, громкий клич, и лишь по знаку Белы на мгновение водворилась тишина.