Чем бы увлечь ее, занять? Книг она читает достаточно. Научилась водить машину, иногда ездит, но без удовольствия… Парашют бы ей за спину да в небо! Хоть пару прыжков… А Антошка?
…Полигон встретил испытателей ярким солнцем, синим небом и легким теплым ветерком. У командно-диспетчерского пункта зеленели еще, не потеряв ни листика, стройные тополя — такие растут только здесь, на юге, — на клумбе цвели георгины, китайские астры.
Измайлов, выйдя из самолета, подставил лицо солнцу и закрыл от удовольствия глаза.
— Прелесть-то какая! А не махнуть ли нам, братцы, сразу после завтрака к морю? Хоть в конце лета под солнышком согреться, морской водицей ополоснуться?
Офицеры одобрительно загудели.
У профилактория, где располагались экспериментаторы на жилье, повстречался майор Свиридов, прибывший ранее на испытание планирующего парашюта, и, узнав, куда собираются сослуживцы после завтрака, попросил у полковника Козловского, старшего группы, разрешения поехать с ними.
— У тебя же завтра испытания, — возразил Козловский. — Надо посмотреть, как ты подготовился, проверить службы. Мне и старшему инженеру тоже ехать не придется.
— Да что вы, в самом деле! — возмутился Свиридов. — После обеда времени не хватит?
— После обеда и до испытания тебе положено отдыхать, и мы не имеем права беспокоить ваше величество.
— Я уже неделю отдыхаю, бока пролежал, — стоял на своем Свиридов. — И если после обеда посплю, ночь потом не сомкну глаз. А искупаюсь в морской водице — только на пользу. Скажите, Марат Владимирович, разве не так? — обратился он за поддержкой к Измайлову.
Доктор хитровато сощурил глаза, в которых нетрудно было прочитать: а что я буду от этого иметь?
Свиридов понимающе приложил к груди руку — отблагодарю.
— Пусть поедет, — покровительственно сказал Измайлов. — Морской воздух, ванны — лучшие условия для отдыха. Потому и выбрали полигон близ моря…
На пляж добрались в десятом часу. Несмотря на позднюю осень, отдыхающих у моря было немало, публика, правда, контрастная — престарелые и молодые.
«Пенсионеры и неудачники, не поступившие в институт», — подумал Игорь. Он не раз бывал здесь осенью и хорошо знал эту публику — самый бездельный, самый неинтересный народ: пенсионеры целыми днями режутся в карты, молодежь отсыпается после ночных любовных приключений, готовится к новым. Игорь удивлялся: как им не жаль растрачивать время? Ему его всегда не хватало. В школе, после занятий, — велосипед, каток, увлечение фотографией; в институте — парашютный спорт. Теперь, кроме работы и семьи, — кинолюбительство, рыбалка. И сколько в жизни прекрасного: книги, кино, театр, музыка… Если бы можно было всюду поспеть, все постичь! А эти… Пенсионерам, куда ни шло, простительно, они свое отработали; хотя отцу тоже за шестьдесят, а он находит более полезное и увлекательное занятие. Лоботрясам же… И ведь с ведома родителей, с их позволения и финансирования они прожигают жизнь…
Как-то само собой получилось, что и их испытательская компания разделилась на две группы — на «старичков» — инженеров, и на молодых — испытателей. К последним примкнул и Измайлов. Они втроем разместились у самого моря, инженеры — повыше, за волнорезом, где было потише: ветерок здесь дул свежий, высокие волны бились о камни, пенились и далеко рассеивали холодные брызги, обдавая загорающих. То отсюда, то оттуда доносились девичьи визги: шалуньи резвились у самого наката, привлекая к себе внимание.
Никто пока не купался. Из репродуктора, висевшего на пляже, сообщили: «Температура воздуха 17 градусов, воды — 19, волнение моря 5 баллов», — купаться категорически запрещалось.
— Обрадовали, — незлобиво проворчал Измайлов и стал раздеваться.
— Это после вчерашнего шторма, — пояснил Свиридов, кивнув на море. — Оно уже утихает.
Игорь, положив под голову спортивный костюм, раскрыл прихваченный еще из дома томик Юрия Бондарева — наиболее почитаемого из всех современных писателей. Его герои были понятны Игорю, близки по духу и симпатичны. Особенно Княжко из «Берега» — честный, горячий, смелый, не поступившийся совестью даже в самую трудную минуту…
Не успели офицеры устроиться, как возле них закружили две девицы: одна совсем юная, лет семнадцати, худенькая, симпатичная, вторая постарше, полнотелая блондинка с серыми глазами голодной рыси. Блондинка бесцеремонно обшарила каждого взглядом, прошла мимо, замедляя шаг, и что-то шепнула подруге.
— Смотрите, — захохотал Измайлов, — уже клюет.
Симпатичная ставридка и побывавшая на крючке пикша.
Девицы удалились, побродили по пляжу и, вернувшись, расположились рядом.
— Вот это загар! — позавидовал Свиридов. — Наверное, с весны околачиваются здесь.
Пикша расстелила покрывало, и девицы улеглись на нем так, чтобы видеть заинтригованных мужчин. Обе достали книги, раскрыли, но нетрудно было заметить, что взоры их и мысли были далеки от познания — исподтишка наблюдали за соседями. Старшая сосредоточила внимание на Свиридове, младшая — на Игоре.
— Интеллектуалки, — усмехнулся Измайлов. — Даже на пляж с книгами ходят. А я бы с удовольствием сыграл сейчас в дурака. — И обратился к девушкам: — Извините, красавицы, вы не к экзаменам готовитесь?
— К экзаменам, — насмешливо ответила Пикша. — А вы хотите предложить услуги репетитора?
— Могу, — согласился Измайлов. — Только беру я дорого.
— Тогда не сговоримся — откуда у студентки деньги. Богатых родителей, к сожалению, бог не послал.
— Значит, пошлет богатых покровителей. — Измайлов встал и перешел к девушкам.
Не себя ли он имеет в виду? — усмехнулся Игорь. Похоже, не зря ходили о нем слухи, что шубу любовнице подарил. Во всяком случае, ловелас он опытный: с первого взгляда определил, что за девицы фланируют около, и пяти минут не прошло, как установил с ними дружеский контакт. Вон уже хохочут, словно давно знают друг друга.
Блондинка достала карты и кивнула в сторону Игоря.
— Пригласи товарища, пара на пару играть интереснее.
— Игорек, перебирайся сюда, сейчас судьбу твою предскажем, угадаем, счастливый ты или несчастный, холостой или женатый, богатый или бедный, любят тебя девушки или только голову морочат, — позвал Измайлов.
«А почему бы и нет?» — вспыхнуло у Игоря шальное желание. Читать книги в профилактории успеется. А девицы занятные, особенно худенькая, еще робкая, но очень любопытная — черными глазищами так и рыскает по сторонам. Неудобно перед Свиридовым — одного оставлять, — хотя в друзьях Игоря он никогда не состоял, даже наоборот: когда Веденин назначил Игоря ведущим «Фортуны», больше всех негодовал Свиридов: «Без году неделя в испытательном центре, а уже в любимчиках ходит». Игорь не обиделся — есть такие люди, на которых нельзя обижаться: Свиридов был старше возрастом и званием, с занудливым и скандальным характером, со всеми ссорился, всем всегда был недоволен; его не любили, несмотря на то, что испытательские обязанности исполнял добросовестно и толково. И в ведущие он не попал только из-за своего характера.
— Идемте, — все-таки позвал Игорь Свиридова. — Карты я вам уступаю.
— Спасибо за снисходительность, — огрызнулся Свиридов. — Только в ней я не нуждаюсь.
Игорь смолчал: не стоит портить и без того плохое настроение испытателю, которому предстоит завтра серьезная работа. Поднялся и сел возле малышки.
— Знакомьтесь: Игорь Андреевич, декан факультета иностранных языков МГУ, доцент, лауреат Государственной премии, — безбожно соврал Измайлов, представляя Игоря.
— Ого! — удивилась Пикша и с недоверчивостью посмотрела на Игоря, а у Малышки и вовсе глаза стали большущими, как чернильницы. — Без бороды и без лысины? Я с удовольствием согласилась бы на такого репетитора. — И протянула Игорю загорелую, мягкую, пропитанную кремами руку. — Светлана.
По примеру подруги протянула руку и Малышка.
— Людмила.
— А меня зовут Марат Владимирович, — представил теперь себя Измайлов. — Тоже декан, и тоже доцент. Только по другой части, по медицинской. Уроки даю, разумеется, в своей поликлинике, с семнадцати до девятнадцати, приемы после двадцати. Плата по согласию.
— Спасибо, — поблагодарила Светлана. — К счастью, в медицинской помощи мы пока не нуждаемся.
— Отлично. В таком разе займемся умственной гимнастикой. Во что сыграем? В преферанс, в «двадцать одно»?
— Нет, нет, — запротестовала Людмила. — Мы на деньги не играем.
— Жаль. А я хотел состояние вам проиграть. — Измайлов забрал у Светланы карты и стал раздавать. — Сыграем в подкидного, или, как говорят в народе, в дурака.
— А вы подарите мне его? — нашлась Светлана.
— Дурака? — не остался в долгу Измайлов.
— Ну, если с состоянием, можно и дурака, — захохотала Светлана.
— А вам, девочки, палец в рот не клади, с рукой откусите, — признал свое поражение Измайлов. — Наш ход — у меня шестерка.
Около них остановились два парня, крепко сложенных, тоже хорошо загоревших, с серфингами в руках.
— Привет, — небрежно бросил один, обращаясь к Светлане. Изучающим взглядом окинул Измайлова и Игоря.
— Привет, Валера! — отозвалась Светлана. — Поучишь сегодня?
— Посмотрим.
Парни положили вещи и направились к воде.
Игорь обратил внимание, как смутилась Малышка, даже не ответила на приветствие; Светлана же вела себя так, словно парни были случайными прохожими.
— Сокурсники? — полюбопытствовал Измайлов.
— Кавалеры, — уточнила Светлана. — Только мелко плавают и мамки боятся.
— Впору вашей подружке, — уколол Измайлов.
— Вы так думаете? А знаете, сколько ей?
— Лет семнадцать.
— Глубоко ошибаетесь, — обиженно встала на защиту себя Людмила. — Мне давно двадцать два стукнуло.
— У-у! — сделал удивленное лицо Измайлов. — В таком случае, прошу прощения. Эти юнцы действительно до вас еще не доросли.
Игорь, забыв про игру в карты, залюбовался парнями: они вошли в воду и, выждав, когда волна стала накатываться, легко вскочили на серфинги и заскользили по самому гребню, словно на лыжах по крутому склону.
Игорь видел водные лыжи, не раз катался на них, буксируемый стремительным глиссером, а о серфингах только слышал. И вот они — на фоне лазурного неба и изумрудного с белыми прожилками моря парни казались античными героями, скользящими по волнам; солнечные лучи золотили их тела, а кипящая у ног вода пенилась и бурлила, обдавала серебряной россыпью.
Вспомнились слова Веденина: «Настоящий испытатель тот, у кого глаза загораются при виде новой техники, сердце учащенно бьется, руки зудят от желания потрогать ее и попробовать в действии». Наверное, он, Игорь, настоящий испытатель: ему так захотелось прокатиться на этих коньках-горбунках, что он не выдержал, отложил карты, встал и пошел к воде.
Парни неслись по гребням, прыгая с волны на волну, легко, неощутимо, словно акробаты высшего класса, которых море пыталось сбросить со своих плеч и не могло.
К Игорю присоединились Измайлов с девушками, потом и Свиридов.
— Во дают! — восхитился Измайлов. — Таких хлопцев и к нам можно.
Свиридов смерил доктора уничтожающим взглядом, как ничего не смыслящего в испытательском деле человека.
— Уж лучше слаломистов, они позамысловатее пируэты выписывают.
— Не скажи, не скажи, — замотал головой Измайлов. — Удержаться на таком гребешке — акробатом надо быть.
Свиридов передернул плечами — что ты, мол, понимаешь — и не стал спорить.
Парни катались минут десять, так же легко спрыгнули со своих пенопластовых досок и вернулись к девушкам.
Тот, которого Светлана назвала Валерой, протянул ей доску.
— Давай учись.
Светлана повертела доску, взглянула на гулко разбившуюся о прибрежные камни волну, зябко передернула плечиками.
— Разрешите попробовать мне? — попросил Свиридов.
— Ты что, шею решил свернуть? — воспротивился вдруг Измайлов. — А на эксперимент я за тебя пойду?
— Не сверну. — Свиридов взял охотно протянутую Светланой доску. — Не боись, доктор, не таких коней объезживали. — И пошел к воде.
— Ну, ну… Только в случае чего я тебя на пляж не брал и здесь не видел, — предупредил Измайлов.
— Договорились.
Свиридов довольно легко повторил прием парней — вспрыгнул на доску — и заскользил по волне. Один гребень перевалил, второй… А на третьем то ли замешкался, то ли поторопился — волна ударила его, подбросила и, опрокинув головой вниз, потащила на глубину.
Девушки и парни громко захохотали. Засмеялся и Измайлов, хотя глаза обеспокоенно приковались к тому месту, где упал Свиридов. Но опасность ситуации все поняли тогда, когда волна обнажила распластанное и беспомощное тело.
Игорь, парни и Измайлов кинулись в воду.
Поймать и вытащить на берег Свиридова удалось быстро, но когда спасатели взяли его под руки, он взвыл от боли.
Его опустили на гальку.
— Что с тобой? — склонился над ним Измайлов.
— Рука, — заскрипел зубами Свиридов.
Измайлов стал ее прощупывать — раны не было, — а у предплечья уже обозначилась опухоль; и едва врач коснулся его, Свиридов дернулся всем телом.
— Ну натворил! — Измайлов был вне себя. — Говорил же! Что теперь? Конец месяца, весь коллектив без прогрессивки… Веденин голову снимет…
Свиридов лишь стонал на его причитания.
— Перестань! — прикрикнул на него Игорь. — Идти можешь?
Свиридов умолк и, опираясь на левую, здоровую руку, стал подниматься. Игорь и Измайлов помогли ему.
— В автобус! — скомандовал врач.
Прибежали Козловский и Грибов. Они то ли видели «акробатический этюд» Свиридова, то ли без слов поняли, что произошло, — оба были в растерянности, обескураженные. Игорь искренне им сочувствовал: руководителя завтрашнего эксперимента с планирующим парашютом и начальника парашютно-десантной службы ждут пребольшие неприятности.
— Вывих, перелом? — наконец вымолвил Козловский, просительно заглядывая в глаза доктора, словно тот ответом мог помочь делу.
— Какая разница, — раздраженно буркнул Измайлов. — Все равно к испытанию он не годен.
Козловский схватился за голову.
— Что же делать? Что делать?..
Отсрочка эксперимента с планирующим парашютом расстроит и Веденина, подумал Игорь. Конкуренты и без того зуб на него точат, где только могут ставят подножку, порочат его изобретения, а теперь появится еще один повод. И коллектив не очень-то будет доволен, если не получит прогрессивку. И он принял решение.
— Не паникуйте. На эксперимент пойду я.
— Ты? — Козловский недоверчиво уставился на Игоря. В глазах блеснула надежда и тут же погасла.
— Веденин ни за что не разрешит.
— Разрешите вы, Венедикт Львович, — твердо сказал Игорь. — У Веденина без этих мелочей забот хватает.
— А что, идея! — обрадовался Измайлов. — В случае чего объясню, что надо было проверить Арефьева после госпиталя на более простом и легком эксперименте.
Козловский облегченно вздохнул.
«Унылая пора! Очей очарованье!..» Не зря великий поэт любил осень. Несравненно прекрасна она ранним утром, когда солнце еще не взошло, но уже обагрило небосвод и высветило все многоцветие красок — нежных, чуть притушенных почти невидимой дымкой тумана. Все еще спит — бархатные георгины и пестроцветные астры на клумбе, вьющиеся розы у входа в КДП и стреловидные тополя вдоль дорожек, застывшие как часовые; виднеющийся за аэродромом лес и далекие вершины гор; спят еще и самые ранние птицы — самолеты, опустив в сладостной истоме крылья; только у вертолета уже суетятся люди, словно тормошат его, будят от крепкого сна. И небо, чистое и бездонное, кажется от этой благостной тишины еще прекраснее, еще притягательнее; оно светлеет на глазах, багрянец поднимается выше, а у горизонта уже появляется золотистая каемка, преображающая и вторую, западную половину небосвода — из фиолетовой в синюю, из синей в лазоревую.