Музыкальные способности - вот деньги на частных учителей. Готовься к поступлению в школу искусств.
На всё, о чём бы девочке ни помечталось, Таисия Валерьевна накладывала резолюцию: "Потянем. Трудись, Алёна".
Внучка трудилась. В двух городских школах училась - гимназии и музыкальной. Летом на огороде, на сенокосе, на рынке. И конца и краю этому труду не было.
В доме бабушка села возле стола, руки на него положила и не выдержала, взвыла в голос. Ну это вообще никуда не годится! Алёнка её обняла и по-взрослому сказала: "Бабуля, горе не гора, его перетерпеть надо". Хотела добавить: "И трудиться", - но почему-то раздумала.
- Совсем большая стала. Не увидит Леночка свою дочь, не порадуется ...
- Баб, ты ж сказала, что в лесу ... мама на меня поглядеть приходила.
- А, забудь. О будущем думать нужно. Пока жива, всё для тебя сделаю. Сама видишь, какое хозяйство волоку.
- Поговорить-то, баб? О маме?
- И о ней тоже. Знаешь ведь, какой она была, моя Леночка. Гордость района. Три сессии в университете на пятёрки сдала. Вот только однажды приехала домой с животом. И мужем ... - Таисия сморщилась, будто раскусила орех с тухлым и горьким ядром. - Лентяем и бездельником. Музыкантом. Жить им в городе негде было. Вернее, не на что. Запросы-то у муженька - ого! А сам палец о палец не ударил. Прожил месяц и назад, в город, рванул. Леночка за ним. Только я ей сказала: денег от меня не жди. Я не для того всю жизнь вкалывала, чтоб тунеядца содержать.
- А па ... мамин муж хорошим музыкантом был?
- Откуда ж мне знать? У нас в деревне одна музыка, - Таисия глянула в окно. - Коров пошли встречать. Раненько сегодня Михей стадо пригнал.
Перед сном девочка принялась разглядывать мамины книжки, аккуратно, по размеру и по цвету корешков расставленные в шкафу. Сплошь стихи. В школьной программе таких нет. Алёнка решила их не трогать. А вот этот томик обязательно прочитает - старый, пожелтелый, с многочисленными закладочками. Даже в город увезёт - поэта Есенина в школе изучали.
- Мне на окончание десятилетки в правлении подарили, - бабушка положила тяжёлые загрубевшие ладони на внучкины плечи. - Я и не открывала. Но берегла как память. А вот Леночка часами читала.
Так и присели бабка с внучкой возле шкафа. Но разговор был недолгий - в деревне утро начинается не по часам. По коровьему мычанию в стайках и хрюканью голодных свиней.
Не спалось. Потолок комнаты, куда Алёнку привезли из городского роддома, казался очень низким и неровным. Вон там, в углу, стояла её кроватка. Десять месяцев разрывалась мама между Таисией, ребёнком и гражданским мужем-музыкантом. В стены, сейчас оклеенные красивыми городскими обоями, когда-то стучали гневные бабушкины крики:
- Заварила кашу - сама расхлёбывай! Пригрела тунеядца. Дочь чему научишь? На бабкиной шее сидеть?
- Ну и беги к нему! Только внучку я тебе не отдам! Беги, беги ... Как есть беги - без плаща и сапог, на мои деньги купленных ...
- Где серёжки? Колечки где? По копеечке собирала, чтоб ты не хуже городских была ...
"Несчастный случай", - вспомнились бабушкины слова, и девочка заснула.
Алёнка ещё глаз не открыла, как поняла: что-то произошло. Из кухни не тянуло крепко, по-бурятски - на молоке с солью - заваренным чаем. У калитки кто-то виновато бормотал.
Не умывшись, девочка выскочила на крыльцо.
Старый по Алёнкиным меркам, но приятный такой мужчина. Чемодан на колёсиках.
Сказал жалостно:
- Поймите, Таисия Валерьевна, раньше я просто не мог. Зато теперь ...
- Нет! - раскрасневшиеся бабушкины щёки нервно дёрнулись. Она дрожащими руками попыталась захлопнуть калитку, но оглянулась и замерла.
Мужчина увидел Алёнку и отчего-то побледнел.
Сердце застучало часто-часто: по зелёным глазам в пышных рыжеватых ресницах, по густым бровям вразлёт и светлым кудрям признала девочка своего отца. Ну как если бы она в зеркало посмотрелась.
. Лентяй и тунеядец.
Папа. Родной. И в классном журнале вместо прочерков - фамилия. Пусть не такая, как у неё.
Предатель. Виновник маминой гибели.
Карандашная надпись на закладочке в книге: "Эти строки о тебе. Напишу музыку, и будет песня. О тебе".
Музыкант ...
Алёнкин подбородок с ямочкой, точь-в-точь отцовский, воинственно приподнялся. Мохнатые ресницы прищурились и скрыли злой зелёный блеск. Громко и твёрдо девочка сказала:
- Баб, пойдём чай пить. Работа не ждёт. Это пусть бездельники прохлаждаются. А нам некогда.
Развернулась и вошла в крепкий, ухоженный и надёжный бабушкин дом.
Таисия словно обмякла. Сказала устало и тихо:
- Слышал? Уезжай уж.
И осторожно и медленно закрыла калитку.
Поработать в тот день не удалось. Хлынул дождь, холодный и злой. Ледяные потоки пробуравили канавки в огородной земле, повалили картофельную ботву. Алёнка даже закрыла окно, обычно распахнутое всё лето. Такой потоп - настоящая беда для помидоров и огурцов. А ещё двух старых коров придётся сдать на мясо. Не потянет бабушка такое хозяйство.
И о родителях девочка подумала. Без обиды и злости, как о малышне на школьной перемене. Семью создали, ребёнка завели. Столько горя из-за них бабушка вытерпела.
Ольга и Стас выслушали подружкину историю с вытаращенными газами. Подумать только: перед ними человек, который видел привидение! Живой человек! А Машка по-старушечьи пригорюнилась: "Какой бы ни был, а отец всё же". Ребятишки на неё удивлённо посмотрели: отцы - дело обыкновенное. И проблемы с ними в жизни случаются. Но призраки-то встречаются не всем. Повезло Алёнке!
Машкино счастье
Перед глазами покачивались подсолнухи. Рядом тянулись вверх розы, на лепестках сидели одинаковые изящные феечки. А чуть дальше солнечный луч играл с белыми барашками на волнах.
Сначала Машка не поняла: где это она?
- Гы... мня... мня... - радостно прогудели в ухо, и скользкая ладошка ухватила девочку за нос. - Гы... кха... кха...
- Кто это проснулся? Кто песенки поёт? - старшая сестра расцепила хваткие пальцы, поцеловала детскую ручку. И тут же всполошилась. Где горшок? Усадить, придержать ребёнка, который норовил завалиться. Успеть отлепить студенистый задок от ночной посудины, отодвинуть подальше. Кристинка, учуяв запах собственных какашек, становилась сильной, уворачивалась от сестры. Если удавалось заляпаться, тянула руки в рот. "Идиотка", - так сказала о ней фельдшерица. Сами они все идиоты. Каждый ребёнок по-своему растёт.
- Кристина, отпусти, больно же! Вот неслух эта Кристина!
Шлепок. Утробный рёв. Но длинные нянькины волосы по-прежнему в крепком кулачке.
Прогибаясь от тяжести болезненно раздутого тельца, Машка выпутала из косичек Криськины "загребашки", умыла непоседу и посадила в подушки на топчане. Их она не без труда отбила у молоденькой жены брата. Заявилась, шалава, к мужу жить. Хоть бы кастрюлю или полотенце с собой принесла. Ещё молодайка захватила новый диван, который ничьим бокам не позволялось давить. Был он вроде яркого чайного сервиза на полке. Для красоты и уважения. Машка тогда не выдержала и ушла с сестрёнкой жить в сарай.
Девочка огляделась в хозяйственном умилении: а хорошо ведь получилось! Из соседского чулана (Ольга со Стасом постарались) в новое жилище перекочевали зеркало, топчан, журнальный столик, два плетёных стула и сервант. Стены обили картоном, бывшими продуктовыми коробками, оклеили их остатками соседских же обоев. Сегодня Стас обещал подвести проводку. От старых занавесок, пожалованных Ольгиной бабкой, тонко и приятно пахло теплым уютом семейного мира, праздниками, когда собираются за столом нарядные люди, звучат приятные слова...
Кто-то с силой задёргал хлипкую дверь.
- Чё надо? - рявкнула Машка, не открывая. Она здесь хозяйка. Захочет - пустит, не захочет - ступайте мимо.
- Я на работу, доча. Светке помоги картошку окучить. Повалилась после дождя. Да мокрец в яму не кидайте - курям насыпьте.
- Щас, разбежалась. А с кем Криську оставить? Не облезет ваша Светка.
- Доча, да как она с пузом-то таким...
- А мне всё равно! Пузатая - пусть валит к себе в город и там картоху в магазине покупает, - оборвала Машка материнские причитания. - Достали вы меня своими пузами. Зачем восьмого рожала? Вот и бери Криську к себе на работу. Митрич, сторож ваш, внучку в ясли пристроил. А ты дочку не можешь?
Девочка даже всхлипывать начала от злости. Не разорваться же ей, в самом деле? В прошлый раз ребёнок травы с землёй нажрался. Машка чуть с ума не сошла, всю ночь, держа стонущее дитя в обессиленных руках, металась от ведра с бесцветной пенистой рвотой до горшка. А потом три дня поила с чайной ложечки отваром подорожника. От жалости к сестре сама ничего в рот не брала. Хорошо, всё обошлось...
- А то не знаешь, что не возьмут ребёнка в нормальные ясли. Фельдшерица предлагала в область её сдать, а ты... - женщина повысила голос, всерьёз считая, что в семейной беде виновата десятилетняя нянька, криком, матом, истерикой отстоявшая сестрёнкино право жить в семье, а не в Доме ребёнка в далёком Иркутске.
Зря она голос повысила. Нет, зря вообще рот открыла.
Дверь немедленно распахнулась. Анна попятилась от бешеных серых глаз, острых бледных скул. Рот девочки перекосило от невысказанной ненависти.
- Тьфу на тебя! Правильно училки в школе говорят - бешеная. Вся в своего батю-пьянчужку.
Анна быстро-быстро - от греха подальше - заторопилась к калитке.
Машка посмотрела на неряшливый двор, давно не крашенный дом. На маленьком кухонном окне испуганно опустилась занавеска. Светка. Подсматривала. "Шалава", - процедила девочка сквозь зубы и вернулась в свой мир.
Сердце словно подпрыгнуло: Кристина стояла, раскачиваясь, на дряблых ножках, одной рукой хлопала по обоям, ловя солнечный зайчик, а другой опиралась о стену. Полуторагодовалая девочка даже ползать не умела, только перекатывалась с места на место. И вот - встала...
Тихонько, чтоб не испугать, нянька подошла к малышке, поддержала бочкообразное тельце. Коснулась губами желтоватой безволосой макушки.
- Кристя... Рыбонька моя... А вот мы какие... Мы умные. Мы на ножки встали. Всем ещё покажем. Вот, вот... - Машка сестрёнкиной ручонкой стала похлопывать по стене. - Сейчас мы зайчика поймаем...
Но ребёнок, пустив тягучие слюни по отвисшей губе, тяжело свалился девочке на плечо и снова завопил.