Мама уверяла меня, что комплексую. Если бы это было так, отвечал я, то не стал бы над собой подшучивать».
Вспоминаю рассказ твой мамы, как ты, увидев своего деда на старых фотографиях, известного санкт-петербургского математика, с окладистой бородой и бакенбардами, решил обзавестись такими же. Сейчас, кстати, борода в моде. Дед замаскировал таким образом все дефекты и изъяны. У тебя тоже получится сделать овал лица более правильным. Мне нравилась в твоих родителях способность всё обратить в шутку, но не скатываться до сарказма или злой иронии. Они как-то умели вовремя остановиться, не подчёркивая чьи-то недостатки. Как говорила твоя мама, заметив чужую зависть: «Как я себе завидую». Среди друзей и знакомых встречались те, что хотели бы так же обставить квартиру. Повесить замечательные картины. «Это не главное, – замечала она, – здесь часть любимого города». Не забыл, те две недели, что мы провели на канале Грибоедова, тогда была жива твоя бабушка? Сколько она всего знала о Санкт-Петербурге и могла бесконечно рассказывать о его истории. Помнишь, я решила стать лысой, как ты? Утром встала раньше всех, бабушка попросила сходить в булочную. Зашла в парикмахерскую, и лысостью решила проявить свои чувства. Я уже не казалась куколкой. Ты смеялся. На Дворцовой площади делали селфи. Мои и твои родители, увидев их в телефоне, тоже почему-то не огорчились. Нам было легко вместе, но твоей первой женщиной была наука, и ты оставался ей верен даже в Питере, среди шедевров Эрмитажа. В твоей голове тысячами шестерёнок крутились мысли об опытах, ты скучал о мышах, мухах и говорил о том, что уже созрело много новых мыслей. Удивительно, когда шли по каналу к заливу, нас встречало несчётное количество чаек, казалось, что продолжаем шагать по воде и будем идти до горизонта, а потом оторвёмся от водной глади и, словно две ракеты, рванём куда-нибудь. А куда, решишь ты. В тебе было неоспоримое лидерство, что чётко проявлялось не только во взгляде, но и в чём-то неуловимом, что исходило изнутри сознания своей правоты, что твёрже камня.
Если собрать время, что были вместе, его будет обидно мало. Небольшой клубок тонкой мохеровой шерсти, что тогда была в большом дефиците. Минуты нашей близости, те мгновения твоих нежных слов, из них сплела лёгкий пуховый платок, что согревает меня, когда вдруг одиночество душит отчаянием. Простой рисунок твоего дыхания и слова, шёпот на ухо, ты касался языком, губами моего лица. Искал в темноте, а я молчала и думала, как коротко время. Однажды осталась с тобой в лаборатории на ночь, измучилась, пытаясь заснуть на стульях. В будущем решила исключить это, болело всё тело, отлежала руки, ноги. Удивлялась, что тебе всё нипочём, меня не замечал, крысы пищали, видимо, тоже хотели спать. Чтобы связать большой роскошный платок, в который можно было обернуться, нужно больше времени нашей любви или глубже прочувствовать то, что было, или иметь способность воспроизвести, воссоздать в памяти всё, что так дорого нам обоим. Если бы было продолжение наших отношений (как хочется верить, что так и будет), я непременно соберу все наши ощущения близости во что-то впечатляющее, но во что, ещё не придумала. Ты поможешь мне в этом, твоя Куколка изнемогает от желаний. Когда мы встретимся вновь и где это будет? Я сколько раз выражала сомнение, зачем куда-то ехать, неужели в Академгородке исчерпаны все ресурсы? Думаю, что открытие можно было сделать и здесь. Берти, как ты мог оставить меня? Я ревную тебя к науке. Мне так и не удалось открыть тебя, проникнуть в твоё сознание, отвоевать там хоть маленькое, крохотное место, еле заметное, хотя бы зацепиться, но ты всегда был в лаборатории, всегда что-то писал в записной книжке, не думая, как нещадно напрягаешь свой мозг. «Золотые мозги» – много раз слышала это выражение, да так и не поняла смысла, а когда просила объяснить, осыпал меня безудержным смехом, говоря, что это такая глупость, что вроде анекдота. Потом это выражение вызывало у тебя истерический приступ смеха. Ты умеешь смеяться, шутить, весёлый человек. Подкупало то, что запросто иронизировал над собой. Смело мог рассказать о себе, на первый взгляд, нелепицу, вроде того, что перепутал крыс, их имена, одну звали Звезда, а другую Ночь, и что они понимали, как их зовут и на чужое имя не откликались. Наверное, крысы любили твои руки, удивительно изящные, тонкие пальцы, как и я. Божественные руки, волшебные, чудесные.
Берти, мы встретимся, иначе зачем жить? Ты же знаешь, без тебя нет смысла. Где будет встреча после разлуки, в Нью-Йорке или в каком-то другом городе Штатов? Я боюсь, береги себя, у меня странно ноет сердце. Хочу всегда встречать Новый год с тобой. Может, там, в Америке, тоже есть рождественские балы у губернатора, надену твой любимый простенький наряд Роми, и ты вновь будешь звать меня Куколкой. Берти, почему ты не хотел регистрировать брак со мной? Ты сказал, что сейчас не важно, кому делается вызов, что в Штатах сейчас другой порядок получения виз. И всё же мне хотелось стать или быть твоей женой. Прости, может быть, это глупость. У моих подруг не получилось счастье, их всего-то две. Ты знаешь их, мы бывали как-то и у Гали, и у Саши. У обеих родились больные дети: у первой мальчик с ДЦП, у другой девочка с дистрофией почек. Мужья ушли, странно, куда девалась любовь, бросили больных детей, платят алименты и только. Какой бы родился у меня ребёнок, не знаю, может быть и здоровый, а потом вдруг стал бы наркоманом или голубым, что сплошь и рядом. Не прими это за бред, пишу, что в голове: сумбур да чехарда от одиночества.
Конец ознакомительного фрагмента.