Головной сошла «Императрица Мария». На артиллерийских испытаниях все цели были поражены с первого залпа. Германская агентура шифрованно докладывала, что с появлением на Черном море этого корабля стратегическая обстановка резко изменится в пользу России. Одна радость – русские слишком спешат, много недоделок. «Мария» наскоро провела швартовые и ходовые испытания. Уже шла война, и линкор в море выходил в сопровождении кораблей охранения. На трассах хищно рыскали германские подлодки и крейсера.
Наконец в конце июня «Мария» взяла курс на базу приписки в Севастополь. Буксиры осторожно вывели ее на слияние рек Южный Буг и Ингул, но тут произошло пренеприятное – многотонная громадина угодила на длинную отмель. Уже потом происшествие расценили как роковое предупреждение свыше. Старые «мореманы» трясли прокуренными бородами: «Ох, не к добру это! Не к добру, чтоб на первом плавании да такое! Освятить надо бы заново!»
Да недосуг! Под отчаянную ругань, рупорные крики, звон лопающихся буксирных тросов, мечущиеся лучи прожекторов, всю ночь стягивали исполина на глубоководье. Наконец, 30 июня 1915 года, под орудийный салют и крики «ура» новый флагман входит в Севастопольскую бухту. Эскадра парадно выстроена. Вдоль бортов белоснежная форма «раз» оттеняет грозную корабельную сталь. Приветственные ревуны и колокольный звон Морского собора, где покоятся великие русские флотоводцы, сотрясают горячий летний воздух.
Казалось, нет такой силы, которая может противостоять могучему линейному кораблю, вобравшему в себя новейшие достижения мирового судостроения. «Мария» ответила на приветствие холостым залпом кормовых орудий. Севастопольские откосы, усыпанные горожанами, восторженно взревели, в небо взмыли сотни картузов и голубей. «Императрица Мария» первой из императорской серии вступила в состав Черноморского флота. Через год с небольшим первой и погибла…
Это произошло в самом центре главной севастопольской бухты, прямо против парадной лестницы Графской пристани, рядом с Морским госпиталем. Недоделки и боевая обстановка заставили срочно ремонтироваться.
Беда произошла 7 октября 1916 года в чуть брезжущих утренних сумерках. Команда толком еще не проснулась, половина нижних чинов сидела по гальюнам, а тут в носовой башне вспыхнул сильный пожар. Дежурные расчеты стали раскатывать шланги, и вдруг линкор потряс сильнейший взрыв. Ухнуло в носовой крюйт-камере, где хранились двенадцатидюймовые заряды.
Громыхнуло так, что столб пламени увидели в Донузлаве. Обломки палубы, трубы, мачты, рулевая рубка поднялись на три сотни метров. Только убитых сразу оказалось более двухсот человек. Потом последовало еще два взрыва, и вскоре «Мария», приняв в пробоины сотни тонн забортной воды, повалилась набок и с вулканическим гулом ушла на дно в трех десятках метров от берега. Еще шли первые спасательные работы, а в Севастополь уже приехала комиссия во главе с тем же адмиралом Крыловым. Стали разбираться и хотя безобразий выявили, как всегда, массу, техническую халатность и недосмотр отмели сразу.
Остался злодейский умысел. Немцы давно точили зубы на «Императрицу Марию», да и задача потенциального диверсанта упрощалась извечным нашим разгильдяйством. Как потом выяснилось, пройти на корабль можно было когда угодно, куда угодно и кому угодно. Несмотря на то, что шла война, караульную службу несли спустя рукава, ничто не замыкалось, даже в зарядную крюйт-камеру дверь была распахнута: «Гуляй – не хочу!».
Мастеровых по кораблю шлялось десятками. Видимо, кто-то минное устройство и пронес, да знал, гад, куда пристроить. Матросы ворчали: «Революционеров с прокламациями по кораблям ловите, а настоящего душегуба пропустили». Крылов ничего категорически не утверждал, но, сразу исключив самовозгорание пороха и небрежность в отношении с огнем, подчеркнул в своем заключении, что «артиллерийская башня вместе с зарядным отделением служила жилым помещением для прислуги числом в 90 человек».
Следовательно, вход и выход из башни кого-либо, особенно в форменной одежде, не привлекал внимания. Чтобы поджечь заряд, было достаточно слабого смоляного фитиля. После того, как злоумышленник проник в крюйт-камеру, приведение замысла в исполнение никаких затруднений не представляло. К тому же выяснилось, что проверки личности мастеровых не было, и посторонний мог взойти на корабль свободно, особенно через стоящую возле борта баржу.
Словом, «Императрицу Марию» взорвали. Кто конкретно сделал, тайна по сию пору, но то, что дело не обошлось без участия немцев, ясно было сразу. Именно в ту пору Алексей Максимович Горький, тяжело вздохнув, написал в пьесе «Егор Булычев и другие» вещие слова: «Немцы знают не только, сколько у нас солдат в окопе, но и сколько вшей на каждом солдате». И то верно!..
«Императрицу» подняли, погибших отпели и похоронили торжественно на Морском кладбище. Сама громкая история тоже не осталась без литературного следа. Писатель Анатолий Рыбаков, прославившийся впоследствии антисталинской эпопеей «Дети Арбата», первую свою книжку, «Кортик», написал сразу после войны. Побудительным мотивом захватывающего сюжета стала история с «Императрицей Марией». Это была одна из советских литературных сенсаций: вчерашний офицер-фронтовик, никогда не писавший ничего, вдруг разродился книжкой, за которой в библиотеках выстраивались длинные очереди. В повести Рыбакова история с кораблем разрешается с революционной справедливостью. В жизни все было далеко не так. Во всяком случае, тайна хранится по сию пору. Никто ни тогда, ни впоследствии не взял на себя ответственность за гибель «Императрицы». Словно поработал Святой дух.
Алексей Николаевич Крылов, будучи уже глубоким старцем, с малолетними внуками был эвакуирован во время Великой Отечественной войны в Казань. Внуки у него примечательные, оба впоследствии члены-корреспонденты Академии наук. Одного телевизионная публика хорошо знала. Это Сергей Петрович Капица, тот самый, кто много лет с успехом вел передачу «Очевидное-невероятное». Второй внук, Андрей, имел от роду в казанской эвакуации 11 лет и проводил много времени с дедом. Однажды тот попросил чернильницу и перо, и за 27 дней (двадцать семь!) каллиграфическим почерком, без единой помарки и каких-либо исправлений написал пятьсот пятьдесят одну страницу воспоминаний, где уделил судьбе «Императрицы Марии» немалое внимание. Знать бы ему, мудрому и всеведущему, что трагедия «Марии» не последняя. Через сорок лет она повторится, словно мистическое наваждение, один в один, на том же месте и тоже в октябре, и тоже с линкором, с тем же испепеляющим взрывом…
Во время студенческой практики (а она проходила в Севастополе), я не раз слышал тот сюжет из уст людей, так или иначе ставших свидетелями гибели линкора «Новороссийск», случившейся в октябре 1955 года. В своей книге «Стрельба на поражение» довольно подробно излагаю эту мистически-загадочную и мрачную историю. Здесь же повторю ее сжато.
В отличие от российских «императорских» линкоров, итальянский «Юлий Цезарь» прожил длинную жизнь. Они были построены почти в одно время, но итальянский флагман, отличавшийся высокими боевыми качествами, вдоволь повоевал во Вторую мировую войну. Правда, его чуть не утопили в неаполитанской гавани, когда американцы массированно бомбили город, но он отстрелялся и сильно поврежденный, но непобежденный, сам дошел до дока. Это был любимый корабль Муссолини, и тот постарался, чтобы «Юлий Цезарь» стал гордостью Италии.
Когда закончилась война и союзники стали делить флот побежденных, хитрые американцы предложили тот корабль нам. Тайно «банкуя» при дележе трофеев, янки облазили корабль и быстро установили, что он не только стар, но и имеет серьезный конструктивный недостаток. Параллельно верхней броневой палубе идет водонепроницаемая перегородка, разделяющая корабль как бы на верхнюю и нижнюю изолированные части.
В случае затопления верхнего пространства гигант может потерять остойчивость и перевернуться. Так именно и произошло, но уже в пору, когда «Джулио Чезаре» (в переводе «Юлий Цезарь») получил название «Новороссийск» и был включен в состав советского ВМФ флагманским кораблем Черноморского флота.
Единственный, кто из наших моряков возражал против получения «итальянца», был Адмирал Флота Советского Союза Иван Степанович Исаков, справедливо считавший, что корабль не только устаревший и сильно побитый, но и является национальной гордостью Италии, что может создать определенную мстительную реакцию по отношению к Советскому Союзу.
Ивана Степановича на флоте уважали не только за ум и мудрость, но и за героическое великомученичество. Летом 1942 года, будучи заместителем командующего Закавказским фронтом, он пробирался глухой лесной дорогой из Туапсе в Краснодар и под Хадыженской попал под прицельную бомбежку немецкого пикировщика. Крупным осколком ему отсекло ногу по тазобедренный сустав. Обескровленного адмирала доставили в ближайший медсанбат, где полевые хирурги провели тяжелейшую операцию, не скрывая, что после такого ранения выжить невозможно в принципе.
Умирающий Исаков надиктовал тогда прощальное письмо Сталину и попросил после смерти назвать его именем военный корабль. Сталин тотчас ответил, пообещав, что в случае кончины адмирала лучший советский эсминец будет носить его имя. Но Исаков выжил и навсегда в темной душе вождя занял светлый угол. Сталин оценил мученическое мужество старого воина.
Мало того, несмотря на вечные костыли, он оставил его в кадрах флота, назначив заместителем главнокомандующего ВМФ. Исаков (настоящая фамилия Исакян) был блестящим практиком и теоретиком морского дела, да и очень проницательным человеком, но тогда его никто не послушал, считая аргументы Ивана Степановича сентиментальным чудачеством, особенно после того, как он стал заниматься литературным трудом, проявив себя неплохим писателем.
Странно, но почти все трагедии в севастопольских бухтах происходили в темное время суток и при тихой погоде. Я помню рассказ знаменитого крымского археолога Станислава Францевича Стржелецкого, который был руководителем нашей студенческой практики и однажды поведал, как все произошло: «Корабль стоял там же, где когда-то находилась «Императрица Мария», чуть даже ближе к берегу. Он мало выходил в море и севастопольцы привыкли к абрису громадины, которую хорошо было видно с любой точки центра города. Взрывов было два, они буквально потрясли ближайшие бухты, тотчас завывшие пронзительными сиренами. Я побежал по набережной, ее уже оцепляли вооруженные матросы, но проскочить еще было можно, и увидел страшную картину. Линкор повалился набок, разрубив мачтой суетившийся возле него портовый буксир, который тут же ушел на дно». На «Новороссийске» погибло людей много больше, чем на «Марии». Дело в том, что последовал жесткий приказ – бороться за живучесть корабля! Наглухо задраены люки и смертельно раненный корабль стал тонуть в центре бухты.
А все, оказывается, надо было делать наоборот! Приложив значительно меньшие силы, вытолкнуть линкор на берег, где заняться срочной эвакуацией экипажа. Этого не было сделано и уже потом, под водой, резали корпус, причем без чертежей, наугад, пытаясь спасти людей. Кого-то достали, но большинство задохнулись заживо. По стране глухо ходили слухи о страшной трагедии в Севастополе, но официальной информации, естественно, не было никакой. Газеты трубили о подготовке к очередной годовщине Октябрьской революции и трудовых победах в связи с этим.
– Хоронили ночью, – рассказывал Стржелецкий. – Как цареубийц, тайно! Родственников даже на кладбище не пустили…
Но главная тайна, связанная с гибелью «Новороссийска», сохраняется до сих пор. Считалось, что бомба была заложена при передаче линкора и через десять лет рванула. Однако, ряд экспертов начисто отвергал эту версию, полагая, что за долгие годы службы в советском флоте корабль не раз облазили от клотика до киля, и если бы заряд такой силы был спрятан, то найти его сложности не представляло.
Однако варианты диверсии оставались самыми предпочтительными. В отличие от «Императрицы Марии», караульная служба была организована на высоком уровне, посторонних не было, да и пронести тяжелый заряд столь убойной силы очень трудно. Может быть, это донная мина, оставшаяся после оккупации?
Кстати, стояло еще время, когда ночное плавание по Черному морю было запрещено. На судоходных трассах попадались сорванные с якорей позеленевшие «рогатки». Но саперы клялись, что акватория Севастопольской бухты обследована ими досконально, уж тем более в районах базирования боевых кораблей. Оставался вариант подлодки, но проникнуть в Севастопольскую бухту со стороны открытого моря было практически невозможно. Вход круглосуточно контролировался сторожевыми кораблями, и он был перегорожен прочной и чуткой сеткой.
Но кто-то вспомнил, что знаменитый итальянский боевой пловец князь Джунио Валерио Боргезе, потопивший в египетской Александрии два крупнейших британских линкора «Куин Элизабет» и «Вэлиент», клялся на распятии, что «Юлий Цезарь» никогда под чужим флагом плавать не будет. Тем более, в годы оккупации некоторое время его подразделение стояло в Севастополе.
Уже после трагедии с «Новороссийском» наша разведка зафиксировала в одной из прибрежных таверн городка Чивитавеккья корпоративную вечеринку бывших боевых пловцов группы «Гамма», отличившихся в годы войны на Средиземном море. Среди гостей был князь Боргезе. Присутствующие, крепкие молчаливые мужчины, перед тем как выпить, прижимали бокалы к сердцу, словно поминали кого-то. Высказано было мнение, что в таверне проходила тризна по «Юлию Цезарю». Версия, что его гибель – дело рук итальянских диверсантов, подтверждена впоследствии и осторожными намеками самого Боргезе, а через годы и откровенным признанием.
Уже прошло более 50 лет со дня гибели линкора, и все нынешние версии его гибели – это уже домыслы романистов. Во всяком случае, я так думаю. Увы, но у нас принято – если что-то случилось, для начала «рубят» самые высокие папахи. Сел воздушный хулиган на Красную площадь – сняли с должности министра обороны, взорвалась электростанция – дали «по шапке» другому министру. Право же, так решать проблемы легко, но не очень эффективно.
Узнав о трагедии «Новороссийска», Хрущев пришел в ярость. Через неделю высший комсостав ВМФ во главе с Главнокомандующим Николаем Герасимовичем Кузнецовым был вызван «на ковер» Политбюро ЦК КПСС. Хрущев уже от дверей задал тон:
– Ну что, фазаны, вырядились! – гневно потрясал кулаком перед носом вытянувшихся моряков, сверкающих золотом погон. – Одеколоном пахнете! Расскажите лучше, как людей ухайдокали!
Кузнецов, привыкший к начальствующим грубостям, промолчал. Исакова не приглашали, но предполагая расправу над командующим, он пришел сам и тут же наткнулся на хрущевское хамство:
– Ты, Иван Степанович, че пришел? Дружков защищать? Не надо! Мы сами разберемся. Мыслимо ли дело, корабль, да какой, угробили!
Кузнецов – Адмирал Флота Советского Союза, один из лучших советских флотоводцев, по-настоящему любимый моряками, никогда не жаловался на судьбу, хотя его дважды понижали в звании. Только за несколько месяцев до кончины он припомнил и рассказал, как было дело:
«…Я был вызван к министру обороны Жукову и в течение пяти-семи минут в исключительно грубой форме мне было объявлено, что решено понизить меня в звании до вице-адмирала и уволить из армии без права восстановления…»
Эх, знать бы Георгию Константиновичу, что в подковерных партийных страстях он по-прежнему оставался унтер-офицером драгунского эскадрона. Не пройдет и двух лет, как со всем набором лицемерия, коварства и цинизма, его, заслуженного-перезаслуженного, полного сил, самого отправят в отставку, в сущности, поместив в дачном Подмосковье под домашний арест. Но это уже совсем другая повесть, кстати, еще более грустная.
В составе советской делегации, которая приезжала в Бизерту принимать корабли, был и Федор Раскольников. Тот самый, что сыграл роковую роль в затоплении эскадры в Новороссийске. Он держался в тени, осторожно искал дружеских контактов с моряками, но его сторонились, помня о новороссийской трагедии и считая «ленинского эмиссара» главным виновником гибели флота.