Не выдерживаю, выхожу из денника в паддок, оттуда в общую леваду, нахожу вход в паддок Мери, захожу к ней, но денник заперт, и мне остается смотреть поверх двери на лежащую кобылу.
Появляются Лери и Дог, в деннике зажигается неяркий мягкий свет, люди что-то делают, принесли горячую воду в ведре, полотенца, инструменты какие-то…
Мери тужится, мотает головой, стонет. Лери лежит на полу позади кобылы, тоже пыхтит. Приходит еще один человек, это ветеринар, для него все приготовлено. Он замечает меня и приказывает убрать отсюда жеребца. Лери меня уводит.
Возвращаемся, когда все кончилось. Врач уехал, и Дог позвал нас, и я снова заглядываю в денник, смотрю на Мери, а она уже стоит, а вот у ног её кто-то барахтается, кто-то черный, мокрый и длинноногий… Да это же жеребенок! Ой! Какой он тоненький, такой маленький… Черненький малыш отчаянно пытается подняться, раз за разом, попытка за попыткой, поднялся, упал, снова поднялся… И вот стоит, широко растопырив тоненькие дрожащие ножки. Мери нагибается к нему и начинает вылизывать, а жеребенок, вытянув короткую шейку, напряженно смотрит вперед. Он ничего не понимает и смотрит, смотрит-прислушивается, пытается понять, о чем ему инстинкт нашептывает, наконец понимает, поворачивается к маме и лезет к ней под брюхо, к источнику молока.
Я в полном восторге, все взрослые лошади почему-то любят маленьких жеребят, и я — не исключение, я тоже счастлив смотреть на это крошечное чудо. А он и правда чудо, Яна Малкольма могли убить еще год назад, и этот малыш мог бы не родиться.
Позже, тем же утром, четыре часа спустя их выпустили из денника. Мери вышла в леваду, а к её боку прижимался маленький вороной жеребенок.
Лери и Дог стояли, опираясь на ограду, и с улыбкой наблюдали за ними. Мери неспешно трусила по небольшому кругу, малыш не отставал, его шаг был шире, размашистым, он очень старался поспеть за мамой.
— Ишь ты, шустрый какой… Как назовете? Черныш?
— Да нет, он не воронок, папа у него андалуз, так что… Он переоденется через год или два, какой масти он будет, можно только гадать. Может, серым станет, кто знает. Ох, посмотри, как бежит! Прямо стелется, такой легконогий.
— Да, легкий ход, легконогий, говорите? Согласен, красиво идет, прямо волшебный эльф.
— Волшебный эльф, хм… Леголас. Вот и имя ему, Леголас, лошадиный эльф.
К нам подошел Люпин и с удивлением уставился на жеребенка. Лери и Дог переглянулись, покачали головами и громко хором сказали:
— С днем рождения, Люпин!
— Ой! Спасибо, мама, Дог, а это кто?
— А это Леголас, прошу любить и жаловать, вы родились в один день!
Спустя неделю после рождения Леголаса мы стали свидетелями одного чрезвычайного события: с дороги на луг съехал коневоз, дверца распахнулась, и Дог по сходням свел крупную светло-желтую лошадь и завел её в карантинный паддок — небольшой, отдельно отгороженный загон с отдельным входом в такой же карантинный денник в ветеринарном отделении конюшни. Я безотчетно придвинулся поближе к изгороди, жалея, что не могу пройти к ней, потому что я узнал её… Та самая кобыла, которую хотели ожечь, соловая полукровка. Что случилось? Почему она здесь? Вытянув шею до предела, я жадно вглядывался в неё. Прошло четыре месяца с того дня, когда я увидел её в первый раз, она тогда так быстро промчалась мимо меня, что мой глаз воспринял некий желто-белый вихрь, но я же успел её и рассмотреть, пока она по железному деннику кружила.
Однако, а что с ней сделали за те четыре месяца? Что? Она стояла, печально понурив голову, грива, когда-то белая, сейчас свалялась и стала грязно-серой, глаза закрыты. И это очень плохо, ведь лошадь, прибывшая на новое место, в первую очередь должна осмотреться, а тут… Неужели она потеряла интерес к жизни? Что такое с ней сделали???
Подошла Лери, Дог беспомощно и как-то умоляюще посмотрел на неё:
— Что случилось, откуда она?
— С фермы Штольцев.
— Штольц? Это тот чокнутый? Который все по-старинке… И что он с кобылой сделал? Тоже что-то по-старинке?..
— В том-то и дело, что не по старинке, а очень даже по-современному сбежал от неуплаты налогов.
— Сбежал? Ну и ладно, а с лошадью что?
— Он сбежал месяц назад, бросив лошадей в запертой конюшне, понимаешь, Дог? Сначала у него разбежались работники, те, которым успел заплатить, а вот те, кому не успел, устроили хозяину темную и пообещали добавить, если он, гад, не одумается… Ну вот он и сбежал, побросав все свое хозяйство, а самое паршивое, это то, что и среди остальных не оказалось порядочных людей, они все ушли, оставив животных, в том числе и лошадей. В запертой конюшне, а я, к сожалению, видела эту конюшню, это бункер, а не конюшня! Вся железная, блин… Эта кобыла в течении трех недель наблюдала, как умирают её товарищи, соседи по конюшне. Умирают от голода в страшных мучениях, она сама собиралась отправиться вслед за ними, но, к счастью, в налоговой инспекции служат ответственные работники, и один из них, следуя уставу, поехал на то дальнее ранчо, чтобы потрясти Штольца на предмет неуплаты. Но приехав на место, налоговик обнаружил, что хозяина и след простыл, а в сараях и конюшнях лежат дохлые животные. Разумеется, он вызвал спасателей, которые, в свою очередь, обнаружили выживших, а выжили: одна кобыла, шесть свиней и один пони. Пони пришлось усыпить, свиньи пока в питомнике, но мне они не интересны, а вот кобыла… она мне немного знакома, мы с ней встретились ненадолго, и когда я её увидела там, в питомнике… В общем, я решила забрать её оттуда. Кстати, полиция конфисковала документы, и по ним мне стало известно, что кобыла полукровка, её мама арденнской породы, а папа шайр. Возраст четыре года, место рождения Брасхат, Бельгия. Зовут… Нет, я ей новое имя дам, в новой жизни — новое имя.
— Она поправится?
— Должна. Но это зависит от неё самой, я ж не знаю, что надо пережить, стоя в железной коробочке и смотря сквозь прутья, как умирают от голода твои друзья. Лично я бы рехнулась… А она… она слишком близко прошла от Радуги. Буквально в шаге.
— Назовите её Мирабель.
— Спасенная чудом? Хорошее имя, Дог, пусть будет Мирабель.
В течении нескольких следующих дней я с трепетом наблюдал, как Лери пытается привести в чувство соловую кобылку, она её тормошила, гладила, звала.
Но Мирабель не отзывалась, она ни на что не реагировала, стояла на одном месте и безучастно смотрела в никуда пустыми, ничего не видящими глазами. Видя все это, я просто на стенку был готов залезть от отчаяния, так переживал. И сам пытался помочь, звал её ржанием, стучал ногой, пытаясь привлечь её внимание, но все было бесполезно, она не слышала, не понимала.
Соловая кобыла собиралась уйти на Радугу…
Положение, как ни странно, спас кроха-Леголас. Неизвестно, что заставило крошечного, трехнедельного малыша отойти от матери, но факт есть факт, Леголасик отошел от мамы, пролез под изгородью, пробрался в карантинку и сунулся своим нежным храпиком в морду понурой кобылы.
Мы с Мери замерли в своей леваде и, затаив дыхание, напряженно ждали, что будет дальше?
Сначала дрогнуло безжизненно висящее ухо — соловая услышала тоненькое жеребячье ржание — потом медленно открылись глаза. А потом…
Мирабель подняла голову и осмотрелась.
========== Часть 15. Завоеватели лошадиных душ ==========
— Мама, помоги мне с рефератом, я запутался…
— А что такое? Что там тебе на лето задали?
— А, про Саргассово море, вот что я написал: «Странная атмосфера Саргассов весьма отрицательно влияет на психику лошадей, они шалеют и сходят с ума, рвут привязи и бросаются за борт»… Ничего смешного я не написал, мама, почему ты смеешься?
— Где ты откопал эту чушь?
— В интернете, загадки и тайны Саргассова моря. А почему чушь, это что, неправда?
— Неправда, Люпин, от первой до последней буквы. Просто правда на самом деле настолько страшная, что её предпочли замазать вот такой чепухой… Эту чепуху оставь для школы, сгодится, а правда… Сейчас, погоди, освобожусь…
С этими словами Лери сняла с меня кордео и отвела меня в денник, Люпин пришел за нами следом. Мать, подумав, решила, что, в принципе, неважно, где лекции рассказывать, и села здесь же, возле денника, на тюк прессованного сена, сын пристроился рядом и приготовился слушать. Я тоже прислушался.
— Саргассово море здесь ни при чем… Просто район от Индийского океана до Атлантического славится своей капризностью, неустойчивостью и переменчивой погодой, и порой это приносило большие убытки судоводству и судовладельцам, особенно во времена парусников, тогда о паровых машинах еще не слышали… Так вот, попал корабль в глубокий штиль, неделю, две дрейфует, судовая команда вкупе с капитаном всем богам перемолились, все обряды-ритуалы провели, ничего не помогает. Штиль как был, так и продолжается, счет уже на месяцы пошел. И скажи, сынок, что у них в первую очередь кончается?
— Питьевая вода?
— Абсолютно верно! Питьевая вода кончается очень быстро, и кончается она для лошадей. В преддверии опасности человек прежде всего должен позаботиться о себе и о своей семье. В данном случае, капитан принимает на себя заботу о матросах и отдает распоряжение убрать лишние рты, лошадей выводят из трюмов на палубу и спихивают в океан.
— Э-э-э… мама, они их топили в океане?
— Да.
— Но зачем? Неужели нельзя их, ну… пристрелить, или дождаться, пока они сами не помрут?
— Ой, ну… Лошади, конечно, быстро умирают, но ждать, когда она окончательно копыта отбросит, на это мало у кого терпения хватит… Поэтому их, пока живые и сами ноги таскают, выводили наверх, это намного легче, чем тащить пятисоткилограммовый труп. С “пристрелить” то же самое, легче заставить живую лошадь прыгнуть в море, чем переваливать тот же труп через борт.
— А почему же про это не напишут правильно, зачем такую ерунду писать?
— Потому что это слишком грязная правда, а по-другому объяснить, откуда в океане взялась «Лошадиная широта», никто не сумел. Вот и придумали сказочку про Саргассов феномен.
— Лошадиная широта?
— Да, так называется путь из Индии в Атлантику, та самая широта, в которой находится Саргассово море. Путь — отмеченный смертью нескольких тысяч лошадей и названный в их память.
— Вот это да, уважение на фоне… на фоне чего? Мама…
— Не знаю, думаю, просто уважение. На самом деле лошадей убивали по причине жизненных обстоятельств, над ними никто не издевался. Просто пришлось…
— А те солдаты, которые лошадьми прикрывались как щитами, им тоже пришлось?
— Какие солдаты?
— Обыкновенные… Я фотографию видел, там солдат лежит на земле и прикрывается лошадью, она тоже лежит, брюхом к пулям…
— Сынок, что это у тебя за настроение такое, ты чего бунтуешь?
— А как ты думаешь, мама! Я видел Мирабель, я видел Соломона, Яна, Мери, почему с ними так плохо обращались, почему с лошадьми вообще так обращаются? У Мери нос разрублен был, думаешь, я забыл? Нет, мама, я помню…
— Ох ты, горюшко мое, иди сюда…
Я с тревогой смотрел, как Лери обнимает и прижимает к себе сына, мальчишка уткнулся маме в плечо и тихо завыл.
— Да ладно тебе, сынок, ну что ты… Послушай, время насилия вообще-то проходит, сейчас всё больше людей задумываются над тем, чтобы воспитывать лошадей без боли и принуждения. Ты же не думаешь, что я одна такая уникальная, нет, Люпин, таких, как я, много, и эти люди довольно известны. Это: Кензи Дисли, Силк Валентин, Пат Парелли, Жан Марк Эмбер, Лена Павлович и многие, многие другие. Я не одна, Люпин, нас много таких, кто задался целью завоевать лошадиную душу.
— При чем тут лошадиная душа?
— Как при чем? А почему, по-твоему, Соломон меня слушается? Вот именно поэтому — мы подружились, заглянули друг другу в душу. Каждый из нас спросил другого, а нужен ли я? И мы же ответили друг другу, да, мы нужны, он нужен мне, я — ему.
— Ясно. А кто эти люди?
— Я про некоторых расскажу, Кензи Дисли практикует езду в стиле «либерти», то есть разъезжает на голых лошадях. Разумеется, прежде чем оседлать свободного скакуна, она с ним сначала налаживает отношения, как я. Парелли… американец, известный шоумен, его школы-практикумы открыты по всему миру, лошадей полностью не раздевает, но это и не нужно большинству его клиентов, его лошади становятся если не равноправными партнерами с человеком, то приятелями запросто, людям главное что? Чтобы кони слушались, вот Парелли так и делает — гасит лошадей, так чтобы они стали безопасными для людей и те могли спокойно покататься на смирной лошадке, не опасаясь за свою жизнь. Силк Валентин, ну, она, пожалуй, покруче всех будет, разъезжает по Европе в своей инвалидной колясочке и показывает своих вороных красавцев-фризов, которых воспитывает в духе От Эколь. Про остальных я не очень хорошо знаю.
— Я понял, мама, еще один вопрос, можно?
— Давай…
— Почему у нас нету герба От Эколь?
— А зачем он мне? И при чем тут он?
— Но как же, мама, ты же их воспитываешь в духе От Эколь!
— Это для того, чтобы наши лошади были хоть чем-то заняты. Поверь, безделье так же опасно, как и перегрузка, это во-первых, а во-вторых, я не мастер Высокой школы, я просто человек, который просто любит лошадей. А из этого исходит третье, лошади у нас живут не просто так, они работают. Надеюсь, ты понимаешь, что это просто отмазка для чиновников, не дай бог, заглянет кто, да и придерется, а что это у нас за безобразие такое, где лицензия на свободный выпас???
— Я не понял, мама, это если они не будут работать, их могут забрать?
— Формально не могут, лошади — мои по закону, я их купила, исправно плачу налоги за содержание и все такое, но зато как вываляют в грязи, вовек не отмоешься, за то, что держу их из милости, вот этого большинство людей не поймут. Еще чего, чтобы скотина зря небо коптила…
— Понятно, а все-таки жаль, что у нас герба нет. Мама, а почему на нем написано: «Лошадь всегда права».
— А это так и есть, лошадь действительно всегда права. Понимаешь, смысл герба кроется в том, что полностью перевод с французкого звучит так: «Если лошадь что-то делает плохо, значит, её плохо научили, если она что-то делает не так, значит, её этому не научили. Лошадь всегда права».
— Лошадь всегда права, так просто…
— Да, сынок, в самом деле, все так просто. Пошли в дом, что ты хочешь на обед?
— Морковное пюре, можно?
— Сделаем.
Мать и сын покинули конюшню, я проводил их взглядом и вышел в леваду, к маленькому табунку из пяти лошадей.
Мирабель тоже была с нами, она полностью поправилась, округлилась, похорошела, стала просто сногсшибательно красивой девочкой — золотисто-желтая шкура, белоснежные грива и хвост, она могла быть похожей на арденна, но её ноги подвели, вместо черного цвета, как положено для буланых арденнов, ноги Мирабель были белыми, на всех четырех ногах были аккуратные белые носочки, а также на голове у неё была симпатичная узенькая проточина, в виде длинной сосульки с капелькой-звездочкой на носу. Мирабель оказалась веселой и жизнерадостной, она охотно пошла на контакт, сразу же, как только разобралась в ситуации и поняла, что здесь к чему.
Мы же очень умные и прекрасно понимаем происходящее вокруг нас. Пожалуй, на этом я закончу свою историю, ведь самое главное я сказал. Начало моей жизни было не очень-то радостное, но те времена уже давно прошли, и сейчас у меня все хорошо. Все хорошо и у Яня Малкольма, у Солдата и Мери с Леголасом, и у красавицы Мирабель. Все у нас хорошо. И так будет впредь, так сказала Лери, а её слово твердо и незыблемо, как Австрийские Альпы, которые окружает самый прекрасный город в мире — Зальцбург.
Я не оговорился, честно, обычно горы окружают города, а Зальцбург наоборот, окружает горы…