– Ступай, передай Цимисхию, я буду вовремя!
Отпустив всех, патриарх стал собираться на молитву в Софию.
Полиевкт опаздывал на службу, это было впервые за много лет, старость давала о себе знать.
Его золочёная повозка подкатила к парадному входу, патриарх медленно, опираясь на плечо подбежавшего инока, сошёл с биги, и стал у входа в храм. Народ взревел, отовсюду неслись крики:
– Благослови, отче! Благослови!
В сторонке, окружённый этериотами, стоял Иоанн Цимисхий, одетый легко не по времени года, в багряной тунике, в золотых сандалиях, голову его украшал венец из лавровых золотых листьев. Он нервничал, пока все ждали патриарха. Толпа недовольно гудела, из неё доносились оскорбительные выкрики, но больше всего беспокоили слова, что он узурпатор, что незаконно сел на трон. Напряжение не спадало, хотя затесавшиеся в толпу этериоты и, кричали во всё горло:
– Слава императору Иоанну!
Полиевкт жестом показал, чтобы Цимисхий приблизился к нему, этериоты быстро создали щитами коридор, по которому пошёл Иоанн. Подойдя к патриарху, он поцеловал его сухую морщинистую руку, но тот не спешил давать своё благословление. Старый лис медлил, усиливал напряжение в народе. Наступила звенящая тишина, смолкли даже колокола на звоннице.
– Что же ты медлишь? – зло спросил Цимисхий.
Полиевкт мямля губами, как можно громче произнёс:
– Ты, Иоанн Цимисхий, даёшь слово, что накажешь виновных в смерти императора Никифора Фоки?
– Да! Даю слово! Сегодня же Лев Велент будет казнён!
Затем Цимисхий тише добавил:
– Ну, не тяни, благословляй же скорей!
Но патриарх продолжал хитрить, он хотел выглядеть в глазах народа самой справедливостью. Выждав, он сказал:
– Я требую выслать из Константинополя, императрицу Феофано, так как злодеяние произошло в её покоях, и она тоже повинна!
Цимисхий растерялся, волнение не давало ему говорить, он не мог собраться с мыслями, не понимал, куда клонит Полиевкт, но всё же выдавил из себя:
– Сегодня же Феофано покинет столицу империи!
Патриарх, пользуясь выгодным для себя моментом, продолжил давить на Цимисхия:
– Ты, как новый император, должен отменить томос о церкви, изданный Никифором Фокой, обещаешь?
– Да! Я отменю этот дурацкий указ! Ну, благословляй же!
– Я патриарх Константинопольский и Вселенский, благославляю тебя Иоанн Цимисхий на правление империей, и дозволяю тебе молиться в святой Софии! Амен!
Зазвонили колокола, двери распахнулись, Полиевкт, а за ним Цимисхий перешагнули порог храма, хор величественно запел «многие лета». Всё, свершилось, теперь Иоанн – император Византии, он стал василевсом над многими подвластными народами.
Глядя новому императору вслед, Полиевкт думал о своём. Никто никогда не догадывался о его настоящих замыслах. А он делал всё, чтобы внуки Константина Богрянородного без ущерба заняли престол. Патриарх не мог по-иному, ведь с Константином его связывала дружба, они во всём понимали друг друга. Были едины во мнении о могуществе Византии. Когда умер хилый Роман, Полиевкт делал всё, чтобы пришедший к власти лев, не подавил чужих львят. Если бы от Никифора исходила угроза для наследников, он бы и месяца не удержался у власти, или вот от нового императора Иоанна, он костьми бы лёг, но не допустил бы и его до власти. Патриарх берёг наследников Константина и Василия, теперь вот даже их мать, Феофано, он отсылает подальше, дабы по недоумию своему, она не погубила их, связавшись с очередным охотником на престол.
В святой Софии на золотом троне в западном пределе, сидел Цимисхий, он был в восторге, с его лица не сходила улыбка, хор пел ему многие лета. А у алтаря стоял Полиевкт. На бледном его лице играла усмешка, он то знал, что Цимисхий будет править недолго, лишь до того, как Василий с Константином достигнут совершеннолетия, а может и того меньше.
На душе у патриарха было спокойно, он никак не ожидал, что Никифор Фока падёт так легко. Этот смелый воин, столько времени проведший в походах во славу империи, вернувший столько владений обратно. Воин то он был хороший, а вот управлять разумно ему не удавалось, не искушён был в хитросплетениях власти. Полиевкт был уверен, даже если здоровье подведёт и ему не удастся довести до того, когда внуки Константина сядут на трон, за него это сделают его надёжные преданные епископы.
И хоть на душе было хорошо, но усталость давила и голову сжимало всё сильней, на лбу у него выступил пот, лицо раскраснелось, ноги задрожали, он пошатнулся и стал оседать. Подбежали слуги, подхватили его на руки и понесли из храма.
С высокого трона за всем наблюдал Цимисхий, но теперь патриарх был ему больше не нужен, он стал императором Византийской империи. Эта была последняя служба сладкоголосого Полиевкта, в последний раз его нога ступала в пределы святой Софии, храма, в котором он трижды благословлял на правление императоров. Через два дня, теперь уже Цимисхий объявит трёхдневный траур по всей империи, во всех храмах будут служить поминальные службы по одному из самых ревностных служителей, но скорее не церкви, а могуществу Византии. Но даже после его смерти, всё будет дальше идти так, как задумал Полиевкт, никто не сможет изменить то, что он замыслил, никто не мог, так как он, охватить всё своим разумом, и принять нужное, правильное решение.
Как только был объявлен траур, к берегам Долмации, к острову Хвар, отбыла быстроходная галера с известием о кончине патриарха, о назначении его приемником Василия, но главная весть была о том, что Никифор Фока свергнут и убит, а его место на троне Византии занял Иоанн Цимисхий.
Исполнение замысла
Луткерий, получив вести из Константинополя, сидел на большом камне и смотрел на бьющиеся о берег волны, на белую пену, крутившуюся в расщелинах скал. Он обдумывал положение, сложившиеся после переворота в Византии. Все его усилия по договору с Никифором Фокой, теперь оказались под сомнением. И, тем не менее, он хорошо знал двор империи, и был убеждён, что скоро ему всё равно последуют предложения от нового патриарха Василия. Вряд ли Полиевкт не оставил своему последователю завещания со своими замыслами, или записи с рассуждениями. С воцарением Цимисхия всё может поменяться, сможет ли новый император быть таким же успешным в военных делах? Конечно, выгоднее было бы, чтобы князь Святослав потряс Византию, да посильней, это бы подтолкнуло нового патриарха Василия на скорые действия. Хорошо бы передать Святославу, сколько против него византийского войска, где они стоят, указать слабые места ромеев, но князь русов слишком горд, он даже от чрезмерной самоуверенности предупреждает противника о том, что идёт на него войной. Очень смело и благородно, но Византийская империя не тот противник, с кем можно и нужно быть честным и открытым. Луткерий понимал, что Святославу в этой войне не одолеть ромеев, ему было известно, сколько воинов у русского князя и какую силу против него собрала империя. Иоанн Цимисхий опытный полководец, у него закалённое в походах войско, сильно превосходящее числом русов. Если ко всему добавить, что на пути Святослава ещё и несколько сильных крепостей, а чтобы их взять нужно намного больше воинов, чем есть у русского князя, то вывод был очевиден. Ещё раз всё взвесив, Луткерий понял, что Святослав обречён на поражение, да и сам вряд ли уцелеет. Его бесконечные походы говорили о том, что он хороший полководец, смелый воин, но такие долго не живут, и чаще всего смерть настигает их на войне.
Дальнейшие события показали, как венецианец оказался прав! Святослав хоть и продвинулся к Константинополю, но в битве под Доростолом увяз, натыкаясь на всё новые силы византийцев. Славянское войско остановилось, и даже решающее сражение, в котором русский князь хотел разом разбить ромеев, не склонило чашу победы в его пользу, хотя храбрость и стойкость русов и надломила дух императорского войска, посеяла в ромеях неуверенность. Но русы были измотаны в частых битвах, сил идти на столицу империи уже не было, тем более что стены Константинополя были высоки и укреплены ещё лучше, чем прежде. Ещё, к ромеям постоянно прибывали свежие силы из далёких провинций, о чём русам намеренно сообщалось. Цимисхий боялся одного, как бы Святослав не заключил договор с венграми, и уже вместе с быстрой угорской конницей не обрушился бы на византийцев. В глубокой тайне в Венецию были отправлены посланники, чтобы венецианцы помешали договориться Святославу с венграми, что и было достигнуто. Через торговцев, как бы невзначай, чтобы Византии не унизиться перед Русью, Святославу был предложен мир, который вскоре был заключен. Но на этот раз руссы дань не получили, единственное, на что пошёл Цимисхий так это снабдил войско Святослава провиантом на весь путь до Киева. Ещё император настоял, чтобы все воины-руссы, покинули пределы Болгарии. Русскому князю не удалось найти тех, кто в союзе с ним пошёл бы на Византию, большая часть болгар, и венгры отказались воевать на стороне Святослава. Когда Луткерий получил весть о том, что война закончилась так быстро, он пребывал в досаде. Венеции было бы выгодно, если бы руссы, надломили силы Византии, измотали её, венецианские Дожи всегда вели двойную игру. Стравливая всех меж собой, арабов с Византией, германцев с арабами, болгар с сербами, Дожи одалживали золото тем и другим, давали под большой процент, и на этом неплохо зарабатывали. Но главное было не в прибыли, главное было не допустить усиления любого из государств в средиземноморье в ущерб Венеции, и всё получалось. У Венеции появился самый сильный флот, а венецианские купцы стали самыми богатыми.
Несколько месяцев спустя, к острову Хвар прибыло купеческое судно, но оно привезло не товар, а важную для Луткерия весть. Князь Святослав не вернулся в Киев, по слухам, он погиб на днепровских порогах. Как точно это случилось, никто не знал, но были очевидцы того, что князь, пронзённый несколькими печенежскими стрелами, упал в воды Днепра и утонул, а тело унесло течением вниз по реке. Хотя печенежский хан Куря и бахвалился позже, будто он сделал из черепа Святослава чашу и пил из неё, но это было хвастовство и лукавство. Так хан предавал себе значимости перед византийцами, которые хорошо платили ему за набеги на Русь. Как бы то не случилось, а смерть князя Святослава всё меняла, и подталкивала Луткерия к исполнению основного замысла. Вечером он прибыл в лодке на соседний островок, рядом с его островом Хвар, где на причале его встречали Драган и Вутк.
– Здрав будь, Луткерий! – приветствовал его Драган на русском языке.
– И ты будь здрав! – также на русском ответил Луткерий.
За год с небольшим, что он не был на острове, многое изменилось.
В глубине острова, вокруг поляны, стояли срубы, такие же, как делали на Руси. Все, кто жил здесь, были одеты в славянские одежды, всюду слышалась русская речь.
– Прям, как на Руси Матушке! – подметил Луткерий.
– Ты бывал на Руси? – удивлённо спросил Драган.
Луткерий не ответил, лишь выбил ногами с выходом, как плясали только русы. Затем обратился к Вутку:
– Неплохо всё поделано, словно новгородчина какая, добавить берёз да сосен, точь в точь! Прибудете на Русь и разницы не почуете!
– Хороший секач становится вепрем! – двусмысленно ответил ему Вутк.
Луткерий изучающе посмотрел на Вутка, как опытный охотник он знал, что вепрь очень опасен, и часто, чтобы утолить голод, разрывал поросят, и даже молодых свинок. Жёлтые змеиные глаза Вутка были холодными и непроницаемыми. Хорошо разбиравшийся в людях Луткерий мысленно подметил, что этот человек ни перед чем не остановится, чтобы достичь своего. Жесток до крайности, хотя в смекалке и хитрости не откажешь. Что же это к лучшему, в общем, такой и нужен. Главное, чтобы лишнего не натворил. Глядя в глаза Вутку, Луткерий спросил:
– А что Вутк, коли гнездо с птенцами попадёт на пути вепрю и будет съедено, не жаль тебе пискунов?
– Нет, не жаль, глупая птица, коль не уберегла птенцов! – поправляя на себе кабанью шкуру, ответил Вутк.
– А это что за вонючая дрянь на тебе? – морща нос, спросил Луткерий.
– Шкура кабана-секача, теперь это мой оберег, у далматского колдуна купил! – довольно ответил Вутк.
Прошли по всему острову. Осмотрев его, венецианец за обедом приказал, чтобы всё было готово к отплытию.
– Неужто пора? – с беспокойством в голосе, спросил Драган.
– Да, пора! Время пришло, смотри Драган, я на тебя надеюсь. Вутк молод и горяч, не осмотрителен, ты же мудр, удерживай его от ненужных решений. Думаю отъезд на Русь, лучший выбор для тебя, в Византии места для тебя больше нет, скорей всего, вас улумов уже ищут, чтобы отомстить за ваши деяния, а в Венеции чужаков не жалуют. Там же, среди русов, тебе открывается новая жизнь, всё зависит от того, как будет смекать твоя голова. Не переживай, Русь как Сербия! Ты вон в Византии многого добился, стал начальником тайной службы самого императора, василевс с тобой за одним столом восседал!
Драган прервал Луткерия.
– Когда нам собираться в путь?
– Через неделю в Тавриду отправляются три наших корабля, с купцами и поплывёте! Хорошенько присматривай за Вутком!
Луткерий холодно засмеялся, притопнул ногой, поднял руку, привычным жестом очертил ею круг.
Глава Вторая
Предсказания
6486 год по русскому календарю. Русь. Деревня Сула подле Новгорода.
Ночью разыгрался сильный ветер, жалобно воя за оконными ставами, разбудил Вераславу. Она с усилием открыла залипшие глаза, тяжело опустила ноги на белую овечью шкуру, что лежала на полу, вместо половицы. Сердце билось до боли в груди, ночная рубаха взмокла от липкого пота, спину холодило, сон не отпускал, держал, словно коршун когтями птаху. Уже неделю подряд ей снился один и тот же страшный сон, который сильно пугал её. Рядом посапывал Краснояр, её муж, его тихое дыхание немного успокоило, страх по чуточку стал уходить.
– Ты что всполошилась? – вдруг спросил он.
– А я думала, ты почеваешь? Сон мне плохой привиделся, вот уж неделю как снится, боязно мне!
– Что за сон, поведай, коль боязно?
– Снится мне, будто к нашему гусятнику, что подле озера, коршун прилетает, а перья у него окрасом рыжие-рыжие, что медь, а в клюве своём воронёнка приносит, и садит того воронёнка промеж гусят. Воронёнок тот вмиг большим оборачивается, клюв страшный, с буграми сверху и с шипами снизу. И давай этот воронёнок гусят клевать, что не клюнет, гусёнок замертво и падает, так всех и заклевал! Опосля на меня стал глядеть, клюв в кровище, жёлтый глаз светится лихим блеском, стал подбираться ко мне, тут я и пробудилась, уж дюже страшно стало. Неделю уж так! Краснояр, пусти к ведуну Дию, пусть посмотрит, чую неспроста, мне сей сон является!?
– Ну, коль так, поезжай с утра, негоже ночами не спать, изведёшься вся!
Утром Краснояр, запрягая кобылу, напутствовал жену:
– Ты шибко не гони, молочная она, Верного возьми с собой, он пёс умный, а серого почует, враз лаем спугнёт. Ну вот, готово, поезжай душа моя, там, у ведуна не мешкай, засветло в обрат, чтобы была!
– А то може вместе, дел вроде у тебя нет?
– Нет, поезжай сама, я ульи отлажу, не тревожься тут ведь недалече, дорогу то хорошо помнишь? У первого ручья, что втекает в Мшагу, и по речке до лесного озера, там избу увидишь, её издалече видать, всё, погоняй!
Пока Вераслава говорила с мужем, жеребёнок всё тыкался мордочкой ей в живот, лизал руки, норовил взять её пальцы в рот, его отгонял Верный, задорно лая на жеребёнка.
– Может оставить его, замотается ведь? – глядя, как резвится жеребёнок, спросила Вераслава.
– Пущай бежит рядышком, крепче будет, пока можно, волки ещё далече держатся, не бойсь, поезжай, засветло возвращайся.
Краснояр поцеловал жену, Вераслава пустила лошадь шагом, выехала со двора и направилась к виднеющимся за пригорком соснам. По пути на холме находилось капище, одно из самых древних в округе и одно из самых почитаемых на Руси. Ещё издали она увидала блеск серебряных шлемов на кумирах, у подножья холма темнели большие каменные требники, вокруг них суетились сизари. Она хотела, было проехать мимо, чтобы не терять время, но не удержалась и свернула к святыне, пустив лошадь на траву, приказала Верному, чтобы стерёг, сама поднялась и вошла в капище. Весь холм был утыкан сосновыми веточками в память о не вернувшихся из дальних походов воинов, обходя их осторожно, Вераслава прошла к кумиру бога Перуна, достала из сумы горсть жита и насыпала в требник.
– Храни сынов Руси синеглазой, не оставь их без своей защиты, ибо сберегают они землю свою! Слава тебе Перун! От круга до круга слава!
Постояв немного на капище, двинулась дальше. На душе было горько, никогда ещё она не видела столько поминальных ветвей, видать много полегло русичей в чужих землях, князь Святослав не один поход совершил, призывая воинов, убеждая, что ворога нужно бить на его же земле, не пускать на священную Русь.
Проехав с версту, упёрлась в ручей, впадающий в речку Мшагу, повернула направо, и узкой тропой, двинулась дальше. Как только она въехала в лес, жеребёнок перестал резвиться, прижался к кобыле и шёл смирно, позади него, бежал Верный. В бору было сумрачно, птицы после утреннего пения смолкли, лишь изредка пищали синицы, да из глубины леса слышался треск падающих сухих веток. Вераслава легко ударила кобылу под бока, чтобы быстрей проехать чащобу, тёмный лес пугал её, она никогда одна сюда не забиралась, на Мшаге места тихие, хоть и недалеко от Сулы, но сюда редко кто захаживает, издревле здесь селились люди ведающие, ищущие одиночества, дабы жить в отшели.