В таежной стороне
Степанов, глядя на окружающие его горы-исполины, думал о том, какие клады могут храниться в их недрах, еще не разведанных человеком… Благодатная земля ждет рачительных хозяев. Тайга ожидает многих тысяч смелых людей.
Елене Евгеньевне — жене и другу п о с в я щ а ю.
Глава первая
ПОД КРЫЛОМ САМОЛЕТА
Задремать не удалось. Самолет часто проваливался в воздушные ямы. С трудом выровнявшись, зло гудя, он вновь набирал высоту. От этих встрясок Степанова мутило. И хотя в двухместной кабине было прохладно, он снял с себя черную горняцкую шинель, лбом прижался к холодному стеклу. Стало легче. Сквозь невидимую щелку кабины пробивался еле ощутимый воздушный ручеек, и на миг почудился смолистый аромат кедрача и влажные испарения отцветающих трав.
Степанов улыбнулся. Сильно, видно, стосковался по прииску, по тайге, если привычные, родные запахи ее мерещатся на такой высоте!
Под крылом самолета уходила назад широкая излучина реки, чуть подернутая белым туманом. На отмелях лежали утренние тени. Впереди, в сиреневой дымке гряды гор едва проступали на бледно-голубом небе.
…Скоро год — на Южном. Но разве это много? Прииск не завод и даже не рудник. Там все производство за оградой, а в тайге участки-цехи разбросаны на сотни километров. Попробуй проследи! На заводе получили сырье — продукция будет, а на прииске добыли пески, а золота нет, природа забыла его туда подсыпать. Исковыряли недра деды и отцы, много взяли золота, возможно, немало и оставили — да где его найдешь? Все планы горных работ старые хозяева увезли — ищи в тайге все сначала.
Еще в середине прошлого века разработку золотых россыпей южной тайги начинал «Горный кабинет его величества». Самые богатые пески быстро выхватили, а разведкой новых россыпей кабинет не занимался, и Южный вскоре захирел. После казны добычу вела акционерная компания «Золотопромышленное дело». Акционеры отработали легкодоступные участки и прогорели. Скупив компанейские делянки, купцы-золотопромышленники хищнически грабили недра южной тайги, на грош получали целковый барыша. Не до разведки им было: «После нас хоть потоп».
Наступили годы первой пятилетки, из одиночных золотничников-лоточников была создана старательская артель. Государство помогло артели, на смену лоткам пришли гидравлики, возросла добыча золота, и старатели, наконец, зажили по-человечески.
Новые времена порождали новые заботы. Родина из золотого промысла создавала золотую индустрию, а на далеком, затерявшемся в седой тайге прииске все шло по-старательски. Пришла война и отодвинула на время заботы о переустройстве Южного, и старатели с грехом пополам выполняли свой небольшой план. Жили по-старому, особняком.
На старательском прииске и работали по-особому — добычу золота из песка вели сами артели, а управление прииска только контролировало их горные работы, снабжало их всем необходимым и принимало по договору драгоценный металл. Дела здесь были немудреные, потому и начальников присылали сюда не больно прытких — тех, что в другом место снимали «по собственному желанию»; они здесь сами не работали и других не заставляли.
Однако дошли руки и до маленького старательского закоулка. В начале 1949 года Степанов, работавший тогда главным инженером на государственном руднике Новом, был вызван в Москву и назначен начальником Южного прииска. Приказ министерства он воспринял как личное оскорбление, наотрез отказался от назначения и подал рапорт о переводе в другое ведомство. Дело дошло до министра. Министр разъяснил инженеру, зачем посылают его на Южный: искать золоторудные месторождения и на их базе строить государственный рудник, а не ковыряться в выработанных россыпях. Нужны запасы руды, только в них спасение…
«Правильно решили — не цепляться за россыпушки, а разведывать руду, догонять соседей, от которых Южный отстал на десятки лет. Строить рудник. Но с кем? Строителей не пришлют. Есть золотоискатели-старатели… А как с ними строить? Кроме промывочного лотка, ничего не знают. Да-а-а, история», — думал Степанов.
Под самолетом плыли, сменяя друг друга, зеленые пойменные луга, пестрые, с прогалинами, березовые рощи, черные полосы распаханной земли. А беспокойные мысли вновь будоражили инженера.
Словно только сейчас ушел он от секретаря обкома, расстроенный своим однобоким докладом. Угораздило же его все неудачи с планом свалить на засуху, на простои гидравлик из-за нехватки воды и так мало сказать о рудной разведке! Он чувствовал себя в кабинете секретаря, как школьник, перепутавший ответы, и, ругая себя за растерянность, молча слушал:
«Вот что, Виталий Петрович! О почине твоих земляков, ленинградцев, ты, конечно, слышал? Пятилетку в четыре года… А мы как? Или наше дело сторона? До тайги далеко? Не видно? Давай говорить прямо: партийная совесть тебя не мучает?»
В ушах звучал ровный, глуховатый голос секретаря обкома:
«Беритесь за главное звено — рудную разведку, создавайте сырьевую базу для государственного рудника, такого, как Новый, а может быть, и больше. Без разведанных запасов рудник не построишь, просто под гору Медвежью денег нам не дадут, нужны запасы руды, большие запасы! Смелей добирайтесь до главной кладовой, и сразу же государственные работы организуем. И не только о золоте думайте. О золотничниках не забывайте. Рудник — это новая жизнь для этих людей. Быстрее стройте ее, ведь каждый год, каждый месяц очень дорог, жизнь мало отпускает их нам».
Внизу тонкой ниткой тянулось полотно железной дороги. По ней медленно двигался состав, груженный лесом. У подножия горы вспыхнуло и расплылось облачко взрыва. На дне желтого котлована работал экскаватор. Степанов залюбовался: «Строится Новый!»
За линией железной дороги блеснула река, рядом с ней чернел копер огромной шахты. Над копром пламенело красное полотнище флага. «Вот он, мой Новый! Как хорошо здесь было!» И снова к сердцу подступала горечь. Знали бы трестовцы, в каких условиях приходится работать! Все дают Новому — оборудование, транспорт, людей. А Южному? Директивы писать проще, чем запасы создавать.
Поймав себя на этой мысли, Виталий Петрович досадливо поморщился. Конечно же, все это чепуха. Дали бы и Южному, если бы обнаружились запасы…
Если бы! За двенадцать лет работы на приисках Степанову не раз приходилось туго. Но в этом году неудачи следовали одна за другой. Разведка месторождений затянулась. О каком же строительстве можно говорить? А план нужно выполнять. Но как? Как выполнить его без строительства рудника? Заколдованный круг какой-то…
«А партийная совесть тебя не мучает?»
Неожиданный толчок оборвал докучные мысли. Налетел боковой ветер. Легкий самолет стало швырять из стороны в сторону. Навстречу ползла тяжелая туча.
Летчик набрал высоту. Но и там оказалось не лучше. Шли вслепую, над облаками, покрывшими землю, — безбрежные снега, да и только!
Потеряв надежду пройти над облаками, пилот направил машину вниз, и все исчезло в рыхлом тумане.
Через несколько минут самолет уже шел над прииском Южным, над рекой и старательскими гидравликами. Степанов нахмурился: только из немногих гидромониторов — водяных пушек — била струя. Значит, дождей не было и воды по-прежнему не хватает.
Он нетерпеливо подтянул голенища сапог, надел шинель. Самолет приземлился, подпрыгнул на неровностях аэродрома, замедлил бег и остановился. Желтоватая трава, качаясь, волнами стлалась от ветра пропеллера. Летчик выключил мотор, пропеллер медленно покрутился и замер, сразу не стало надоевшего за дорогу шума.
— Вот вы и дома, — сказал летчик, снимая пилотские очки.
— В медвежьем углу! — беря чемодан, невесело пошутил пассажир и, кивнув головой летчику, зашагал по траве взлетной площадки.
Глава вторая
ЛЕСНАЯ ИЗБУШКА
Не успел Степанов сделать несколько шагов, как заметил великана, бежавшего, прихрамывая, ему навстречу.
— Здорово, Виталий Петрович! — радостно кричал он, размахивая руками. — Какие новости?
— Здравствуй, Егор Максимович! Здравствуй, дорогой! А насчет новостей — сначала ты скажи: что у вас нового? — настороженно глядя на разведчика, спросил Степанов и остановился.
— У нас-то ничего. А вот у тебя… видать, веселого мало. Не заболел ли часом? — отозвался разведчик.
Всегда жизнерадостный, казавшийся моложе своих сорока лет, Виталий Петрович сейчас выглядел угрюмым и постаревшим.
— Шутить изволишь! Как говорит наш председатель артели Пихтачев, сколько пива, столько песен. Полгода план не выполняем… Хлопал в обкоме глазами. И за тебя хлопал, старина. Как у меня дома? Все здоровы?
— Все в порядке, дочка учится, а супружница хлопочет по домашности. Сам видал, как в огороде на зиму картошку в ямы зарывала, ведь у тебя не только подполья, но и дома нормального еще нет. Эх ты, хозяин!.. А вот разведчики, значит, вроде козлов отпущения стали? — недовольно пробасил великан.
Степанов ничего ему не ответил и направился к одинокому домику с радиомачтой, у которого стояли три оседланные лошади. Великан с трудом поспевал за ним заметно припадая на правую ногу.
— Погодь маленько, не угнаться за тобой, — тяжело дыша, попросил он. И, лукаво улыбнувшись, добавил: — Мы тоже не лыком шиты, разбираемся, что к чему. Встречаю хорошими вестями, а ты с укоров старику начал.
— Неужели что-нибудь раскопали?
Инженер снова остановился и беспокойно взял разведчика за руку.
Великан неопределенно пожал саженными плечами, старательно разглаживая рукой свою бороду-лопату.
— Что молчишь? Поедем на разведку, показывай!
— Погодь, дай покумекать!
Разведчик так явно поддразнивал Виталия Петровича, что тот не выдержал и нетерпеливо прикрикнул:
— Хватит разыгрывать! Никак, золотоносную жилку подсекли?
— Не без этого, товарищ начальник! — Поглядев на Степанова загоревшимися глазами, великан довольно ухмыльнулся. — Поймали все же. Комсомольцы удружили… бригада Петра Бушуева. Богатейшую жилу вскрыли! — Он сделал выразительную паузу.
— Шутишь?
— Чтоб мне, Виталий Петрович, провалиться на этом месте.
— Максимыч!.. — Степанов не мог подыскать сразу нужного слова и обнял великана. — Вот это молодцы!
Разведчик тоже волновался, он часто и беспричинно снимал свой старомодный картуз с потрескавшимся лакированным козырьком, вытирал платком изрезанный морщинами лоб, трогал пуговицы на холщовой, вышитой крестом русской рубахе, затянул на ней пестрый опоясок и зачем-то поддернул необъятные плисовые штаны, заправленные в добротные, крепко пахнущие дегтем сапоги. Потомственный золотоискатель, Егор Максимыч Турбин не менял и внешнего облика исконного золотничника.
— Распочали жилку. Я на нее большую надёжу имею, — пробасил он.
Взволнованные, они подошли к конопатому мужичку, державшему под уздцы верховых лошадей. Степанов поздоровался с конюхом и потрепал гриву серого в яблоках жеребца. Конь ответил громким ржанием.
— Признал Серко, чувствует хозяина, — пояснил довольный кучер.
— Дядя Яша, мы поедем на разведку. А ты отправляйся ко мне домой и скажи жене, что скоро буду. Поехал, мол, прямо на Медвежью, — распорядился Степанов.
Виталий Петрович отдал чемодан кучеру и легко вскочил в седло. Серко, закусив удила и колесом выгнув сытую шею, топтался на месте, словно дожидаясь, когда Турбин справится со своим Воронком. А на это нужно было время. Воронко никого не подпускал к себе, кроме хозяина. Да и тому поддавался не сразу, долго гарцевал на месте, бросался в сторону, когда Максимыч пытался попасть ногой в стремя. Но стоило всаднику оказаться в седле, как Воронко успокаивался и покорялся ему.
Конная тропа обогнула заболоченную низину с торчащими из трясины кочками, поросшими осокой, и, прорезав темное густолесье, пошла на подъем. Всадники пустили коней рысью на безлесную, пнистую гору, потом спустились в лог, заросший высокой, в рост человека травой. Вскоре миновали небольшую заимку в три двора, пасеку с разноцветными ульями и поднялись на крутую сопку, с которой открылся вид на огромную, покрытую даже в жаркую погоду снеговой шапкой Медвежью гору. На пологих склонах ее во все стороны разбегались молодые деревья и мрачно высились сотни обугленных стволов вековых кедров. Здесь много лет назад долго бушевал лесной пожар.
Степанов обеспокоенно оглянулся на Турбина, резво трусившего за ним на Воронке.
— Не будь в сомнении, Виталий Петрович, — словно читая его мысли, отозвался тот. — Золото большое на Медвежьей горе будет. Бородой отвечаю! — любовно поглаживая свою роскошную бороду, добавил он.
— Сулишь, Максимыч, златые горы, — улыбнулся инженер. — Смотри, как бы на старости лет не побрили.
— Я бороду более тридцати лет ношу, а теперь и подавно брить ее нету резону.
Несколько минут ехали молча. Попали в бурелом, огромные осины то и дело загромождали тропу. Приходилось все время их объезжать, забираясь в темную чащу.
— Ветер нахулиганил, а нам лазай по чащобе, — снимая с бороды паутину, буркнул Турбин.
У косогора поравнялись с почерневшей, полуразвалившейся избушкой.
— Здоро́во, старая! — весело и озорно, как другу, крикнул Турбин. Он был сегодня необыкновенно словоохотлив.
Степанов удивленно посмотрел по сторонам.
— Ты с кем это, Максимыч? Не с избой ли?
— Именно, Виталий Петрович! Мы с ней старые знакомые. В тридцать втором году я здесь, можно сказать, чудом спасся.
— Вот как! Ну-ка, расскажи, — попросил Виталий Петрович.
Турбин пристально, как бы вспоминая прошлое, посмотрел на избушку. Заговорил, и голос его сразу окреп, и сам он, казалось, выпрямился и еще шире раздался в плечах.
— Избушку эту я давно помню. Я ведь родился на здешней земле. Здесь и стараться начал. До самой рекрутчины золотишко промышлял.
— Где воевал?
— В Пруссии. Это в первую германскую. Был и на гражданской. Под Питером, против Юденича. Из армии отправили прямо на «Красный путиловец» — строить первые советские землечерпалки для золота, драги значит. Не хотелось сначала. Уж больно далеко отсюда, от родных-то мест. Но сердце ровно чуяло: «Все равно тебе, Егор Максимыч, в тайге быть». Так оно и вышло. В Сибирь-то я, правда, попал не скоро. Сначала послали с бригадой на Урал новую драгу собирать. А там оставили помощником драгера. — Турбин молодцевато расправил бороду. — Дело, знаешь, какое…
— Знаю, — подтвердил Виталий Петрович. — Сам проходил практику на этаком золотом комбайне. Ну а как ты опять попал в эти края?
— Это уж потом, в тридцать первом. Рассчитался я, и поехали мы с женой сюда, на старое пепелище. Сперва охотился, рыбачил, она по родным гостила. Да недолго пришлось вальяжничать. Вызвали в райком партии. «Чем занимаетесь?» Сказал. «А не хотите за старое дело, за добычу золота, взяться?» — «Что ж, отвечаю, дело знакомое. Не один год с лотком по тайге бродил. Если требуется, поброжу и еще!» А секретарь смеется: «В одиночку с лотком — это не диво, а ты попробуй коллективно, артелью. И золото сдавать государству, а не перекупщикам-спекулянтам». А в те годы в тайге перекупщиков было до черта… Приехал я домой. Стал говорить с народом. Человек пять согласилось — дескать, легче артелью. И первый, между прочим, Захарыч… Тише, Воронко, тише! — Натянув узду, Максимыч сдержал рвавшегося вперед коня.