Перед смертью Мстислав Мстиславич написал Даниилу покаянное письмо, попросил у него прощения за все вины и обиды, им причинённые, и с улыбкой отошёл в мир иной, приняв схиму.
Феодосия хотела поехать на похороны отца, но бросить детей не смогла. Траур и скорбь по отцу заслонили было тревогу, но через несколько дней она, как пожар, занялась снова. И посоветоваться она ни с кем не могла. Архиепископ же, кому княгиня пожалилась, велел изнурять себя молитвами и поститься.
Один Александр тонко чувствовал всё, что творится с матерью. В эти дни он не отходил от неё ни на шаг. Целуя ей руку на ночь, долго не выпускал её.
— Хочешь, я посижу с тобой? — спрашивал он.
— Господь с тобой, иди спать, мне просто нездоровится...
— Принести успокоительный отвар?
— Нет, я уже выпила. Ступай!
Вскоре прискакал дружинный воевода Гундарь из Переяславля. Во время последнего похода Ярослава его тяжело ранили, и он месяца четыре валялся пластом, едва выжил, а потому на Пургаса и не пошёл.
— Как муж мой, жив ли он, что слышно? Я места себе не нахожу, точно беду чую, — набросилась на него княгиня. — Грозная была сеча с мордвой?
— Не вышло никакой, — усмехнулся гридской го лова.
— Как не вышло?..
— Полюбовно разошлись. Миром.
— А чего же они не возвращаются?
Гундарь опустил голову, не в силах смотреть ей в глаза.
— Чего глаза прячешь? Говори!
— А чего говорить, вернутся, — заулыбался воевода. — Видно, хорошо принимают, да мёда перепили!
— Что с князем? — не унималась Феодосия. — Я же вижу: ты что-то скрываешь...
— Чего мне скрывать...
— Говори! — дочь Мстислава Удалого вдруг резко поднялась, сверкнула огненным взором и стукнула кулаком по столу. — Не умеешь правду скрывать — объявляй.
Решительный и грозный вид княгини немного поколебал Гундаря, он замялся, но выложить всю правду не отважился: новгородский князь за такой донос шкуру с него снимет. Муж с женой бранится да под одну шубу ложится, они, поругавшись, помирятся, а воеводе синяки да шишки.
— Я ведь не был в походе, ваша светлость, — выдержав суровый взгляд Феодосии, проговорил он. — Слухи же поносные разносить не мастак, а потому не обессудьте, ваша светлость, промолчу я лучше.
Голова дружины проговорил это столь твёрдо, что жена Ярослава поняла: страхом да угрозами его не возьмёшь.
— Ты же отцу моему покойному служил... — еле слышно выговорила она, и голос её дрогнул.
— Князь галицкий Мстислав умер? — Гундарь даже привстал из-за стола, услышав эту печальную новость.
— Неделю назад... Осиротела я... Некому боле защитить, хотя именно тебе он наказал меня оберегать. Памятью отца своего прошу: скажи мне правду.
— Да слухи то, ваша светлость...
— Поведай и слухи, коли так. Его честь и я несу и всё должна знать. Говори! Твоё имя не стану я нигде упоминать. Если слухи, то они и до нас могут докатиться.
Воевода тяжело вздохнул: мёртвой хваткой его держала внучка половецкого хана, не отвертишься.
— Правитель тамошний, Пургас его кличут, дочь свою меньшую князю отдал...
— В жёны? — чуть не выкрикнула Феодосия.
— Как же можно в жёны? — перекрестился воевода. — В подарок если только...
— Но если он царь или князь, то, значит, она царевна иль княжна. Нешто такую в подарок отдают? Да и что это за подарок? Говори всё как есть, а не то сама сяду на коня да к Пургасу отправлюсь! — пригрозила Феодосия.
Гундарь опустил голову, не в силах передать весть, привезённую гонцом князя.
— Он что, как бусурманин, в жёны её взять хочет? — переспросила княгиня.
— Мне не ведомо сие, ваша светлость, — начал было он, но Феодосия его перебила:
— Глаголь, что ведаешь!
— Вроде как младшей княгиней её нарёк князь, но пока-то одни лишь слухи, ваша светлость, — пробормотал воевода. — Тут может быть и военная хитрость, дабы царство то под свою руку подвести. Ради этого всё и придумано...
Княгиня потемнела лицом и несколько мгновений молчала.
— Ступай, — вымолвила она.
Гундарь поклонился и вышел. Был бы жив отец, Феодосия и раздумывать бы не стала: собрала детей, свои пожитки да тотчас бы уехала под его кров. И к мужу больше бы не вернулась. Но теперь так не поступишь. Феодор уже взрослый, его надо на княжение определять, Александр подрастает. Им нужна твёрдая княжеская рука, поддержка отца или деда. Но Мстислава, кто бы мог им стать опорой, уже нет. А потому и браниться с мужем совсем негоже. Но и бесчестие терпеть она не в состоянии.
Мать ей как-то рассказывала, что в молодости, едва она обвенчалась с Мстиславом, завелась у него зазноба в ближнем городке. Да так она приворожила князя, что места он себе не находил. То и дело на охоту собирается. Егеря вепрей да оленей в ямы загоняют, а он у своей лебёдушки под тёплым бочком отогревается. И что делать? Как заразу из мужа вывести? Смотреть на него сил не хватало: чах удалой князюшко, как ивушка без воды. Ей же горькую брань учинять гордость не позволяла. Отцу-матери жалиться было совестно. Не выдержала страстная душа княжны половецкой, сыскала она знахарку, яду у неё выпросила, нашла и верных таинников, готовых княгине послужить. Те расторопно свели с помощью оказии знакомство с разлучницей, в гости напросились да яду ей и подложили. Умирала зазноба в страшных муках, а перед самой смертью прислала к княгине свою сестру испросить у неё прощение. Догадалась бесовка, от кого страшную месть приняла, да не дала ей ханская дочь такой милости, так и умерла та в муках, и до сих пор где-нибудь её душа мается.
В юности этот материнский рассказ произвёл великое потрясение на Феодосию. Она на всю жизнь зареклась чужих мужей высматривать, но сейчас, вспомнив эту быль, задумалась о другом: может быть, и ей самой стоит постоять за свою честь, не уподобляться крикливым жёнам, каковые воплями да громкими ссорами стараются заиметь власть над своими мужьями?.. Вряд ли Ярослав отважится привезти царевну вместе с дружиной, перед всеми хвалиться своим «подарком». Скорее всего, если и привезёт в Переяславль, то тайно, так, чтобы никто не узнал...
Нить раздумий княгини внезапно пресеклась. Прошёл почти год, и та мордовская княжна могла понести от Ярослава. У Феодосии сдавило сердце. Она выпила ландышевого настоя, кликнула слугу и повелела найти Гундаря. Он явно знает больше, чем сообщил. Тот явился.
— Ты не всё мне пересказал, воевода, — помолчав, проговорила она.
— Боле и нечего, ваша светлость.
Чёрное, изъеденное смолой лицо дружинного головы точно окаменело.
— Эта бесовка понесла от князя?..
Гундарь облизнул пересохшие губы, пытаясь понять, кто ещё доносит княгине.
— Чего молчишь?
— Так то те же слухи поганые, ваша светлость. Узнать бы только, кто их разносит!
— Ой ли слухи, воевода! — с горечью усмехнулась Феодосия. — Ты ведь и сам в них веришь. Дыма без огня не бывает. Отец любил тебя, и ты его уважал. Благодаря ему ты стал дружинником, а потом воеводой. Я стала крёстной матерью твоему первенцу, Святополку. До сих пор я не нуждалась в твоей помощи, а ныне она мне понадобилась...
— Я сделаю всё, что в моих силах, ваша светлость, — поклонился Гундарь.
— Мне нужны два надёжных человека, которые бы исполнили одну мою просьбу...
Воевода напрягся, он тотчас понял, что задумала княгиня и чем всё может обернуться, если князь об этом проведает.
— Муж ни о чём не догадается, — промолвила Феодосия, точно прочитав его мысли. — Когда он вернётся, я ему ни одного худого слова не скажу, виду не подам, будто мне что-то известно, буду по-прежнему нежна и заботлива. Ему и в голову не придёт, что я могла замыслить подобное, а значит, и на тебя никакие подозрения не падут. Но я должна быть уверена, что через неделю или две той мордовской бесовки и её приплода в живых не будет. У меня хватит сил родить князю ещё двоих-троих сыновей, ежели он того захочет. Дети, рождённые на стороне, порождают смуты и раздоры, когда приходит пора делить наследство. Я хочу лишь уберечь от этого своих детей, коли мой безумный супруг этого не понимает и польстился на запах сладких девичьих подмышек...
Она говорила, медленно роняя слова, и каждое из них давалось ей с трудом, но голос её обладал такой силой и убеждённостью, что воевода даже не пытался ей возражать. Но, едва договорив, княгиня вдруг почувствовала страшную боль в висках, ей даже показалось, что тонкая кожа вот-вот лопнет и хлынет кровь. В глазах потемнело. Не в силах больше стоять, Феодосия опустилась на лавку, попыталась дотянуться до глиняного кувшина с ландышевым отваром. Но не смогла. Гундарь сам наполнил ей чашу и подал. Правительница сделала несколько глотков, поморщилась от горечи. В последнее время с ней часто такое случалось. Через мгновение боль отступила.
— Так я могу на тебя рассчитывать? — помолчав, спросила княгиня.
Она подняла на него свои тёмно-карие миндалевидные глаза, горящие на тонком белом лице, и воевода смутился от этого бесстрашного взора. И не смог ей отказать.
— Я подыщу таких людишек, ваша светлость, — поклонился воевода.
Глава двенадцатая
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕСТЬ ВОЛХВА
Утяша, покормив и уложив маленького Андрея (так она по просьбе Ярослава назвала первенца, которого зачала в первую же брачную ночь), оставила с дитём свою кормилицу Анну. Та саму её нянчила, несмотря на молодые годы. Впрочем, сколько их минуло, она попросту не помнила: может, двадцать пять, а может, тридцать. Полнотелая хохотушка, с большой грудью и бесстыдными зелёными глазами, способная своей лаской возбудить и мертвеца, она тем и снискала покровительство мордовского властителя, который только с ней и мог ощутить себя ещё жеребчиком, а не смердящим мерином. При этом она и Утяшу любила, как родную, и по-матерински пеклась о ней, а ныне с первых же дней привязалась и к её младенцу.
Новгородский князь уехал три месяца назад, пообещав, что как только царевна родит и малыш встанет на ноги, он заберёт их к себе в Переяславль.
— А почему мне сразу нельзя с тобой? — чуть не плача, спрашивала его «младшая княгиня».
— Ну куда ты поедешь с таким пузом? — сердился Всеволодович. — Нам полторы недели скорой рысью нестись до моей вотчины, вплавь переходить бурные реки, пробираться сквозь леса и чащобы, спать на сырой земле, а то и в седле. Не есть, не пить. Хочешь ребёнка угробить? Тогда собирайся!
Утяша угомонилась, а князь, дабы успокоить её, отложил свой отъезд ещё на неделю. Но едва он засобирался в дорогу, как она снова запричитала:
— Ты меня не бросишь?
— Если родишь сына, поглаживая её круглый живот, улыбнулся завоеватель.
— А если родится дочь?
— Всё равно не брошу, — усмехнулся Ярослав, прижав её к себе. — Но ты теперь жена князя, а значит, должна научиться терпению, уметь ждать, даже очень долго, и не плакать. Я всё равно приеду или пришлю за тобой своих людей, потому что мне с тобой хорошо...
— Я люблю тебя, — страстно прошептала она. — Я с ума сойду, если ты не вернёшься!
— Я вернусь за тобой.
Он поцеловал её. За те два года, что князь провёл рядом с ней, он сам не заметил, как прилепился к Утяше. Даже стал злиться на себя за эту телячью привязанность. Его с детских лет приучали к седлу, мечу и сулице, а с семи лет отец уже брал его в боевые походы. Едва повзрослел, тотчас женили, и желания его в том не спрашивали. Потому и пылкую любовь да нежность узнать он не успел, хоть невеста ему и понравилась. Худенькая, волосом светлая, а глаза чёрные насквозь прожигали. Даже робел первое время, когда с ней в постель ложился. Руки холодные, а губы огнём пылают. Это и принял за любовь. А какая она ещё бывает, если б кто-нибудь подсказал. Да и раздумывать было некогда, началась ратная жизнь, и видеться с женой приходилось раз в год, а то и в четыре. Но долгая разлука вскармливала любовь. Только встретившись с Утяшей, князь неожиданно для себя понял, что то была не любовь, голод желания.
А тут вдруг он обнаружил, что ему самому нравится целовать Утяшу, ощущать запах её тела, чего он давно уже не испытывал к внучке половецкого хана. Ему доставляло нечаянную радость её гладить или просто любоваться ею, слушать её глупую болтовню. Он начинал даже волноваться, когда она подолгу не показывалась. Князь мог часами валяться с ней на ковре, позволять молодой жене разглядывать свою наготу и рассказывать о боевых шрамах. Утяша замирала, утирала слёзы, слушая о его сечах. В Ярославе вдруг проснулась неуёмная нежность, о которой он раньше и не подозревал. Точно сам не ведал, что может быть не только грубым, диким, безумным, но и трепетным, ласковым.
За полгода гостевания у Пургаса — часть своей дружины и знамёна брата Георгия спустя неделю он отослал в Переяславль и Владимир — Всеволодович столь многое узнал о себе, что эти знания потрясли его. Он даже не пошёл войной на соседнее племя элов, с которыми спешно затеял вражду мордовский правитель, заручившись поддержкой русичей. Князь остался с Утяшей. Отправился с ней в лес по малину да храбро защитил её от сластёны медведя, схватившись с ним и пропоров ему брюхо.
Феодосия, чуть не по её, мгновенно выказывала свой дикий нрав и долго не прощала обиды, сама не понимая того, сколь князь отзывчив на ласку. Утята и доказала, что из него можно верёвки вить и всю хмурость перетапливать в нежный ручеёк. Вот он и журчал, не в силах от неё оторваться.
Не успел Ярослав уехать, Утята побежала к старой гадалке Олле, жившей одиноко в лесной избушке.
— Скажи, он вернётся или нет? Он заберёт меня в свой Яславль? — потребовала она. — Вот! — царевна подала ей красный кушак, которым Ярослав подпоясывал свой кафтан. Олле взяла его, обнюхала, развела огонь, вскипятила отвар из семи заповедных камней, потом бросила туда пояс. Встала на колени перед дымящимся котлом, закрыла глаза, забормотала, покачиваясь в такт своим странным словам, значение каковых Утяша не понимала. Она, замерев, не сводила глаз с гадалки.
Прошло полтора часа. Старая Олле неожиданно затихла и повалилась на пол. Через несколько мгновений она поднялась, тяжело дыша, присела на старую кошму. Её выцветшие глаза слезились и губы тряслись от страха.
— Он заберёт меня к себе? — дрожа от волнения, вымолвила Утяша.
— Ты должна взять сына и немедля бежать отсюда, — раскуривая свою длинную трубку и понемногу успокаиваясь, хрипло выговорила Олле.
— Ярослав хочет снова напасть на нас?
— Он тут ни причём. Я узрела женский лик, и чёрный дым исходил от него. Скорее всего, кто-то обо всём донёс жене князя, а она из древнего рода диких кочевников. Такие не прощают измен. Она послала своих слуг убить тебя и твоего сына. С князем же твоим ничего не случилось, он только о тебе и думает...
Утяша расцвела, словно и не слышала никаких угроз.
— Ты разумеешь, что я тебе присоветовала? — рассердилась гадалка.
— А что я должна разуметь?
— Я сказала, чтоб ты, не теряя времени, забрала своего сыночка и уехала вниз по реке к своему дяде! — с трудом сдерживая нетерпение, вымолвила Олле. — Там тебя никто не найдёт. И никому не говори, куда ты уедешь. Никому! Иначе эти люди сыщут тебя и там.
— А что я содеяла плохого?
— Ты причинила боль старшей княгине, у них не принято иметь много жён! Их Бог этого не разрешает. Её таинники уже близко, тебе надо уезжать немедленно.
Только теперь до юной жены Ярослава дошёл смысл сказанного, и лицо её окаменело.
— Но мой отец нас обручил...
— Твой отец спасал наше царство от гибели. И по нашим обычаям можно иметь несколько жён. Там же, откуда пришёл твой наречённый, это запрещено верой. Но он князь и, наверное, может нарушить запрет, я не знаю. Ведаю, что Ярослав любит тебя.
— Он сказал, что либо сам приедет, либо пришлёт за мной своего человека, а как я узнаю, что Ярослав прислал за мной, если я никому не скажу, куда уеду? — растерянно пробормотала она.
— Я буду знать, где ты.
На лице Утяши вспыхнула горестная гримаса.