– Я не вернусь домой, – отвечаю я и сам удивляюсь. Я топаю ногами по земле, чтобы проверить, не стою ли я на мороженом. Не-а, по ногами все еще бетон.
– Вернешься, куда денешься, – отмахивается папа. – Тебе шестнадцать. Ты живешь с нами. И мы со всем разберемся, обещаю. – «Щенка, хомяка, роликовые коньки, бейсбольные карточки – обещаю, обещаю, обещаю».
Я слышу, как папа поднимается на главное крыльце и тяжело дышит, забравшись на него.
– Я не вернусь, – повторяю я. – Пока она живет с вами – не вернусь. – Когда я это говорю, меня захлестывает волна: страх, паника и тигриная ярость.
– Давай потом поговорим, – отвечает папа, со скрипом распахивая дверь. – Поверь мне, все будет хорошо.
– Я не вернусь, – отвечаю я.
Повесив трубку, я пробираюсь между тощими курильщиками на задний двор РЕС-центра с огромной парковкой и разгрузочной станцией. Я слышу чьи-то вопли и подхожу поближе, чтобы посмотреть, кто кричит. Там стоит высокий, толстый, лысый мужик, а напротив него два тощих парня. За ними сидит женщина с чемоданом. Тощие парни орут прямо в лицо лысому:
– Мы нахрен сваливаем, Джо, – говорит один из них.
– Это полная хрень, – говорит другой.
– Завтра будем в Филли, потом уходите на здоровье, – говорит, видимо, Джо. Он чешет лысый затылок. – Я только что заплатил вам! Какого хрена вы меня так подставляете?
– В жопу Филли и тебя тоже! – кричит первый парень, и все трое разворачиваются и уходят от Джо. Я напряжен: как ни странно слышать это от грызущего лица, сворачивающего шеи и кусающего собственную сестру столового сруна, я не очень люблю конфликты.
– Сами идите в жопу! – кричит Джо. Потом с минуту стоит и злится. – Попробуйте теперь выбраться из этого сраного городка!
Я разворачиваюсь и натыкаюсь на девушку из первого окошка и другого кассира.
– Простите, – говорю я. – Не заметил, что вы тут.
– Мы услышали крики, – отвечают мне.
– Все уже кончилось, – сообщаю я.
«Все кончилось, Джеральд. Попробуй теперь выбраться из этого сраного городка».
========== 22. ==========
Девушка из первого окошка и другая кассир развернулись и пошли обратно к боковому входу. (Я упоминал, что у нее самая классная задница в мире? Наверно, не упоминал. Мужские камуфляжные штаны – хорошая штука, вот и все что я скажу.) Я отхожу к заднему крыльцу, сажусь на ступеньку и наблюдаю за людьми. Вокруг довольно тихо. Бродит охрана, занимаясь своими охранными делами. Может, стать охранником? Я достаточно мускулистый. Это наверняка лучше, чем продавать хот-доги. Кажется, сказав папе, что не вернусь домой, я все испортил. И все же мне права очень не хочется домой. Однако другого выхода у меня нет.
У подножия ступенек появляется парень примерно моих лет. Он очень высокий, и его волосы отросли ровно настолько, чтобы стянуть их в хвост. Поднимаясь по ступенькам, он оглядывается через плечо на разгрузочную станцию, а как только его становится оттуда не видно, он достает пачку сигарет и закуривает. Потом орет:
– В жопу все!
Честно, я подпрыгиваю. Он замечает движение и поворачивает голову в мою сторону, давая понять, что видит меня. Я кричу в ответ, близко не так громко, но с душой:
– В жопу все!
Секунду мы смотрим друг на друга. Я думаю все то, что Джеральд думает при виде новых людей: он узнал меня, он видит таблицы поведения и все пустые места, он в любой момент откроет рот и скажет: «Привет, ты же Срун!» Он поднимается еще на несколько ступенек и садится в трех ступеньках от меня, так, чтобы можно было поговорить.
– В жопу все, понимаешь? – спрашивает он.
– О да, чувак, понимаю. Просто. В жопу. Все.
Мы смеемся. По-настоящему. Ему приходится вытереть нос: от смеха у него текут сопли. Я не знаю, по-настоящему ли смеюсь я. Думаю, что да.
Отсмеявшись, он спрашивает:
– Ты тут работаешь, да? – Я киваю. – Хорошо платят? – он долго, отчаянно затягивается сигаретой.
– Ну, все лучше, чем ничего.
– Я ни хрена не зарабатываю. Пока не стану взрослым.
– Жуть.
Мы молча сидим, и я пытаюсь понять, какой у него акцент. Он явно не местный. Похоже, у него южный выговор. Но не очень сильный.
– И сколько еще лет так? – спрашиваю я.
Он затягивается:
– Мы работаем над выступлением не меньше остальных, понимаешь? – Теперь у него акцент жителя Нью-Джерси. Или Нью-Йорка.
– Ты работаешь в цирке? – спрашиваю я. Он смеется, и из его носа выходит дым.
– Я и есть цирк, чувак. Каждый сраный день моей сраной жизни.
С разгрузочной станции раздается крик толстого лысого Джо:
– Куда пропал мелкий засранец? Я ясно сказал – прибраться до спектакля! Бесполезный сукин сын!
– Ого, – говорю я, потому что не знаю, что сказать. Потом добавляю: – Слушай, в чем прикол клоуна-стоматолога? Что в нем смешного?
– Понятия не имею, – отвечает он. – Никогда не понимал, зачем нужны клоуны.
– Ты часть цирка и все равно не понимаешь?
– Не-а, по-моему, они просто тупые, – он затягивается сигаретой. – Но детям нравится.
– Вот как. По-моему, детям не должно нравиться смотреть, как клоун выдирает себе зуб, – замечаю я. – Видимо, я уже не ребенок.
– Сколько зарабатываешь? Семь баксов в час? Восемь?
– Семь пятьдесят.
– Ты повар?
– Не-а, стою за кассой. Ничего, зато из дома выбираюсь. – Парень хмыкает. – Чего?
– Черт, все бы отдал, чтобы выбраться из своего дома.
Он делает последнюю затяжку и давит сигарету ногой, хотя скурил только половину. Потом показывает на стоящие на парковке цирковые автобусы:
– Знаешь, сколько лет я хочу все это подорвать? – спрашивает он. – Я даже знаю, как. Я мог бы. Мог бы все взорвать. Чтобы вся эта хрень закончилась. Для всех нас.
– Ого, – говорю я. Кажется, я нашел свое второе я. «Привет, второй Джеральд. Рад знакомству. Хочешь, вместе взорвем мир? Да-да, весь чертов мир?»
– Но не могу же я взорвать собственную семью? У меня есть сестры. Племянники и племянницы. И бабушка…
Тут он замолкает, потому что Джо снова кричит: «Найдите мне этого мелкого говнюка и засуньте его в сраный автобус! Чтоб через час все блестело!»
– Ага, – соглашаюсь я. – Всю семью взрывать нельзя. Плавали, знаем.
– Правда что и?
– Ага.
– Нам надо дружить. У меня нет друзей, почему бы не подружиться с другим таким же ненормальным?
При мысли о том, что он назвал меня ненормальным, у меня ноет сердце. Но тут не поспоришь.
– Надо дружить, – соглашаюсь я. – Дашь свой номер?
Я диктую ему свой, он забивает его в телефон и присылает мне сообщение: «Я Джо-младший». Я добавляю к себе его номер и отвечаю: «Я Джеральд». Тут он, наверно, должен бы уставиться на меня, ткнуть в меня пальцем и сказать что-нибудь про Теле-в-жопу-Тётю, но он ничего не говорит.
– Убил бы кого-нибудь, чтобы с вами поехать, – признаюсь я. – Тут полный отстой.
– Поверь мне, настоящий отстой – это моя жизнь. Слушай, ты зарабатываешь семь с половиной баксов в час, у нас ты никогда столько не заработаешь. Большой Джо тот еще скряга. – Как по команда, Большой Джо орет снова. – Черт, мне пора. Папа в гневе.
Он спускается по ступеньке и идет по парковке. Его отец орет всякие гадости, а он, не обращая на него внимания, подходит к автобусу, встает в укромном месте и закуривает новую сигарету.
Я вдруг понимаю, что хочу быть им, хотя знаю его пять минут.
– В жопу все! – кричу я ему в спину. Он кивает. Уходя, я слышу его крик: «В жопу все!»
========== 23. ==========
Девушка из первого окошка напомнила мне свое имя, но я все еще им не пользуюсь. Я просто улыбаюсь ей, боюсь ее и хочу понюхать ее волосы. Звучит стремно, но я совсем не в этом смысле. В суете перед шоу я кидаю на нее взгляд и вижу, что сегодня она чем-то расстроена. Я вспоминаю, как встретил ее в перерыве в уголке курильщиков. Она тихо говорила по телефону. И не улыбалась, как обычно. Тогда я подумал, что она злится за то, что я сказал, когда они с подругой пришли узнать, откуда крики, но теперь я подозреваю, что я тут ни при чем. Поэтому по пути за новой порцией хот-догов для ее окошка я здороваюсь:
– Привет.
– Привет, – отвечает она, и по ней ясно видно, что улыбаться она не будет. Я улыбаюсь сам, но она все равно не улыбается. Кстати, если я в пяти футах от нее, мне не хочется никого убивать.
Когда начинается выступление цирка и толпа редеет, я подхожу к первому окошку: она пишет что-то в своей книжечке, опираясь на стойку. Я не хочу, чтобы она думала, что я читаю через плечо, поэтому встаю подальше и жду, пока она закончит.
– Ого. Джеральд, хорош подкрадываться.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Нет, – вздыхает она.
Я киваю, и мне хочется обнять ее, потому что по ней видно, что ей не помешали бы объятия. Но Роджер говорит, что нужно перестать думать, будто я знаю, кому что нужно. Он сказал: «Из-за твоего… необычного детства ты воспринимаешь себя более выраженно, чем большинство». Помню, с каким раздражением он поглядел на меня, когда я ничего не понял.
– Ты думаешь, что мир крутится вокруг тебя, – перевел он.
– Я так не думаю.
Что Роджер может знать? Он просто парень вроде меня, только с дипломом каких-то занюханных курсов по борьбе с гневом. Ненавижу, когда он начинает разговаривать, как весь из себя психолог. Я завожусь от одной мысли о нем. Лучше посмотрю на девушку из первого окошка:
– Я могу чем-то помочь?
Она хихикает:
– Только если у тебя есть волшебная машина времени.
– А если она у меня есть?
– Тогда перенеси меня в будущее, года на два. Желательно, чтобы у меня были кое-какие деньги и я уехала в какое-нибудь интересное место. В Марокко там или в Индию.
– Ого, – говорю я, потому что никто на моей памяти туда еще не хотел. Я вообще не уверен, что за неполные семнадцать лет жизни слышал от кого-нибудь слово «Марокко».
– Поедешь со мной? – спрашивает девушка. Я хочу, чтобы она улыбнулась, поэтому отвечаю:
– Поеду, – хотя не хочу ни в Индию, ни в Марокко.
– Правда? – спрашивает она. – Ты захотел бы со мной поехать?
– Конечно, – отвечаю я. – В смысле, конечно, я ничего не знаю про Индию…
– Я не могу тебя разгадать, – говорит она. – Сначала мне кажется, что ты ничего, а через минуту… ты, не знаю… я просто не могу тебя разгадать.
– Я загадка. – Так называет меня школьный психолог.
– Загадка, – повторяет она. И улыбается. Я улыбаюсь тоже.
Тут подходит Бет. У нее включен режим управляющей, и я вряд ли когда-нибудь увижу ее другой. Но, похоже, за стенами РЕС-центра она ничего так, интересная. Иногда к ней сюда приходят друзья и они все вместе строят планы на выходные. Однажды какой-то чувак предложил искупаться голышом. Я подумал, что, наверно, никогда в жизни не буду купаться голышом.
– Джеральд, – просит Бет, – можешь посчитать за меня доги? – И я ухожу считать хот-доги.
Когда мы закрываемся, я замедляюсь. Всем остальным не терпится разойтись по домам. Кассирам из четвертого и пятого окошек нужно было уйти поскорее, чтобы забрать детей от бэбиситтеров. Бет спрашивает, могу ли я почистить плиты для хот-догов, и я соглашаюсь, и предлагаю еще помыть пол, потому что это значит, что я выйду отсюда последним.
– Пол уже моет Ханна, – отвечает Бет. Ханна – так зовут девушку из первого окошка.
Я мою плиты для хот-догов и отношу всю посуду в раковину. Ее моет кассир из второго окошка. Бет спрашивает оставшихся кассиров, хотим ли мы поесть непроданного фаст-фуда, и я понимаю, что не ел целый день и ужасно проголодался. Бет дает мне маленький подносик наггетсов и картофеля фри. Я подхожу к стойке с соусами, беру салфетку, перекладываю на нее наггетсы и наливаю в поднос кетчупа. Я заливаю им картошку и макаю туда наггетсы. Все это время я думаю о хоккейной даме. Я макаю в нее еду, чтобы кто-то обнимал меня изнутри.
Я ем покрытый кетчупом обед, наблюдаю, как девушка из первого окошка моет пол под пятым киоском, и нахожу хорошие стороны поездки в Индию. Там меня никто не знает. Там никто не назовет меня Сруном. Там нет Таши. Индия – это прекрасно. Вот бы полететь туда прямо сейчас – и сдержать данное папе слово: «Я не вернусь».
Через полчаса я сижу в машине на парковке. Не в том гараже, где я ставил машину утром, а на парковке РЕС-центра. Вокруг меня циркачи деловито собирают оборудование перед отъездом в Филадельфию. Я уже написал Джо-младшему, моему новому другу, но он не ответил. Думаю, я не хотел бы уезжать с парковки, пока не попрощаюсь (настоящие психи прощаются воплем «В жопу все!»). Пока я высматриваю Джо, его отец тыкает всюду пальцем и орет. Он правда много орет. Я слегка приоткрыл окно и внимательно слушаю. Я услышал, что они сегодня на… уезжают. Они на… начинают ставить декорации в другом городе в три …ных часа утра. …ные долбо…, которые сегодня ушли, должны были на… вести автобус с актерами, чтобы приехать заранее и до… поспать перед первым представлением.
– И как будто, …, этого мало, у меня еще …улся газ! – говорит он в трубку.
Он мне нравится. Полная противоположность папы. Папа, кстати, за последний час звонил четыре раза и оставил два сообщения. «Джеральд, надеюсь, ты не всерьез собирался не возвращаться домой. Мы обо всем поговорим». Второе сообщение звучало тревожнее: «Джеральд, позвони, когда прочтешь». Отец Джо явно выразился бы прямее. Я полчаса наблюдал за ним, я знаю, о чем говорю. Он написал бы что-то вроде: «Тащи свою ж… домой и не смей на… опаздывать!»
Тут я вижу девушку из первого окошка. Она идет по дорожке и разговаривает по телефону. Вечером здесь опасно ходить. Особенно по субботам. Особенно – если ты красивая девушка и от тебя пахнет ягодами. Я выхожу из машины и пытаюсь идти за ней, но она исчезает из виду, и я сажусь обратно в машину и начинаю объезжать квартал.
Сделав два круга, я начинаю тревожиться. Мне хочется открыть окно и кричать ее имя. Вместо этого я расширяю область поиска и нахожу ее уже в двух кварталах от РЕС-цента. Она идет к самым неблагополучным районам.
– Эй, – говорю я, – давай подвезу, куда там тебе надо?
Она останавливается, скрещивает руки на груди и вздыхает. Потом залезает в машину, и я замечаю, что она плакала. Мне снова хочется ее обнять, но я сдерживаюсь.
– Куда тебе надо? – спрашиваю я вместо этого.
– Никуда.
– Ладно, – отвечаю я. – Но ты же куда-то шла?
– Да, я шла.
– Так скажи, куда, подвезу.
– Я шла в никуда, – отвечает она.
– Вот как. Тогда можно мне с тобой?
Она хихикает, разряжая напряжение в машине. Оно было огромным, потому что я никогда раньше не сажал в машину девушек. Я могу думать только о том, что мне говорили о девушках. У меня в голове каша из слов о девушках:
«Не встречайся с девушками. Даже не гуляй с ними. Девушки всегда обманывают. Девушки требуют больше, чем ты можешь дать, Джеральд. Одна ошибка – и ты в тюрьме. В твоем возрасте оно того не стоит, поверь. Может быть, ты по мальчикам. Это многое объяснило бы».
========== 24. ==========
Я не говорю девушке из первого окошка, что у меня есть план на вечер, но он у меня есть. Я написал Джо-младшему еще одно сообщение и все рассказал ему, но он пока не ответил. Мы некоторое время ездим туда-сюда, а потом она спрашивает меня, когда мне нужно быть дома.
– Никогда, – отвечаю я.
– В каком смысле?
– Не знаю, – признаюсь я. – Наверно, я не вернусь домой.
– Куда тогда ты едешь?
– Никуда, – отзываюсь я. – Как и ты.
Она кивает и спрашивает разрешения включить музыку. Я соглашаюсь, она подключает телефон к моей стереосистеме и врубает какой-то старый панк-рок. Не знаю, кто поет и какой это жанр, но звучит неплохо. Две песни спустя мне начинает казаться, что я что-то делаю не так. Я ей не доверяю. Может быть, она расскажет кому-нибудь, что я подкатил к ней и пристал с чем-то, с чем я не приставал. Может, это какой-то розыгрыш, и где-то ее ждут подружки, чтобы вместе посмеяться над бедным Сруном, который поверил, что у него бывают друзья. Что ж, не в первый раз.