Молодая особа женского пола смотрела на меня с ненавистью и презрением. Её худые руки упирались в худые бока. А огромный чёрный ботинок на правой ноге отбивал чечетку выжидания.
– Мне ещё долго ждать или как?
Моя рука нехотя начала расстёгивать пуговицы на рубашке. Глаза всё ещё пытались поймать что-то человеческое во взгляде обозлённого человека. Они хотели верить, что такое поведение и такая ситуация на самом деле шутка или хотя бы розыгрыш.
Но нет, игра желваков на спазмированном лице продолжалась. И похоронный ритм правого ботинка не прекращался.
Я снял рубашку, ремень, брюки, остался в носках…
– Снимай всё!
Я был не против, но в других обстоятельствах. К тому же приказной тон не добавлял романтики. Но я подчинился. Я уложил все свои вещи рядом с собой на холодный бетонный пол. Затем я снова посмотрел в глаза молодой особе.
– Ты отвратителен, – раздраженно произнесла она.
Видимо ей очень хотелось что-то сказать. Да и мой ищущий объяснений взгляд требовал слов. Но получилось не очень. Это были не те слова, которые мне хотелось услышать.
– Неужели?
Мне стало смешно. Глупо, конечно, но что я мог поделать со своим цинизмом. Женщина хотела обнажить меня и мои чувства. Женщина получила желаемое.
– И что же конкретно тебя бесит в моем теле?
Я говорил и следил за её лицом, следил за её реакцией…
– Может то, что даже вся ненависть мира не сможет затмить твоё желание подойти ближе и погладить мое тело, взять в руку мой член, встать на колени и поцеловать его с той испепеляющей гаммой чувств, что в данный момент прячется под покровом сучей обозлённости?
– Нет!!!
Я сказал, что думал. И я поплатился за это.
– Нет! Нет! Нет!
Она не смотрела. Она била, не целясь. Я же не пытался понять, старался закрыться от ударов прута руками.
Ударов было немного. Всё-таки била женщина. Она быстро устала. Но истерика не прекратилась. Были сверкающие молниями глаза, вздыбленные волосы, прыжки на месте, странная жестикуляция…
– Мразь…, – вырвалось из искривлённого рта.
Злость мешала ей говорить, не позволяла подбирать нужные слова. А я следил за ней в скрюченной защитной позе и нервно гадал: что же дальше?
– Свиньи… И этот ваш отвратительный запах!..
Ещё мгновение и вот в её руках все мои вещи, скомканные в одно (даже дорогая красивая обувь). Она толкнула меня, подбежала к люку, сдернула задвижку, распахнула дверцу. Там внутри пылал живой огонь.
– Вот! – крикнула девушка, кидая мои вещи в огонь (даже дорогую красивую обувь).
Дверца захлопнулась, задвижка вернулась на место, девушка развернулась.
Теперь девушка была немного счастлива.
– Мыться, паскуда, – сказала она, задыхаясь от волнения, и снова замахнулась на меня прутом.
Глава шестая
Меня отмыли. Меня одели в чистую розовую робу, отглаженную до идеальных стрелок. Затем я оказался в новой комнате с новыми столиками.
– Садитесь! – приказали мне.
Немногословно.
Палец указал мне на третий столик слева. Там сидел понурый мужчина с большими пушистыми усами цвета вороного крыла. Он обедал. А может, завтракал… Все эти походы из конца в конец исчерпали все шансы следить за временем.
Большая алюминиевая ложка то и дело скребла по дну многоячеистой пластиковой тары для еды. Ложка то загребала тушеные овощи, то вылавливала кусок мелко порубленного мяса. Либо первое, либо второе то и дело отправлялось в открытый рот с кривыми желтыми зубами и там пережёвывалось с небрежным мещанским чавканьем.
Я сел напротив.
– Сиди здесь!
Это был новый приказ. Выдав его, конвоир удалился.
Я же остался. Сидел, смотрел…
Было скучно. И я спросил:
– Нормально живётся?
Мужчина едва заметно вздрогнул. Зубы пару раз сомкнулись в процессе перемалывания пищи, а затем мужчина как в замедленной съемке перевёл взгляд с ложки на меня. Он тоже нашел что спросить:
– Зачем вы создаёте сомнение?
Это был чудной вопрос. Я его не понял. И это меня испугало. Но доброта в чужих глазах не позволила мне зациклиться на глупой идее страха. Я проигнорировал страх. И я стал проговаривать всё, что приходило на ум:
– Я тут впервые…
Челюсти мужчины снова двигались.
– Произошла какая-то ошибка. Я уверен…
Полоска шинкований капусты перепрыгнула из одного угла рта в другой.
– Они называют меня убийцей. Но я этого не понимаю…
Далеко за спиной вроде как располагалась кухня. Я слышал стук ножей и звон посуды. Кран с водой то начинал шуметь, то замолкал. Что-то шипело. Что-то скворчало. Я слышал раздражённый возглас повара:
– Давай вынимай!
– Это точно ошибка…
– Быстрее! Сгорит же…
Мужчина с усами всё молчал и молчал. Он то жевал капусту, то жевал мясо, а то и вовсе чванливо причмокивал, наслаждаясь послевкусием только что употреблённого в пищу разносола.
Потом пришла и моя очередь.
– Пожалуйста!
Передо мной поставили аналогичную тару.
– Спасибо, – машинально ответил я.
Но тут же мне стало ясно, что всё совсем не то. В моей таре нельзя было обнаружить мясо и капусту. В ней были три поджаристых сырника, сметана и варенье из черноватых ягод. Возможно, это была смородина.
– А почему мне это?
Мой возмущённый голос не позволил конвоиру далеко уйти.
– Чем-то недоволен?
Женский голос был резким и сердитым. А мог бы быть добрым и ласковым.
– Это неправильно.
– Что неправильно?
– Хрень какая-то.
Я хотел рассмотреть лицо женского пола. Я хотел понять его насущные взгляды и эмоции. Но яркая лампа на потолке мешала. Так что пришлось уткнуться в тарелку.
– Я тоже хочу мясо и капусту.
– Хотеть не вредно. Но у тебя диета.
– Какая ещё диета?
– Ты убил пятнадцать человек. Значит, твой рацион подлежит снижению ингредиентов агрессивности.
– Что?
– Подчинись!
– Не хочу.
Я едва не ударил кулаком по столу. Настолько много в тот момент во мне было злости и негодования. Но моему конвоиру было плевать. Она оставила меня наедине с обедом и усатым товарищем по несчастью, не проронив более ни словечка.
– Сука, – зло прошептал я.
Глаза пытались испепелить сырники, в ушах громким эхом звучали удаляющиеся шаги.
– Хрен с вами…
Я ткнул пластиковой вилкой в еду. Всё же я был голоден и тоже хотел жевать.
– Судя по словам этой дамочка, ты мало похож на невиновного.
Я с недовольным видом сунул в рот кусок сырника.
– Меня зовут Анфасий.
Мне нечего было ответить. К тому же во мне затаилась обида на мужика с усами. А вот его прям-таки прорвало:
– Пойдём отсюда.
Мужчина отодвинул от себя недоеденное.
– Дело есть.
– Зачем? Куда?
– У нас тут есть игровая комната.
– Ещё одна комната? Много же у вас их…
– Не капризничай.
Он встал. Его взгляд сверху вниз ждал от меня ответных действий.
– Может позже, – предположил я.
– А сейчас что? Будешь выковыривать ягодки из варенья?
Этим я и занимался.
Не дождавшись моего решения, мой собеседник вышел из-за стола и направился прочь.
– Удачи.
– Тебе тоже.
Мне казалось, отрицание поможет.
Не помогло.
Я посмотрел по сторонам. Ещё девять человек были разбросаны по столикам. Каждый что-то ел. Или пил. Я заметил одного жирдяя, что откинулся на спинку стула и, покачиваясь на задних ножках, амбициозно дегустировал кофе из маленькой глиняной чашки. На его столе стоял большой глиняный кофейник. В выражении лица этого человека не было волнения или беспокойства. Он был смиренно экзальтирован.
Но он, как и я, находился в тюрьме. Он был обязан иметь при себе что-то, похожее на переживания.
Но их не было.
Внезапно я понял, что не хочу стать этим человеком. Нежелание быть смиренным заставило меня действовать. Я отбросил вилку. Я встал из-за стола.
– Постой, – крикнул я.
Усатый обернулся.
– А что там есть?
– Шахматы и много всего прочего.
– Шахматы…
Мне показалось это интересным. Однако же мое умозрительное впечатление, соответствовавшее заданной точке пространственно-временного континуума, очень сильно рознилось с насущной реальностью. Я убедился в этом очень быстро. Для этого понадобилось лишь пересечь очередной порог.
– О, у нас новые игроки! Славно, славно…
Шагавший впереди, усатый Анфасий отошёл в сторону и из-за его спины возникла женщина. Она смотрела на меня с притянутой за уши улыбкой. Да и на остальных в помещении она смотрела точно также.
– Здрасьте.
Моя рефлекторная вежливость пришлась не к месту. Во всяком случае, так мне показалось.
– А шахматы-то где? – взбрыкнул я словом в адрес человека, приведшего меня на новую стезю.
– Так вот же они…
Анфасий развёл руками с таким тоном, словно я не понимал очевидного.
– И у нас как раз не хватало двух человек.
Старая кошелка продолжала улыбаться.
Именно старая!!!
Нет бы молодую ветром занесло. Я бы тогда возможно смог смириться с нюансами. Но не свезло.
Старая женщина смотрела на меня. Старая женщина ждала.
– Давайте уже, – требовал её слегка картавый голос, лишенный половины зубов.
– Чего?
Я не понимал, чего от меня хотят. Я видел комнату и шестнадцать мужиков, что стояли по стойке смирно в три шеренги. Про суть этого действа мне никто не донёс. Даже усатый Анфасий, обещавший чудеса, быстро слился и также быстро оказался в одной из шеренг.
– Ты… ты куда? – я попытался его окликнуть.
Но где уж там?
Он к тому моменту уже был на другом краю комнаты и прятался за чужой кучерявой башкой.
Мне естественно вся эта тема не понравилась.
Но что ещё я мог сделать?
Постарался остыть. Встал я, значит, в шеренгу, постоял с минуту, повертел головой из стороны в сторону. И чувствую, что не мое.
– Скучно у вас здесь, – говорю я тётке.
Она как раз закатила глаза к потолку и надрывно постанывала:
– Ме-ме-ме…
Тётка не ответила. Видимо была слишком увлечена дыхательным экстазом. Зато меня толкнул мой сосед по шеренге:
– Это не для веселья, – сказал он.
Его светло-зеленые глаза излучали чистое сияние доброго и светлого.
Я же смотрел на него, пытаясь выразить недоумение.
– Тогда для чего? – спросил я.
– Практикуем правильное отношение к женщинам.
– Это какое же.
– Стоическое.
– С хера ли?
Кривить лицо ещё сильнее было невозможно. Зато я мог сверлить горе-просветителя презрительным взглядом. Просверлить, конечно, не получилось, но я заметил закономерность: у этого человека тоже были пушистые чёрные усы. Такие же, как у Анфасия.
В голове поскрипели извилины, потом внезапно громко щёлкнуло умозаключение.
– Е мое…, – сорвалось с моих губ.
Я смотрел на одного, второго, третьего… Семнадцать человек стояли в непоколебимой позе перед изрыгающей стоны женщиной:
– Ме-ме-ме…
И у каждого из них были чёрные пушистые усы.
Нет! У меня не двоилось в глазах. И не троилось. И других степеней приумножения тоже не было. Я точно знал, что мой знакомый Анфасий (тот, что привёл меня играть в шахматы) сбежал на другой конец комнаты. И у него были чёрные с сединой волосы. А мой теперешний сосед по шеренге был рыжим с небольшими залысинами.
Взгляд пошёл дальше. Там были блондины, полностью лысые, сильно кучерявые…
– Как зовут тебя? – спросил я того, кто был рядом.
– Анфасий.
Это был окончательный удар по здравомыслию.
Возник кратковременный транс моего сознания. А потом я поступил так, как посчитал нужным.
Эффектно. Неотразимо. Неожиданно.
Захотелось порвать шаблон.
Я стал медленно стягивать с себя одежду. В этот раз меня не просили. Но в этом и заключался прикол. Каждый элемент гардероба я постепенно откидывал в сторону, пока не оказался гол как сокол.
Решил, это точно сработает.
Должно было. Я так думал. Но не сработало.
– Как вам такое отношение?! – после первой неудачи я захотел привлечь чужое внимание не только телом, но и словом, – Нравится?
Только снова нет. Не привлёк.
Прошла минута настойчивого ожидания. Всё-таки мне очень хотелось надеяться, что меня заметят и оценят, что семнадцать мужчин всё же оторваться от пустого таинства, которое им навязала чужая воля, и переключаться на что-то новое.
Я предлагал раздевание, возвращение к сути и естеству.
Однако мой личностный рост до голого короля никого не заинтересовал.
– Ме-ме-ме…
Ещё один миг и стало в конец скучно. Я понял, что оставаться нет смысла. Но и удаляться с позором мне не хотелось.
Я посчитал, что нехорошо признавать поражение. Моя гордость требовала ухода с высоко задранным подбородком. А потому я не стал собирать вещи с пола и вновь натягивать на тело. Я так и оставил их на полу, а сам вышел в дверь всё таким же – голым.
Мне показалось, это умная мысль.
Только лишь показалось.
– Здрасьте!
Я снова оказался в столовой. И теперь на меня смотрели два десятка женских глаз. Кто-то подавился…
– Да уж…, – прошептал я, но постарался быть стойким.
Голый, но король!
Как видно, завтрак для заключённых кончился. И вполне закономерно начался обед для сотрудников.
Но я-то не знал…
Неловкости или смущения я не чувствовал. У меня не было повода бояться собственного тела. А вот другие…
– Вам нравится? – спросил я у них.
Женщины молчали. Они пожирали своими жадными блестящими глазами мое низкокалорийное тело. Одна из них попыталась подняться со стула, влекомая моим мясом.
– Тук-тук-тук!!!
Её остановил громкий стук дверь. Три громких удара по дереву с выдержанными ударами. Женщины оглянулись на стук. Я посмотрел прямо.
И тут раздался грохот:
– Бах-барах!!!
Дверь в мгновение ока разлетелась на щепки. Женщины скрючились в защитных позах. Все они берегли лицо. Я же спасал куда более важные вещи.
Секундой позже дым рассеялся, град из щепок прекратился. Из обугленного дверного проёма появилась фигура. Я узнал её. Это была та самая девушка, которая так и не назвала мне своего имени. Она была со мной очень грубой. Она издевалась надо мной. Но при всём при этом я не желал ей зла. И поэтому когда я увидел её худощавое тело в светло-синем комбинезоне и очки, и черты лица, которые меня чем-то тронули и заинтересовали, из меня вырвались слова искреннего беспокойства:
– Что случилось?
Голубоглазая девушка не ответила. Она подалась вперёд, и из густой пелены дыма показалось поблёскивающее лезвие широкого ножа. Это лезвие было плотно прижато к её горлу.
– Что происходит? – повторил я.
Ещё немного движения вперед и из дыма показалась сжимавшая нож рука, потом появилась голова.
– Всем стоять! Не двигаться! – закричала голова.
Она была одета в розовый чулок. Голос определился как мужской.
– Это захват! Исполняйте приказы и с вами ничего плохого не случиться!..
Ситуация была внезапной, нежданно-негаданной. Понятное дело, что нервы тотчас взвинтились.
– Какие ваши оправдания?
Голова повернулась в сторону вопроса. Его задала женщина в большой фуражке. Её крючковатый нос выглядел недовольным.
– Никаких!
Чётко и ясно. Затем голова обратила взор на меня.
– Мне нужен он!
Я не удивился. Неприятности снова нашли меня.
– Что? Опять? Не нужно меня снова похищать. Мне прошлого раза хватило…
Интуитивно и логически я прекрасно понимал, что мои слова и доводы не имеют силы в данном контексте. Однако же не сказать своего «фу!!!» мне мешала моя гордость. И я ждал, что мне скажут:
«Закрой хлебало!»
Сильно и властно. От такого гордость обычно затыкается. Она начинает понимать кто в доме хозяин.
Но таких слов не последовало. Не было грубости и авторитарного приказа. Был лишь тихий шаркающий звук. Пронзительно-скоротечный. А потом на пол рухнуло худощавое тело в светло-синем комбинезоне.