Увы, полностью изолированных миров не существует. Реальность врывается даже в сны самых скрытных людей, та неприкрытая реальность страшного мира, которая готова разорвать, раскромсать в клочья маленькие и уютные индивидуальные мирки. Поэты обычно бывают особо ранимы и чувствительны. И порой они затыкают уши, чтобы не слышать обыденной пошлости и закрывают глаза на фальшь и банальность, – на всё то, что так присуще общественным стадам. Чётко осознавая и слыша звуки и дыхание иного, внутреннего, мира, поэты живут, будто люди с ободранной кожей: впитывают, как губки, внутрь себя боль окружающего пространства. И плачут, когда с мира слезает краска, обнажая голый скелет.
Любой поэт долго не может выносить поэтического состояния, своей повышенной эмоциональной чувствительности, одновременно пребывая и здесь, и где-то ещё. Рано или поздно, поэты… Или полностью уходят в иной, нереальный, ими созданный мир, который почти не соприкасается не только с миром пресловутой реальности – но порой даже с миром разума, или… умирают. По житейским соображениям, это происходит вроде бы от других причин, и всегда слишком рано. Поэт может либо свихнуться, либо умереть.
Он…умирал.
Конечно, был и третий путь. Весьма болезненный: можно полностью переродиться. Стать "в лучшем случае" философом или прозаиком. А в худшем… Сердце поэта покроется грубой коркой, налётом пошлости, а сам человек скатится в пропасть праздных чувств и грубых развлечений. «Дети индиго»… Странный термин. Такие люди были всегда. Если прочитать внимательней биографии поэтов прошедших времён.
Он не знал о третьем пути. Он умирал. Умирал честно. Маяковский, «такой большой и такой ненужный», должно быть, испытывал это. Испытывал, наверное, и Блок… "Как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворяться"… Бывают в жизни моменты, когда, чтобы переродиться, необходимо отказаться от всего, даже от самого себя. Большинству это сделать мешает чувство собственной важности, а к смерти толкает боязнь этой самой смерти.
Но он ничего не боялся. И был готов к смерти. Сердце разрывалось от боли, грусти и тотального одиночества. Голова разламывалась от переживаний былого, сотню раз проносящихся в сознании. И от всего этого хотелось выть, или вскочить и треснуться головой о стену… Потом и это прошло. И долгие месяцы он пролёживал сутками на диване, глядя в потолок и чувствуя, как куда-то в бесконечные миры Вселенной из него вытекают последние силы.
Наконец, ему стало по-настоящему всё равно. Низ, самое дно. Всё умерло, исчерпано. Изжито. И вывернуто наизнанку. Пусто. Никаких воспоминаний, никакой боли. Вот уже совсем нечего отдать из себя этому миру. Полная апатия. Полный нереал. Взгляд уходящей души на безымянное тело, одиноко распластанное на кровати…
Это было давно. Будто бы и не с ним вовсе. Может, единственным спасением было именно то, что он вот так, до беспредела, был безразличен даже самому себе. И Судьбе стало не интересно его убивать.
И потому, он получил второе рождение. Не умирая…
Может, это случилось, а может, этого никогда не было. А может, это просто было, но много веков тому назад. И не с ним… Не будем вдаваться в подробности. Это был просто рассказ для дамы.
А сейчас, Андрей вновь подошел к реке, набрал полную пригоршню воды. Он несколько раз умылся, вновь ощущая приятную, бодрящую прохладу. Поднялся от реки на пригорок, потянулся, расправил плечи, а потом запел гортанную и плавную шиваистскую мантру. Немного погодя, Андрей взглянул на солнце, которое стояло уже довольно высоко над горизонтом, и направился обратно. К палаточному лагерю.
Он подумал, что, скорее всего, не зря ему припомнилась такая далекая, совсем забытая, наивная поэтическая история. Которой, быть может, сопутствовали немного странные молодые люди, тусовки, споры, поиск истины… Многие из них, этих людей, действительно «смещали», как говорят сейчас начитавшиеся Кастанеды, его «точку сборки». И потому, в их сборище он нередко испытывал весьма странные ощущения, и такие же странные события и явления сопутствовали тогда его жизни. Где всё это было потом? Почему так давно ничего не происходило?
Хорошие вопросы… Не всё отмерено и взвешено, и не у всего есть цена. У необычных явлений нет смысла, оправдания и объяснений. Просто, они случаются.
Ещё вдалеке от большой поляны, Андрей почувствовал, что природа и энергетика этих мест в чём-то сильно изменилась. Он смутно уловил непонятное напряжение, разлитое в воздухе. А подойдя поближе, отчётливо услышал шум, отдалённый гул голосов. Они раздавались повсюду, с этой стороны окружающего поляну леса. И это означало, что ряды эзотериков стремительно пополнялись. Прибыли новые люди.
И что-то здесь, похоже, должно будет произойти. Не может быть иначе. Неизбежность и неотвратимость событий, почти не касаемых внешнего плана, но столь чувствительных для души… Он предчувствовал их.
А вскоре, он увидел воочию грандиозные перемены. Людей было много, очень много.
"Ну вот, теперь и официальное открытие сходки во имя спасения человечества не за горами"– мысленно усмехнулся Андрей, разгоняя странность ощущений.
Он подошел к главному костру, сразу и здесь заметив новизну: теперь на широкой, полого спускающейся вниз, ветви дерева, была закреплена суровая толстая верёвка. На ней висел огромный колокол. «Именно он, вероятно, будет в дальнейшем возвещать всеобщие эзотерические сборы», – догадался Андрей.
Он стал в стороне от костра, но всё же на виду у многих. Чувствуя, что за ним наблюдают, демонстративно достал из холщовой сумки слегка мятый пряник. Перекрестил его три раза, прочёл шёпотом защитную молитву и начал есть, откусывая по маленькому кусочку. Съел его, так сказать, для подкрепления бодрости духа.
Пряник был не простой. Андрея угостил один хороший человек, с которым он вчера встретился. Он пошел за хлебом в маленький магазинчик: в посёлке был день хлебного привоза. И, по своему обыкновению, разговорился со случайным попутчиком, которого догнал по дороге: вместе веселей идти. Тот человек оказался местным. Жил здесь, но в другом посёлке, ещё дальше затерянном в горах. Шел навестить знакомых. Этот «горец» рассказал Андрею несколько смешных баек про лесников, про заблудившихся в лесу туристов и про здешнее домашнее вино. И напоследок угостил Андрея пряником. Хороший то был попутчик. Интересный, с лукавой смешинкой и неторопливым, напевным говором.
"Интересно, откуда этот "гад в хорошем смысле этого слова", как сказал однажды о совсем другом человеке один из странных моих знакомых, свежие пряники здесь берёт… Хотя, ближайшая пекарня – километрах, эдак, в шестидесяти отсюда? Из праны их ваяет, что ли? Но тогда это просто "праник" какой-то», – подумал сейчас Андрей, задумчиво жуя этот самый «праник».
В лагере тем временем слышалось звяканье кастрюль и мисок у костра, стук ударов камня по колышку чуть в отдалении. Повсюду ставились новые палатки, и также всюду были набросаны кучи рюкзаков и сумок. Люди въезжали массово. Из-под каждого куста в ответ на приветствие Андрея раздавалось всё новое и новое "здравствуйте". Кто-то только расчехлял колышки для растяжек, а кто-то уже складывал внутрь красиво и ровно поставленной палатки одеяла и остальные вещи. Заглянув к себе, в свою палатку, почти по всем сторонам которой теперь обнаружились новые шатры, Андрей не увидел там своего недавнего знакомого, паренька, пришедшего вместе с ним на эту странную поляну. Того, которого теперь все называли здесь Ареем, с его легкого посыла. Не было парнишки и у костра: по-видимому, недавно проснувшись от шума, он ушел куда-нибудь прогуляться. Андрей и сам решил где-нибудь побродить, пока люди располагаются.
И отправился по направлению к Лысой горе. Перейдя поляну наискосок, он миновал первый крутой подъем. Но, выше и выше не пошел, а спустился влево, в низину, и пошел все дальше и дальше по наезженной тракторами грунтовке. Немного погодя, внезапно и не вовремя, надвинулись тучи, быстро затянувшие всё небо, и начался сильный, проливной дождь.
Андрей шел, уже не разбирая дороги; где-то совсем завяз в мокрой глине, промок до нитки и собирался повернуть обратно. Но ливень вдруг завершился так же внезапно, как и начался. Снова выглянуло солнце, высветив краски мокрого, посвежевшего леса.
Андрей снова и снова внезапно и четко осознавал, что вскоре грядущие события затянутся в крепкий и тугой кармический узел. Ожидание стихийных и полностью неконтролируемых событий уже повисло в воздухе. Он чувствовал некое нарушение системы пространство-время, заставляющее воспринимать окружающее как нечто немножко нереальное. Такое с ним происходило обычно тогда, когда позже следовали события, которых ни объяснить, ни понять было невозможно. Вдобавок, важные не внешними происшествиями, а накалом личных переживаний.
Прервав размышления, Андрей остановился перед одним из многочисленных притоков небольшой речушки с неизвестным ему именем. Поток воды был бурным и мутным после дождя, и дна не было видно. Андрей, сперва прощупывая дно ногой и ступая осторожно, перебрался на другую сторону. Всё равно, терять теперь было нечего: вся его одежда промокла под дождём.
«Пожалуй, мне вскоре явно пригодится мой посох из лещины», – подумал он.
Посох Андрей решил раздобыть ещё несколько дней тому назад, когда уходил отсюда довольно далеко от этих мест: через перевал, на трассу – и там доезжал на попутных автобусах до реки Пшады. Потянуло в те места, бродил там, порой – в непролазной глуши. Палатку и вещи оставлял здесь, вместе с Ареем, с собой захватив лишь теплый спальник. Близ Пшады ему хорошо была знакома лесная сторожка, дольмены и водопады.
Именно там, ему пришла мысль о новом посохе. Поскольку, его нужно вырезать из уже отмершей, но ещё прочной ветви, чтобы не нанести урон лесу, то следовало побродить изрядно. А в общем-то, он этим и занимался: то поднимаясь в гору, то следуя пересохшим руслом реки, то вброд переходя небольшие потоки… Туда, куда его "вело" – рукою леса или судьбы.
Там его тоже застал дождь… Полил, как из ведра. И без того раскисшая грунтовка, а вернее, тракторная колея, превратилась и вовсе в болото.
Но свой посох он всё же нашел. Новенький, блестящий, как отполированный. Он лежал неподалёку от выступающих наружу корней, у самого основания крепкого, не обхватить и втроём, высокого дуба с раскидистой узорчатой кроной. Этот старый, мощный дуб был, будто из сказки про лукоморье.
Могло показаться, что кто-то специально для него приготовил и положил сюда разыскиваемый, нужный посох. Эта находка показалась Андрею не случайной, знаковой. "Будущему хозяину дома Господь посылает топор, счастливым – подкову на счастье, а странствующему путнику – посох",– пробормотал он вслух внезапно родившуюся в голове фразу.
Затем трижды перекрестил посох и поднял его с земли. Присел под дубом, на быстро высохшую после дождя траву. Да и был ли в этом месте дождь? Или же, он прошел над горами, изливаясь над одними местами, но не задевая других? Так или иначе, под дубом было почти сухо, в то время как вокруг сухой травинки нигде не осталось.
Сидя на сухой земле, Андрей вынул из холщовой походной сумки кусок холстины, нитки и иголку, и быстро сшил простой длинный и узкий чехол. В его отверстие он, наметав по краю холстину крупными стежками, вставил средней толщины верёвку. Затем Андрей зачем-то зачехлил посох и понёс его, перекинув верёвку нового чехла через плечо. Он тогда знал, что вскоре этот посох ему пригодится. И не просто для того, чтобы форсировать мутные ручьи, измеряя их глубину. Посох – инструмент загадочный и даже таинственный. Хороший мастер, владеющий посохом, многое им сотворить может.
А потом, пора было возвращаться на Поляну. Далеко от людных мест ушел тогда Мастер…
Глава 5. Наталья и Светлана.
«Если ты дышишь только духами и туманами, то скоро склеишь ласты или окажешься в психушке. Бросай кисточку и бери в руки швабру!»
(из наставлений горничной Нины)
В детстве, отрочестве и юности мы обычно являем собой то, что есть, и лишь потом, всё более и более, становимся тем, что сотворяют с нас люди и время. Пока они не разрушают нас полностью. И потому, Наталья никогда не мечтала в детстве поскорей стать «большой», как этого хотели многие другие дети. И ей страшно было взрослеть. Взрослые люди не нравились ей с детства.
Наталья знала, что всегда была неправильной. Потому, в результате и попала на эту Поляну.
И вот, после Магнита, дождя и долгого, как ей показалось, сидения в палатке с Зоей и Галей, Наталья захотела снова пойти на речку. Быть может, рискнуть искупаться? Некоторые, самые отважные, так и делали: сняв куртки, бежали к реке, стремительно входили в воду – и так же стремительно выскакивали обратно.
Но пока, она просто настраивалась на этот подвиг. Впрочем, все больше удаляясь в мыслях от купания: просто сидела, смотрела, как течет река. Вместе с её потоками куда-то вдаль, тихо и незаметно, уносились мысли.
Вначале она думала о последнем Магните.
Что это было, она так и не поняла… Странные видения, слова незнакомых женщин… В городе во время Магнитов чего-нибудь настолько странного никогда не было.
А потом, она размышляла о многом, но ни о чем конкретно.
С каких-то пор Наталья сознавала вполне отчетливо, что полностью теряет интерес к своей так называемой жизни. Она – чужая на этом празднике.
Окончив университет, Наталья была вынуждена вернуться в свой родной, богом забытый городишко. Вначале у нее хотя бы была интересная работа: в местной редакции газеты. Но потом туда устроился новый технический редактор: а раньше и вовсе не было такой должности, поскольку многотиражку печатали в старой институтской типографии. Новый редактор, Роман Тяжелов, охмурил её редакторшу, Сашеньку, на одной официальной посиделке в городе, устраиваемой кем-то богатым для «творческой интеллигенции», с кордебалетом, сценой и шампанским. Тяжелов после этого знакомства зачастил редакцию, и в конце концов предложил редакторше Сашеньке, что он сам тоже займется из альтруизма «их загнивающей, ретроградной газетенкой». Не из шкурного интереса, поскольку Роман имел на стороне свой частный бизнес, а намылился пристроиться в редакцию – так, скуку разогнать. Обещал наладить компьютерную верстку, пробить новый способ печати у дирекции института. Сашенька купилась. Так у газеты и появился новый, технический, редактор. Причем, исполняющий теперь, по существу, функции Самого Главного в газете. Новую печать и компьютерную верстку он, действительно, наладил. Уж неясно, какими путями: сиё требовало финансирования, а финансировать что-либо администрация никогда не любила, и любые начинания сопровождались большим скрипом.
Всё бы хорошо, только у Натальи с новым негласным начальником сразу не сложились отношения. Все её материалы он залихватски отправлял в мусорную корзину. А разглядывал всегда так, будто желал потискать в некоторых местах.
В общем, в своем молодежном максимализме, Наталья быстро уволилась. После чего, ей пришлось устроиться на первую попавшуюся работу, совсем не по специальности. Оказалось, что не так-то легко было уже в этих заштатных палестинах найти хоть какую-нибудь работу. Хорошие времена миновали, экономику скрутили, процветала безработица.
Таким образом, молодая девушка в полном расцвете сил пополнила ряды тех, чья жизнь не заладилась и не удалась, была навеки безнадежна. К тому же, примерно с этого времени, литература, рисование, иностранные языки, – всё, что она раньше любила, практиковала для собственного саморазвития – перестали её интересовать. А с книжных страниц, как ей казалось, исчезло что-то нужное и важное; книги стали лишь развлечением, забавой, напрасной потерей времени. Пустышкой. Что там можно найти? Любовные расклады, бурные страсти, отношения бунтаря с обществом? Или маленького человечка, извечный персонаж русской литературы? С теми унизительными проблемами, которые сгибают каждого… А философские рассуждения на страницах книг тем более казались ей пустым трёпом. В книгах было одно, в жизни – совсем другое. Ответов на свои вопросы там она не находила. "Распалась связь времен…"