Скажу ещё так. Вот много ли взрослому человеку, в сущности, надо? Из еды мне, например, летом хватает двух яблок и полбуханки хлеба в день. И так – неделями. Вот чаю я много пью, воды родниковой. И – будто от леса какую энергию получаю. Хожу по лесу: то за грибами, то за ягодами, запасаюсь на зиму. А вот деток малых жаль. Им больше кушать надобно, организм растет. Потому, мало деток у нас рождается: боятся люди, что на голодную и страшную жизнь их обрекут. В будущем-то просвета никакого не предвидится.
А вообще, знаешь что, лучше всего – приезжай, поселяйся здесь, если будет возможность. Здесь хотя бы – лес, горы. Ягоды, грибы, орехи – всё есть. Сюда супостаты всякие не скоро доберутся, хотя и сюда уже их жирная лапа тянется: то с грязевого источника удумали всю грязь вычерпать, то лагерь для школьников организовать, чтобы большие деньги взять на том, что даром дадено… Живут-то дети в палатках, под открытым небом, за едой в посёлок ходят, а пьют воду родниковую… Были даже умники, что эту самую воду собирались в бутылки разливать да продавать потом, да что-то у них у всех пока не заладилось. Конечно, они рано или поздно и сюда доберутся – это так, но горы – места сильные. Здесь, всё же, не пробыть им долго, и всё в свой карман не захапать. Скинут горы чужаков со своего горба, взбунтует стихия – смерчи, дожди начнутся, и смоет их всех, окаянных, долой отсюда. Пересохнут реки, вода станет горькой и грязной, пропадут душистые травы… Вот только восстанавливается потом всё это природное богатство долго. Разрушать всегда легче, чем созидать. Впрочем, пока ещё мы, местные, легко выживаем, не город здесь, есть ещё природа, она и спасает. У неё душа есть. Которая и поддержит, и поможет, коли плохо. Я часто в лес хожу, порой просто погулять – силы восстановить.
А что ещё делать остаётся? Только силой духа и продержишься. Уповать можно только на Господа, и сопротивляться до конца. А тут уж, в этом деле, как кому удобнее и лучше: с группой, без группы… Я, честно говоря, не знаю, строят ли здесь что-нибудь на тонком плане, и про все эти переходы в шестую расу ничего не скажу. Иногда кажется, что есть в этом что-то, а иногда – что муть и заблуждение. В любом случае, важнее то, что здесь, в этих местах, с тобой внутри происходит. Но и внутреннему иногда нужен внешний толчок, и некоторые его здесь получают. Многим здесь, на Поляне, открывается что-то. Я, конечно, не каналы в виду имею, которые здесь всем Евграфий налаживает. Всем желающим – а они постоянно отыскиваются. Не видала ты ещё Отца всей Эзотерической Поляны – Евграфия? – спросила Светлана.
– Нет, – растерялась Наталья.
– Ещё увидишь. Так вот, иду я как-то, к примеру, через поляну, которую ваши Ромашковой прозвали, и стоит на солнцепёке женщина, в самый полдень. Вся уже совсем красная, ошпарилась. Руки к солнцу вверх тянет и проговаривает что-то. Я ей: "Ты что, получить тепловой удар хочешь? У тебя завтра вся кожа слезет!" А она в ответ, гордо: "Евграфий мне сказал, что я сегодня непременно получу канал". А солнечные лучи, мол, полезны для организма. Это – чистая энергия… "Зарядилась" она этой чистой энергией так, что неделю потом мучилась и из палатки не вылезала. Вся кожа у неё покраснела и волдырями пошла… Да, от таких контактов, конечно, никакой пользы нет…
А в общем, поживи здесь с недельку, и сама поймешь, что к чему. Больше у природы учись. Слейся с ней. Природа излечивает, а дальше – организм начинает сам восстанавливаться, и способности начинают открываться, если кому дано. Поваляйся на травке, походи по горам… И – пошли сейчас купаться, что сиднем на берегу сидеть! В лесу от дум тяжёлых и проблем городских отдыхать нужно. Давай, смелее! Вода – она очищает и силы придаёт, – с этими словами Светлана, а к этому времени она уже согрелась и обсохла на солнце, бодро зашагала к воде. Кинула прочь, на куст, полотенце – и погрузилась в воду.
– Давай, иди за мной, – крикнула она Наталье.
Но Наталья была сильно озадачена горькой мудростью и отповедью простой деревенской женщины. Прослушала этот длинный, ничем не прерываемый монолог – и впала в ступор. Но вот, наконец, она быстро разделась и вслед за Светланой вошла в холодную реку. Стремительно поплыла, всем телом резко ощутив ледяную воду. Проплыла туда, обратно; хотела выйти, да Светлана вдруг настойчиво сказала:
– Нет, этого мало! Давай – ещё. Вода негатив снимает, прочь его уносит. Ты с головой нырни, обязательно – с головой! И – давай ещё плавай, вперёд – назад!
Они долго так вместе плавали вдоль всей глубокой лагуны, туда и обратно. Пока Наталья, наконец, не перестала мёрзнуть в холодной воде, внутренне съёживаться вся, и не почувствовала, как каждая клеточка её тела радуется, освежается, и всё оно теперь становится легким, чистым, искрящимся. И вот уже не холодно ей больше, только приятно. И видит она теперь, как солнечные блики играют на воде, сквозь которую просматриваются на дне речные камни, и как близко-близко подлетают к воде птицы, стрекозы. Вот теперь она – живая. Воспринимает, что творится вокруг. Слышит, как листья деревьев шумят, шелестят от ветра… То, что раньше будто и не замечала вовсе, ощущалось теперь каждой клеточкой тела: чистая вода, яркое солнце, запах листвы и далекого костра. И будто бы все проблемы вдруг разом ушли, унеслись на время куда-то далеко-далеко за горизонт… Туда, где остался не любимый, неуютный, пыльный и душный город…
Глава 6. Лагерь «тот, но и не тот».
«То ли брахман, коль напьется, то ли – полный аватар».
(неформалка Герда)
Быть может, когда-то в этих местах бывали и жили настоящие люди… Шапсуги, которые навсегда покинули эти края, когда их земли присоединили к России. Жили здесь и черкесы, и адыги, и кабардинцы и абхазцы; на месте ближайшего поселка был Николаевский форт – военное укрепление, захваченное и разрушенное горцами. Возможно, следуя вместе со своим гарнизоном в Абинскую, останавливался где-то в этих местах на ночлег ссыльный Лермонтов. Кажется, раньше всё было суровей и серьезней; но и люди были другие, и жизнь – другая. Настоящая.
А теперь, мы или сажаем металлические огурцы на цементном поле, или ловим синюю птицу… А, быть может, шляемся по здешним лесам в поисках истины – или строим мандалы из речных камней, вместо того, чтобы купаться и отдыхать…
Зачем? Быть может, Николай, человек с черной бородой, в синем спортивном костюме, прилегший у костра на лавочке под шатром – клеенкой, это знает.
В это утро он встал довольно поздно: хотя, обычно он поднимался еще до рассвета и шел купаться. Но, в эту ночь ему почти не спалось; а потом снилось, как он выкладывает новую мандалу. Из звёзд, каких-то странных растений, красивых цветов и разноцветных камней.
"Бред какой-то,– подумал Николай, потягиваясь. – Но красивый бред. Только, чувство при этом такое, будто всю ночь на себе камни таскал".
Он пошел собирать дрова, разжег костёр. Витёк – обитатель сооружения из клеенки, отдаленно напоминающего палатку – ловил на реке рыбу. А у Николая – вот уже и каша с грибами почти готова. Он помешал ложкой кашу, чтобы не пригорела. Рядом грелся котелок с водой, в который он закинул добрый пучок мелиссы. Вот и завтрак готов.
Сделал небольшую, как он говорил, "раскрутку". Съел кашу, выпил чаю… Хорошо! И…сказал сам себе:
– Пора, а то… Даже по ночам она уже снится…
И тут же набросал на листке бумаги возможные варианты новой мандалы. Но всё было не то. И тогда Николай решил подойти к начинанию иначе. Прежде всего, подыскать место. Встал, побродил по округе, пока что-то не остановило его: здесь!
Тогда он расчистил то самое место от больших сучьев и палок. Отнес их к костру: пригодятся на растопку. Потом аккуратно разровнял прошлогоднюю палую листву. Стал в предполагаемом центре, сделал мощную "раскрутку". Энергии шли хорошо. Николай отметил это место: сделал в земле небольшую лунку. Потом пошел за камнем…
Этот камень лежал у него в рюкзаке. А нашёл он его далеко отсюда, на морском побережье. И по форме, и по размерам он напоминал страусиное яйцо. Друзья, помнится, покрутили пальцем у виска, когда он нашел на берегу эту здоровущую каменюку – и вдруг засунул её к себе в рюкзак.
А сейчас, Николай достал из рюкзака этот камень, принес и прикопал наполовину в будущем центре мандалы.
Взглянул и подумал: " Лежит яичко. Как на Пасху… А теперь – время собирать камни"!
Он отправился к реке, к лагуне, вблизи к которой он заметил множество белых камней. Всегда, даже в сумерки, уже в темноте, они были видны довольно отчётливо. Теперь Николай собрал их, большие и малые кусочки белого кварца, омытые водой. Сложил в небольшое пластмассовое ведро. Когда вернулся, выстроил из них главные линии мандалы. Затем спустился к речке там, где, неподалёку от палатки, с утра рыбачил Витёк. Николай уже не боялся, что распугает ему рыбу: теперь тот сидел у костра и доедал кашу.
Николай подыскивал на берегу и таскал к мандале массивные плоские камни. Ему потребовалось довольно много больших камней.
Когда устал, подошел к костру и прилёг на лавочку. Витёк спустился к реке, чтобы помыть тарелку и отдраить котелок; неожиданно крикнул оттуда:
– Эй! Никола! А к тебе, кажется, сегодня гости будут!
– Что-то их не видать! Ах, да, ты ведь людей за версту чуешь… Подождем – проверим. Интересно, и кого же к нам занесет?
Потом Николай почти уснул: растянулся во весь рост, и слегка прикорнул на лавке. Но вскоре, чуть поодаль, на дороге, действительно показались люди. Двое мужчин затормозили как раз напротив палаточного лагеря. Помявшись немного в сторонке, они решительно направились к костру…
Николай, который спал чутко, услышал их приближение и приподнял голову, а потом и вовсе сел, распрямился, потягиваясь, и уставился на гостей.
– Здравствуйте! – сказал один из них (а это был Виктор).– К вам можно?
– Привет! – ответил Николай. – Присаживайтесь, места всем хватит.
Василь скинул рюкзак неподалёку от костра, под деревом, а Виктор оставил сумку на плече. Оба присели на лавочку, но чувствовали себя неуютно.
«С чего бы беседу начать?– размышлял Виктор. – Спросить, что ли, куда здесь нынче все группы подевались? Или, что ещё лучше, вы наши, мол, или отдыхающие? Тогда, быть может, спросить ещё, как пройти, к примеру, на Шамбалу? Будет весело, если это совсем и не эзотерики, и не в теме вовсе».
– Да вы чаек-то будете? – удивляясь их скованности, спросил Николай. – Вот кружки. Вот сахарок. Или вам без сахара? Вот сухарики самодельные. Кашу, к сожалению, уже всю съели. Не ждали гостей.
– Как вода в речке? – спросил Виктор, – Холодная?
– Как всегда. Здесь теплой не бывает, – ответил Николай.
Подошел Витёк, невыразительный светловолосый парень, слегка конопатый и застенчивый. Непонятно, почему – но все руки его были в блатных татуировках. И может, не только руки: но сейчас он был в солдатского цвета штанах и такой же рубашке с подкатанными рукавами, что закрывало, вероятно, остальную живопись. Поздоровавшись, он стеснительно присел на самый край и стал развешивать на крючочки над костром мелкую рыбешку, вынимая её из отмытого котелка.
– Чтобы прокоптилась. Мой сегодняшний улов,– зачем-то пояснил он.
А время шло как-то медленно, заторможено; будто замедленную съемку включили, или же все здесь наполовину спали.
– А вы не видели здесь… Гм, – решился, наконец, Виктор. – Ну, ещё людей. Много… С палатками.
– А-а! Этих-то? Эзотериков? Как же, видал, – неспешно отозвался Витёк. – Когда в поселок ходил – наткнулся. Самые первые давно уже появились. Но это – не здесь. Здесь теперь не собираются. Здесь их Никола распугал, что ли… В радиусе пяти километров – точно никого больше нет. Только вот я ещё остался. Да ребята из Кропоткина: сейчас они ушли уже куда-то.
– Раньше группы эзотериков именно в этих местах и стояли. Только, чуть левее надо было свернуть от развилки на дороге – и попали бы на прежнее место. Стояли они там, а Магниты ходили крутить – на Грушовую. То есть, на одну поляну неподалеку, там груша растет. Но, в этом году, говорят, решили стать на Ромашковой. Так тоже поляну одну прозвали, очень большую. Вблизи поселка. И от него совсем в другую сторону податься надо: по дороге на Эриванскую.
– Это ты, действительно, их всех распугал? – спросил Виктор.– Как удалось? Поделись секретом.
– Очень просто. Мы ведь – чо-о-рные! – нараспев произнес Николай, протяжно растягивая "о". – Видишь, тут даже перец сушёный висит. Грибки. Травы тоже сушатся.
– Ладно… Пойду я сперва окунусь, – сказал Василь и направился к спуску вниз, к речке.
– Хорошее дело! Только – здесь не сильно впечатляет. Мелко, где-то по пояс. А вот чуть выше по течению – замечательная лагунка есть. Глубокая. Пойдем, покажу, – предложил, поднимаясь, Николай. – Тебе говорили, что ты на молодого Гребенщикова похож?
– Ага. Обычно так говорят, когда я на гитаре играю.
Пока Василь с Николаем купались в лагуне, Виктор и Витек успели сварить суп и кашу, натаскать дров.
– Надо бы и мне вашу лагуну разведать,– смекнул Виктор. – А после – и на дольмен ближайший сходить.
– А вообще, ты – как? С нами останешься – или на ту поляну двинешь, где все? – спросил Витёк.
– Пока не знаю ещё… Быть может, остановлюсь где-нибудь посередине.
– Чтоб ни вашим, ни нашим?
– Нет, чтобы одинаково близко идти было.
– А ты сам – чем занимаешься? Агни-Йогой там, или Магнитами? – спросил Витёк.
– Да меня, знаешь ли, как-то отовсюду повышибало,– ответил Виктор. – Ну, были в нашем городе агни-йоги… Походил я к ним, послушал. Посидел несколько раз на их сходках. Смотрю – информация одна и та же прокручивается, всё по второму кругу пошло. В общем, плюнул я на это дело. Ещё у нас есть один местный светила, Аркадием зовут. Он ведёт свою группу. Мол, без пяти минут святой – как про него говорят: мяса, там, не ест, водки-пива не пьет. А вообще – ничего мужик. Умный. Только… Я у него однажды спрашиваю, так, невзначай: что, мол, будет, если взять пружину, да всё сжимать её, сжимать … Ведь она, рано или поздно – ка-ак разожмётся! Так, мол, и с разного рода запретами, если сознание не готово. И – вообще, мол, хорошо тому, кто уже нагулялся вволю и дров уже поналомал. Тогда – видать, пора и о душе подумать. А как быть молодым и здоровым? Им – тоже закручивать все гайки? А что, если пружина потом возьмет – и ка-ак разожмется, и в результате получим полный загул! В общем, поговорили… Закончилось тем, что обиделся он сильно на меня.
– А у меня бывал, значит, здесь случай, – решил ответно поделиться Витёк, внешне никак не прореагировав на рассказ Виктора. – Приезжал сюда в прошлом году один типуля… Он с мамой на Поляну ездит, она его в Магниты и втянула. А он, значит, без водки – совсем пропадает. Выпить ему хочется – хоть умри. Ему-то, однако, вообще-то пить совсем нельзя, потом поясню, почему. А я тогда не знал, какой он, когда выпьет. Он не рассказывал. Уломал он, в общем, меня, долго упрашивал, рубашку на груди рвал, придумай, мол, как достать, у тебя контакт есть с местными. А эзотерики, мол, не застукают, придет в лагерь уже трезвый, как стеклышко. Ну и, пошли мы с ним в поселок. А я как раз незадолго до того, шел лесом, глядь – грибов прорва. На грибное место наткнулся, да и заприметил его. Пошли с ним туда, грибов насобирали – жуть как много. Я до того было хотел их одной местной бабе на продукты сменять, но тут человек просит, трубы у него горят… Местные, кстати говоря, редко кто в лес ходят. Потому, значит, я им грибы, ягоды притаскиваю. Мне дают лук, картошку. А в тот раз, в общем, сменяли грибы наши на самогон. Ну, и напился же он тогда! Кадр тот. Имя его и вспоминать не хочу… Жуть! – Витёк вздохнул. – А я трезвый был, и его потом с пыльной дороги сошкрябал, значит, и до лагеря – здесь, неподалеку он был тогда, их лагерь – пёр на себе. А он всю дорогу соскальзывал, падал и матом ругался. Пёр я его, пёр… Сил, значит, совсем не осталось, но не бросать же парня посреди дороги. Да и жалко его стало…