Дорога была широка, но лошади упрямо заходили друг другу в хвост, словно брели по узкой тропе, и никакими силами нельзя было заставить их итти хотя бы по две в ряд.
Женя ехала за Журбой. Она надавила на жилку пульса и, глядя на часики, сосчитала: 95... Она еще вчера заметила, что сердце у нее билось необычно, но никому об этом не сказала. «Что это такое? И отчего?»
Часа через три Василий Федорович свернул на тропу, пошли вдоль безыменной речушки. Здесь велась лесозаготовка, рабочие скатывали с горы окоренные бревна, которые, падая, вздымали фонтаны брызг. Было очень много деревьев с жестяными коробочками и со знаком стрелы над коробочками.
— Подсочка. Добывают смолу! — пояснил Абаканов. — А лес идет на стройки.
Выбравшись к реке, Яша Яковкин и Сухих ожесточенно стали обливать голову, грудь, лицо водой, без конца ее пили.
— Не делайте этого, — предупредил Абаканов. — Еще больше захотите пить. И жарче будет.
Обманчивое охлаждение! Журба испытал это на себе еще на первом перегоне: напьешься, обольешься водой, а через десять минут жажда мучительней.
Справа и слева от узкой долины поднимались горы, покрытые лесом, а над рекой, по высокому берегу, росла густая трава, расцвеченная фиолетовыми венчиками луговой герани, розовыми метелочками иван-чая, красными зонтиками татарского мыла. Таежная тишина, нарушаемая шумом бегущей реки да резкими выкриками птиц, становилась с каждой минутой глубже. Некоторое время группа ехала молча. Не шутил даже инженер Абаканов.
В половине четвертого по местному времени Кармакчи объявил привал. Лошадей распрягли. Потники требовалось положить мокрой стороной вверх, к солнцу. Женя внимательно осмотрела свою лошадь без седла, запомнила приметы, чтоб потом легче было найти ее в табуне: седлание лошади и навьючивание возлагалось на каждого всадника.
Снова купались. На этот раз даже Женя. Она отошла шагов на двадцать в сторону, за уступ скалы.
— Ах, хорошо! Вот хорошо! И вода ледяная, жжет, как кипяток! — кричала она, стоя по грудь в воде. — А цвет какой! Смотрите!
Действительно, каждая река на Алтае имеет свой цвет воды, — это заметил Журба. Безыменная речушка была зелено-синей.
Искупавшись, принесли сухих веток, огонь развел Сановай, отец Коровкин воткнул в землю рогульки, навесил на перекладине два котла и чайник. На обед приготовили суп из мясных консервов и компот. Пашка Коровкин поглядывал на всех искоса, глаза у него были светлосерые, а ресницы и брови совершенно белые. Он лихо рубил дрова, размахивая топором, как сказочный лесоруб.
Пока варился обед, Журба с Абакановым говорили о стройке, лежа на спине, смотрели в небо. Над головой были кроны исполинских сосен и голубая шумящая тишина.
— Как путейца, меня смущает будущая трасса. Без хорошей железной дороги нам никак не обойтись, — сказал Журба.
Он был невесел, и это заметил Абаканов.
— Обходная дорога намного лучше. Не смущайтесь! Мы ведь идем сейчас, как говорят украинцы, н а в п р о с т е ц ь!
— Бывали на обходной дороге?
— Сколько раз! Намного лучше. Но, понятно, и там предстоят крупные скальные работы.
— На сколько удлинится путь?
— Километров на двести пятьдесят. По нашим, сибирским понятиям — домашнее дело.
— Товарищ Гребенников возвратится не скоро. Мы должны, несмотря ни на что, подготовить хоть площадку, опорные точки, проложить дорогу. Как люди? Есть там поблизости селения?
— Кое-какие есть. Люди найдутся. Когда загремят в тайге топоры да взрывы, люди пойдут. Увидите.
Обедали из общего котла, лежа на земле вокруг него.
— Как цифры на циферблате! — заметила Женя.
— Какие цифры? — спросил Абаканов.
— Лежим мы вокруг, как цифры. Какой непонятливый!
После обеда отдыхали, подложив под головы седла. В шесть объявили подъем. Женя бросилась искать свою лошадь, но все лошади показались ей одинаковыми, совпадали даже отдельные приметы.
Выручил старик. Как он запомнил, кто на какой лошади ехал, Женя понять не могла. Она сама оседлала лошадь, а старик проверил, заложив палец за подпругу и потянув за рюкзак.
— Мал-мал плёхо!
Он подтянул подпругу и, нежно хлопнув рукой по шее лошади, направился к «обозу».
Дорога, сжимаемая скалами, становилась все уже и уже. Лошади, как и уверял Абаканов, шли с осторожностью: на крутой тропе они пробовали прочность камней: поставит ногу, пощупает, не оползет ли камень, и тогда только налегает всей тяжестью.
Часов в семь вечера повстречали на тропе алтайских женщин. Одеты они были в пестрые кофты и юбки, из-под которых выглядывали мужские штаны и сапоги. Все курили трубки. Кармакчи о чем-то спросил женщин. Они ответили не улыбнувшись. Желтые морщинистые лица их оставались суровыми.
«Какие суровые!» — подумала Женя.
В девятом часу прошли мимо отвесных скал ярколилового цвета. Потянуло сырым ветром, небо внезапно почернело.
— Гроза будет! — сказал Василий Федорович.
— Мал-мал плёхо! — подтвердил старик.
Прошли еще с полкилометра, река осталась в стороне, потом резко свернули в чащу леса, пересекли вброд ручеек и остановились на небольшой полянке.
— Ставить палатки надо! — сказал Кармакчи.
Пока ставили палатки, Сановай развел костер.
Мальчик был в этом деле незаменим: у него оказались под рукой и сухие ветки сосны, и березовая кора. Отличный парнишка!
В одну минуту огонь запылал буйно, пламя с треском полетело вверх.
— «Цыганы шумною толпой...» — начал было Абаканов.
Но в эту минуту над головой вспыхнула ослепительно-голубая молния. Раздался страшный удар грома. Из черноты особенно рельефно проявились, как на фотопластинке, голубые деревья, лошади, лица проводников. По ветвям зашлепала дробь дождя, неся с собой холод. Журба побежал к палатке. Там, стоя на коленях, Женя со свечой в руке что-то искала в своем рюкзаке. С крыльев палатки уже лилась вода, но внутри было сухо.
Женя приняла какие-то порошки и легла.
— Что с вами?
— Ничего.
— Не обманывайте! Говорите!
— Ничего.
— Смотрите! За обман...
В палатку вполз Абаканов. Четвертое место предназначалось для Сановая.
— Ну как? — спросил Абаканов. — Сухо?
— Сухо. С вас льется вода! — вскрикнула Женя. — Отодвиньтесь пожалуйста!
— Вода? Привыкать надо, барышня. Привыкать!
Женя сердито засопела.
Лежали и смотрели сквозь открытый полог на костер; его, несмотря ни ливень, всеми силами поддерживал Сановай. Он завернулся в брезент и походил на горбатого карлика-заклинателя. Слышно было, как шипели горящие ветви, отплевываясь во все стороны.
Журба смотрел на костер, на Сановая и не заметил, как задремал. Вдруг почувствовал, как кто-то склонился над ним.
— Ужин готов, товарищ начальник! Слышите? Проснитесь!
Открыл глаза. На коленях стояла Женя.
— Спать будете потом.
«Неужели я уснул?»
Дождь все еще продолжался, но сейчас он был мелкий, точно мак. И маковые зернышки тихо постукивали по туго натянутому брезенту палатки.
Когда Журба пришел к костру, группа ела дымящуюся рисовую кашу.
— Изумительная каша! — сказал Абаканов. — Ничего подобного никогда не ел!
— Неважная каша... — сказала Женя. — Один дым...
Кармакчи протянул миску Журбе. Рисовая с фруктами каша показалась Журбе великолепной.
— Великолепная каша!
Все рассмеялись.
— О вкусах, как говорят, не спорят! — ввернул Абаканов.
Пока ели, крупные капли дождя то и дело обрывались с веток и сочно шлепали в миски.
После ужина костер залили водой. Отправились на отдых. Палаток было три — каждая для четырех человек.
— Обувь и мокрые чулки — к ногам, а не под голову! — сказал Абаканов, забравшись в палатку.
Женя звонко рассмеялась. Рассмеялся и Сановай. И Журбе стало смешно. Он снял с себя промокший насквозь френч, пристроил для сушки. Каждый накрылся своим одеялом. Это была первая ночевка в тайге. Дождь не переставал ни на минуту. Абаканов протянул руку и вдруг угодил в лужу.
— Эй, что там?
— Что? Что? — вскочили задремавшие было Женя и Журба.
— Вода!
Журба протянул руку и тоже угодил в лужу.
— Послушайте... Это не вы ли? — спросил он.
Все снова рассмеялись.
— Трогали палатку руками? — спросил Абаканов Женю.
— Трогала. Ну так что?
— Вот и то! Мокрую палатку нельзя трогать. Даст течь. Теперь мокните!
Снова вспыхнуло фиолетовое пламя, и все увидели внутренность палатки, как при вспышке магния: башмаки, лежавшие при входе, одеяла, принявшие форму человеческого тела, головы с всклокоченными волосами.
Забарабанил град.
Журба вытянул руку и подобрал несколько градинок. Они были с голубиное яйцо.
Полог палатки застегнули на деревянные пуговицы, закрыли полотенцем щели. Палатка стояла на скате, и вскоре вода, прорвав какую-то преграду, ринулась вниз. Укрыться было негде, а менять палатку невозможно. Все теснее прижались друг к другу.
Гроза не утихала. Ежеминутно сверкала молния, раскаты грома раздавались вокруг. Казалось, рушилась вселенная и от бедствия не уйти. Но усталость взяла свое: уснули, мокрые, озябшие, под гул канонады.
А в пять утра Василий Федорович уже поднимал людей. Одеяла, одежда, обувь — все было мокрое, холодное, чужое. Журба с трудом натянул на себя сапоги.
— Как после бани! — сказал он.
Выбрались из палатки. Зуб на зуб не попадал. Луг с высокой травой превратился в озеро. Сановай по обыкновению принялся за костер, но в этот раз даже ему не удалось развести огонь. В воздухе продолжала сеяться дождевая пыль. Из глубины тайги наступал молочный туман, густой и плотный. За костер принялся Кармакчи. Сидя на корточках, он дул изо всех сил, будто из кузнечного меха, и вдруг среди едкого сизого дыма где-то в глубине хвороста появился огонек. Василий Федорович дует сильнее — красный, синий от натуги, со слезящимися глазами. Огонек оживляется, дыма все меньше и меньше. Огонь внезапно охватывает внутренность костра; сочно захрустели ветки.
Тем временем каждый отыскивал свою лошадь. С вечера лошадей отпустили на волю, стреножив передние ноги. Мокрые, более темные, чем обычно, все лошади сегодня показались совершенно одинаковыми не только Жене...
Позавтракали остатками вчерашней каши, напились чаю. В путь тронулись под мелкий неутихающий дождь.
— Ну и погодка! — жаловалась Женя. Она чувствовала себя после сна лучше, но все же пульс не падал: 95. «Хоть бы скорее спуститься в долину», — думала она, скрывая свое состояние.
За ночь дождь размыл тропы, местами обнажились толстые корни деревьев, образовались предательские ямы, заполненные грязью. Попади лошадь в такую яму — и нога сломана. В полдень дождь, наконец, утих, погода установилась, хотя солнце не показывалось: его закрывали густые, многослойные тучи, и от этого свет был разреженный, синеватый, как в сумерках.
Вышли в долину.
— Сколько цветов! — воскликнула Женя.
— Единственная женщина в отряде! — сказал, неизвестно к чему, Абаканов и помчался вперед.
Женя соскочила с лошади, нарвала зверобоя, деревея, ромашки, донника, сложила в букет.
— А цветы здесь как у нас. Такие же. Возьмите на память!
Журба взял цветы и засмотрелся на Женю: тоненькая, стройная, в ореоле золотистых кудрей, с решительным, упрямым взглядом; ее можно бы назвать красивой, если бы не шрам. Он пробегал через всю щеку и портил чистое лицо девушки.
«Откуда у нее этот шрам?» — думал Журба.
— Как самочувствие?
— На четверку!
— Почему не на пятерку? И почему бледная такая?
— Не знаю...
Она легко вскочила на лошадь, хлестнула концом повода и помчалась.
Журба подъехал к Василию Федоровичу, который сегодня замыкал группу.
— Как оно, Василий Федорович, доберемся?
Кармакчи улыбнулся:
— Почему не добраться! Доберемся.
Несколько минут ехали молча.
— Ну, рассказывайте, как жили, что делали. Давайте познакомимся получше, — говорит Журба проводнику.
— Какой была у нас жизнь? — переспрашивает он. — Плохая жизнь, товарищ. Долго рассказывать. Да и что говорить, — вам же известно, как алтайцам до советской власти жилось: обижали их все — и баи, и шаманы. Темный народ был...
Вышли на перевал. Открылся убранный цветами луг. Пестрели желтые, как цыплята, потники, фиолетовые сокирки, папоротникообразный страусник, шелковистая пушица, лиловый астрагал.
— Любуетесь? — спросил Абаканов Женю. — Обратите внимание на лес. Здесь можно проследить зоны расселения. Смотрите: внизу хвойный и лиственный, травяной бор: сосна, береза, осина. Выше — светлый бор: ель, лиственница, пихта; это значит — мы на высоте семисот — восьмисот метров. А на самом перевале — кедровник. Значит, высота тысяча и более метров.
— Надо запомнить! — сказала Женя. — Подобное я видела в Заполярье, в Хибиногорске.
Абаканов обломил несколько веток и показал, как отличить пихту от ели, кедр от сосны, как распознать лиственницу.
— Интересно! Знаете, товарищи, я очень рада, что еду, — призналась Женя.
Вот и первый по дороге через тайгу аил. Всех юрт, аланчиков и изб Журба насчитал двадцать. Остановились на отдых. Журба, Женя и Кармакчи пошли осматривать селение. Женя обратила внимание, что юрты были составлены из жердей, сложенных конусом; укрывали их большие листы березовой коры. Вход низкий, как в погреб. Вверху — отверстие для дыма.
Зашли внутрь. Нары. Посредине юрты — место для костра. Нары застланы умело снятой березовой корой. Левая половина юрты — мужская: на колышках — сбруя, оружие. Правая — женская: здесь посуда, продукты, тряпье. Вместо мебели — плашки от бревен.
— В самом деле, — заметила Женя, — такую вот юрту не трудно поставить. При переходе ее не жаль и бросить.
Более «оседлый» вид жилья — аланчики. Это юрта, поставленная на шестигранный сруб, высотой в рост человека. Несколько русских изб стояло в стороне.
Познакомились с председателем колхоза — двадцатилетним юношей, одетым, как и Кармакчи, в брезентовый костюм.
Журба узнал, что колхоз заключил с начальником строительства договор: колхоз обязался помочь коновозчиками и лошадьми на земляных работах.
Словоохотливый председатель колхоза показал посевы ячменя и овса, потом повел в ясли. Это в быту новшество. Женя с особенным интересом разглядывала все, что было в избе, отведенной под ясли. На ремне висела колыбель — кабай. При виде гостей воспитательница прикрыла лицо ребенка, лежавшего в колыбели, кисеей и отошла в сторону. Черноглазые, желтолицые, с широкими носиками, ребята пытливо смотрели на пришедших. Женя протянула детишкам горсть леденцов. Ребята взяли, но не ели.
Потом осмотрели колхозный скот, инвентарь и расположились под деревом. Кто-то принес чегеня — браги, курута — сыра. Кармакчи достал бутылку мутной араки — водки, приготовленной из кислого молока.
— Ешьте! — пригласил председатель колхоза. — Ехать далеко.
— А вы были на строительстве? — спросила Женя.
— Был. Только строительства еще нет.
— Вот едем, первая группа.
— Мало... Далеко... Очень далеко... Тайга.
— Приедем — будет больше! Люди всегда найдутся, если есть живое дело!
Председатель улыбнулся:
— С начальником вашим говорили. Людей дадим. И лошадей дадим. Землю вывозить. На котлованах работать наши будут. Только начинать надо скорее.
— А вы откуда знаете, что на котлованах работать придется? — спросил Журба.
— Бывал на Урале!
...И снова в дороге. На восток... Все на восток...
На третий день открылись пики гор, скрытые до сего времени лесом. Тропа идет среди каменных складок, расположенных в несколько рядов, как в гармошке.
— Интересное место! — сказал Кармакчи.
— Чем?
— А вот крикните!
Женя крикнула: «А-у!» — и эхо повторилось трижды.
Закричали Яша, Коровкин Пашка. Место было забавное: голос каждого горы повторяли трижды.
— Забавляетесь? — спросил Абаканов, несясь на своем, как сказала однажды Женя, «лихом кобыле».