— Дело сложное, — отмечает Рамазан. — Зачерий, например, считает, что, пока банды не уничтожены, делить землю бессмысленно.
— А ты как думаешь? — осторожничает Умар.
— Как раз наоборот. Чем скорее беднота получит землю, тем решительнее станет она на сторону Советской власти.
— Остается одно, — предлагает Сомова, — немедленно перейти к выполнению ленинского декрета. Надо выбрать комиссию.
Рамазан грустно качает головой.
— Это можно сделать при одном условии… — Он колеблется. Хотя Полуян и поддержал его предложение, но официального решения еще нет. Можно ли самостоятельно действовать? Вопрос не простой.
— Не тяни, — хмурится Максим. — Не набивай себе цену.
Рамазан улыбается — его не так поняли.
— Сначала нужно создать в ауле отряд самообороны, а потом делить землю. Но постановление об отрядах еще не принято.
Максим задумывается. Несколько дней назад комиссия по борьбе с бандитизмом, членом которой он состоит, приняла решение просить исполком создать в крупных населенных пунктах караульные части из местных жителей. В данном случае инициатива как нельзя более уместна.
— Придется собирать сход… — прикидывает он.
— Ни-ни, — вмешивается Умар. — Ты плохо знаешь наших. На собрании никто войти в отряд не согласится. Я сегодня обойду надежных людей, кое с кем переговорит Рамазан, обо всем договоримся, создадим отряд и объявим об этом на сходе: кто хочет, пусть вливается. Тут уж другое дело, будет из чего выбирать. В одиночку против Алхаса никто не выступит, а когда человек окажется перед выбором, то уж куда-нибудь да повернет. Уверен, повернут туда, куда надо. Только одно, — смущается Умар. — Неудобно спрашивать. Вы не подумайте, я бы никогда не решился…
— Опять церемонии. — Рамазан укоризненно смотрит на председателя. — Пойми, мы не гости, а товарищи по работе.
— Хочу попросить вас задержаться в ауле, пока мы не сколотим отряд, иначе ничего не получится — разведка Алхаса работает неплохо, и нам не дадут организоваться.
Рамазан не колеблется. Максим и Сомова — тоже.
— Лучше одно дело сделать хорошо, чем пять плохо, говаривал мой отец, когда начинал дубасить кого-нибудь из нас, пятерых ребятишек, — шутит Сомова. Она рада, что ошибка, допущенная ею, будет исправлена.
Рад задержаться здесь и Максим — он надеется в эти дни хоть что-нибудь узнать об Ильясе. Уверен: искать его надо где-то здесь.
Напротив сельсовета стоит пустой дом за высоким прочным забором, его при отступлении белых покинула семья корнета Едыгова. Умар предлагает поселить там бойцов, прибывших из города с комиссией, а в будущем разместить там отряд самообороны.
Они отправляются к Едыговым. Дом встречает их скрипом половиц, удушающим запахом гнили и плесени. Но вот распахнуты ставни, выставлены рамы — и все меняется. Прекрасный дом, даже мебель сохранилась. В небольшом буфете — посуда. На стенах в разных видах портрет усатого кавалериста.
Максим приводит сюда бойцов. Они сразу же начинают обживать новое пристанище. Осматривают усадьбу с точки зрения обороны: на случай внезапного налета банды.
В сельсовете Умара уже ждут посетители. Увидев их, председатель хмурится: тоже мне правдоискатели. Два года разгуливали под командой Клыча и Улагая, а теперь ищут справедливости. Конечно, некоторые были мобилизованы насильно, с них, как говорится, взятки гладки. А этот верзила Мурат! Польстился на лычки!
Выстроил Улагай на площади всех мужчин и спросил, кто желает влиться в деникинскую армию. Вперед вышло несколько человек из тех, кто побогаче. Призывы не помогали — люди отводили глаза в сторону и стояли на месте. Среди оставшихся самым заметным был Мурат: он почти на целую голову возвышался над толпой — плечистый, стройный, улыбчивый.
— А ты что? — обратился к Мурату Улагай, восседавший на кобылице Астре.
— Я ничего, — улыбнулся польщенный таким вниманием Мурат.
— Такие красавцы, как ты, — Улагай приподнялся на стременах, — честь и слава адыгейского народа. Произвожу этого молодца в унтер-офицеры. Ибрагим, выдать серебряную сбрую, а в награду — двести рублей. Переодеть!
Через минуту новоиспеченный унтер-офицер предстал перед Улагаем в полном параде.
— Как зовут? — отрывисто выкрикнул Улагай.
— Мурат, зиусхан.
— Пойдешь в добровольцы?
— Так точно, зиусхан.
— Почему сразу не шел? Большевики нравятся?
— Никак нет, зиусхан, большевиков никогда не видел. Детей куча дома. О них думал.
— Молодец! — рявкнул Улагай. — Так и нужно! Пусть старшина позаботится о детях тех, кто идет сражаться за родину. Конечно, за счет тех, кто изменил народу и снюхался с красными.
Вот те раз! Родной брат Мурата, Индар, уже полгода в Красной Армии. Уходя, просил: побереги, Мурат, моих детей, а я за землю повоюю. Но размышлять некогда: корнет подал команду, и новоиспеченные добровольцы зашагали в отведенное для них помещение.
Через час Мурат прощался с женой и детьми.
— Как ты мог? — только и спросила она.
Молчал Мурат. Что тут скажешь? До сознания еще не дошел весь ужас содеянного, но понимал — произошло нечто непоправимое.
А теперь вот сидит среди других на крыльце Совета, виновато потупив глаза.
— Можешь поговорить с людьми тут, — советует Умару Рамазан, — Это совсем не обязательно — за столом сидеть.
Умар доволен: на свежем воздухе толковать куда лучше.
— Ну что там у вас? — обращается сразу ко всем Умар.
Мурат встает. Он почти недосягаем для взглядов.
— Сядь, не ломайся, — сердится Умар. — Не перед Улагаем…
Напоминание об Улагае действует.
Мурат кусает губу.
— Как с землей будет? — угрюмо спрашивает он.
— Хватился! — Умар зло глядит на Мурата. — А что насчет земли говорил Улагай?
Мурат еще больше хмурится. «Сколько можно попрекать!» — хочется сказать Рамазану, но он молчит. А Умар не знает меры.
— Можешь распахать свои лычки, — советует он. — Унтерские…
— Я не про свою, — уже не скрывая злости, уточняет Мурат. — Ты же знаешь — Индар убит, его жена умерла, а малышня — мои племянники — у моей жены. Землю его при белых Измаил запахал…
— Может сам и ухлопал Индара, — продолжает кипятиться Умар.
Мурат возмущенно откашливается: это уж слишком!
— А Измаил действительно захватил землю Индара? — интересуется Рамазан. Таким деликатным образом он пытается направить внимание нового председателя на самое существенное.
— Он обещал давать часть урожая сиротам, — уточняет Мурат, — но не давал ни шиша — ведь Индар сражался на стороне красных.
— Сколько же у тебя теперь душ? — обращается Максим к Мурату.
Гигант морщит лоб. что он, считал их? Бегают себе.
— Кажется, одиннадцать. Нет, постой, с бабкой двенадцать.
Все молчат.
— Натворили делов эти улагаи… — вздыхает Мурат.
— А ты-то чем думал? — уже спокойно спрашивает Умар.
— Задницей, — откровенно признается бывший унтер.
— Советская власть вас всех простила, отпустила домой, значит, и насчет земли на вас закон распространяется. А землю племянников тебе вернем сейчас же. Сегодня! Вместе с урожаем, который собрал за все эти годы Измаил. До зернышка. Когда будем распределять землю, получишь и на свою семью, на всех. Сразу помещиком заделаешься, — шутливо заканчивает Умар.
— Это правда? — Мурат от волнения вскакивает на ноги, теперь его опять не разглядеть.
— Вполне. Не уходи, сейчас все и уладим. — Умар просит милиционера, все того же Тембота, привести в Совет Измаила.
— А как будем землю делить? — спрашивает кто-то.
Умар вкратце рассказывает о том, какая земельная реформа предполагается в ауле.
— Когда же? — схватываются все сидящие.
Максим смотрит на этих людей: лица их светятся надеждой. Каждый чувствует себя неловко — почти два года сражались, переносили лишения, рисковали головой, и вдруг выясняется — стояли не на той стороне, своих били, против себя же шли. Но разве они виноваты? Если б им тогда все как следует объяснили… А впрочем, может, слова бы тогда и не помогли: есть узлы, которые может разрубить лишь один судья — время, жизнь.
— Когда? — Умар вздыхает. — Сами знаете, кто в лесу стоит и чью сторону держит. Через день-другой соберемся на сход, сообща обдумаем, как быть. И вы подумайте, как все это лучше провернуть, чтобы Алхас не помешал.
Бывшие белогвардейцы поднимаются, прощаются и расходятся в разные стороны. Остается Мурат.
Появляется Измаил. Выслушав Умара, удивляется:
— Вот дела! Только сейчас собирался зайти к Мурату, чтобы посчитаться. Пойдем, дорогой, рассудим по- соседски.
— Мурат, закончишь расчеты, приходи ко мне, — просит Умар.
Под вечер Мурат заходит к новому председателю. Умар невольно улыбается — человека не узнать.
— Я вижу, Мурат, ты в последнее время поумнел.
Мурат смущенно подтверждает: да, кажется, вся дурь улетучилась.
— Тогда подожди-ка минутку.
Умар, Максим и Рамазан переходят площадь, заходят в дом корнета Едыгова. Бойцы уже успели навести кое-какой порядок: на подоконники навалены мешки с песком, забор украшен кружевами из колючей проволоки, несколько мотков которой валялось во дворе.
— Правильно, товарищи, — одобряет Максим.
Расхаживая по двору, Умар излагает Рамазану и Максиму свои соображения. Отряд создать можно. Но самое трудное — командовать им, умело вести оборону. Хорошая голова отряду нужна, знающая, смелая, честная.
Рамазан догадывается, о чем дальше пойдет речь. Хорошо, когда человек горяч, но справедлив.
— Что ж, поговори с Муратом, — решает он. — Я «за».
— Э, Мурат! — кричит Умар, высунувшись из калитки. — Сюда! — Он без предисловий делится своими планами. — Теперь решай сам. Согласен — сразу приступай к делу, нет — поищем другого.
Мурат не на шутку задумывается. На память приходит последний бой: лежит он с винтовкой, устало глядит на перебегающую цепь красных. «Огонь!» — дерет глотку офицер. Мурат палит в белый свет. Сдаться бы… Нет, страшно. И он улепетывает вместе с другими. Так домчались до Сочи. Потом свалили оружие в кучу и строем отправились в сортировочный лагерь. Решил никогда больше не брать в руки винтовку, ни за что… Но, выходит, без винтовки нормальная жизнь не наладится.
Умар не торопит, понимает: не просто это — из огня да в полымя. Из двух братьев остался он один. И какая семья на шее!
— Что ж, — голос Мурата тверд, — воевал по дурости, теперь всерьез повоюю.
Умару хочется обнять Мурата. А Мурату хочется обнять всех этих людей, которые так хорошо его поняли. Но их лица ничего этого не выражают. Разве что глаза поблескивают ярче обычного.
Скоро сядет солнце, надо покормить гостей. Но Максим затвердил одно — прежде проведаем Дарихан с детьми.
Дарихан выходит навстречу, спокойная и приветливая, как всегда. Ее знакомят с Рамазаном.
— Скорее за стол садитесь, — приглашает она.
Биба тут как тут.
— Приходите с Рамазаном ночевать в нашу кунацкую, а у Дарихан останется женщина, так велел Лю.
Наконец-то Сомовой удается познакомиться с бытом бедного адыга. Домик Ильяса сильно отличается от жилища Салеха. Правда, и здесь чисто и уютно, но почти все, что видит глаз, самодельное, домотканое. Все девчонки в платьицах из домашнего полотна, лишь хозяйка в темноватом ситцевом одеянии до пят.
— Так и зимой ходят, — говорит Максим. — Только набрасывают на голову платок. Почти ни одна горянка не имеет пальто.
На белых стенах — вышитые простенькими узорами небольшие полоски материи, над комодом — искусно разукрашенное геометрическим орнаментом панно. Стол накрыт небогато, но видно, что гостям подносят все самое лучшее… И с таким радушием, с такой любовью! Сердце Сомовой болезненно сжимается, от горького воспоминания кусок не лезет в горло: «Как я могла тогда так опростоволоситься?»
— Здорово я тогда ошиблась, — говорит Рамазану Сомова. — И все же больше, виноват Зачерий. Разве могла я тогда сразу во всем разобраться? А ему все было ясно с самого начала. Уверена, что его сверхреволюционное фразерство — маска.
— Зачерий, конечно, виноват, — согласился Рамазан. — Я его еще не раскусил. Быть может, действительно за его сверхреволюционными фразами прячется что-то другое. Я всегда отношусь с недоверием к людям, которые хотят быть революционнее самой революции. Но и вас, Екатерина, не оправдываю. Если бы вы попали в русскую деревню, как начали бы действовать?
— Ну, там проще, — вздохнула Сомова. — Зашла бы в первую попавшуюся завалюху и разговорилась.
— Вот видите. А в ауле растерялись. Да что уж теперь…
После ужина мужчины уходят к Лю, а Сомова остается с женщинами. С трудом они находят общий язык — помогает Биба. И где она успела нахвататься русских слов? Чешет без запинки.
— Ильяс и мухи не обидит, — говорит Дарихан, а переводит Биба. — Этот проклятый Салех нарочно все подстроил…
Вскоре Биба убегает домой — как-никак и у них гости. Но к Рамазану и Максиму не подступиться — с ними ведет обстоятельный разговор Лю. Наконец и он возвращается в дом. Теперь гости одни. Биба прошмыгивает в двери и крадется по двору.
Чу… кажется, ее зовут. Так и есть. А, это Аюб. Жаль, что не один. К счастью, его дружок отходит к калитке.
— Биба, мы должны… — начал было Аюб.
Биба перебивает его:
— Немедленно возвращайся домой, тебе ничего не будет. Тут Максим. Понял? А когда придешь, все решим…
— Биба… — Аюб протягивает девушке руку.
— Я сказала: иди! Пока ты в банде, нам не о чем разговаривать. Возвращайся домой! Завтра же!
Все утро Биба ходит веселая. Она уверена, не сегодня завтра Аюб покинет банду и решится наконец ее судьба. Не пожалеет ли она? Нет, Аюб — паренек серьезный. И любит ее. С кем бы поделиться своей тайной? Мариет для этой цели не подходит — слабовата на язык, Рамазан — чужой.
— Аюб скоро вернется, — тихо говорит Биба, сливая Максиму воду из ярко начищенного медного кувшина.
— Он был здесь? Вчера?
Биба краснеет.
— Почему не послала ко мне?
— Ты был не один, и он не сам приходил.
Максим трет щеки ледяной колодезной водой.
— Лей на затылок и спину, — просит он. — Великое дело — холодная вода поутру. Кто с ним был?
— Ибрагим. Такой крупный, с усиками… Глаза нехорошие.
— Почему не послала Аюба ко мне? Большую глупость сделала.
Но Биба уверена — Аюб послушается ее.
Весел сегодня и Умар. Вдвоем с Муратом они вербуют бойцов для отряда самообороны, дело идет успешно. Пока что ни одной осечки. У каждого «случайно» обнаруживается винтовка, несколько гранат, сколько-то патронов. Отговорился один Лю, его довод известен: ни во что не вмешиваться. С ним, впрочем, говорили недолго.
Самую важную новость принес Меджид-костоправ. Обойдя здание сельсовета, он заглянул в открытое окно председателя. Увидев Рамазана, поманил его пальцем. Не долго думая Рамазан выскочил в окно — старый человек не станет зря тревожить приезжего, да еще «комиссара», как тут все называли представителей исполкома.
— Ты сын Шумафа? — спросил Меджид, внимательно оглядев собеседника. Рамазан подтвердил. — Я хорошо знал твоего отца. Большой силы был человек. И ты, говорят, в него.
Рамазан смутился. Покраснел.
— Я буду рад когда-нибудь заслужить эту похвалу, — пробормотал он. — Но боюсь, мне это не удастся.
— Я позвал тебя, конечно, не для того, чтобы вести пустой разговор. — Меджид вдруг перешел на шепот. — Ты умеешь хранить тайну? Сейчас сообщу кое-что. Согласен?
Рамазан заверил, что его тайна будет сохранена. И Меджид повел его… к уборной. Рамазан терпеливо следовал за ним, лихорадочно соображая, что все это может значить.
— Посмотри… — попросил Меджид, приоткрыв дверь уборной.
Старый шутник! Рамазан даже разозлиться не в состоянии: аульские остряки совсем потеряли чувство меры. Но лицо Меджида свидетельствует о том, что шутить он вовсе не собирается. Подавив улыбку, Рамазан входит за ним в уборную.
— Посмотри в щель. Что видишь?
Лицо Рамазана сразу становится серьезным. Щель велика, увидеть можно все, что делается в соседнем дворе. И услышать.