«Ну все, – решил Вилен, – опять пересдача», – и замолчал.
Ему стало обидно. Почему он должен был отвечать на вопросы, адресованные не ему, а его руководителю и физику из отдела, которые не соизволили явиться на защиту, хотя за руководство дипломом получали деньги.
Спас Вилена Владимир Евстафьевич Манойлов. Он сказал то, что должен был сказать, но не сказал из-за своей молодости и неопытности Вилен. Профессор объяснил, что тема диплома – измерение среднеобъемной температуры в замкнутом пространстве, и студент Хорошокин с этой задачей справился, а все остальные вопросы надо задать его руководителям. Авторитет Манойлова успокоил разбушевавшуюся комиссию, и в итоге Вилену поставили единственную четверку за единственный реально сделанный диплом. Все остальные студенты за свои переписанные дипломы получили пятерки.
Потом было распределение, на котором опять сидели члены дипломной комиссии и директора больших городских заводов и НИИ. Неожиданно те же члены комиссии, заваливавшие его на дипломе, стали уговаривать Вилена идти к ним работать.
– Мы тебя помним, – говорили они, – ничего у тебя с этим прибором не получится, иди к нам, мы тебе дадим реальную тему.
Вилен был удивлен. По успеваемости он шел в середине списка, а за него боролись лучшие фирмы города. Но в ОКБ была хорошая зарплата и хорошие люди, к которым он уже привык, да и прибор нужно было доделать, и от лестных предложений он отказался. Так выбирается судьба. Счастливая и несчастливая, и вообще всякая.
В семье по совету тестя судьба тоже была выбрана. В августе 1974 года Тоня родила хорошенькую девочку, и теща сразу же окрестила ее Лениной. И хотя в документах всегда писалось это имя, в жизни так дочку никто звать не стал. Все называли ее Лелей, Тоня почему-то Люлей, а точнее, Люлечкой. Благодаря рождению Люлечки число проживающих в квартире не уменьшилось, но и не увеличилось. Увеличилось оно, когда из армии пришел Тонин брат подводник. В течение месяца брат подводник привел в квартиру 16-летнюю девочку, на которой из-за ее быстрорастущего живота очень скоро вынужден был жениться. Девочка была хорошей, а ее семья совсем наоборот. Отец был алкоголиком, два брата не вылезали из тюрьмы, а когда вылезали, то не вылезали из квартиры Плохишкиных. У Плохишкиных всегда было что поесть и попить, потому что семья была работящая и, несмотря на фамилию, очень хорошая, добрая и о-о-очень гостеприимная.
Небольшие группы гостей практически не переводились, а полный сбор родни происходил каждый год 8 марта – в день рождения Виленовой тещи и Международный день трудящихся женщин. Всех родных сестер и братьев тещи, их детей и их внуков Вилен так и не смог запомнить. От года в год состав менялся. Неизменным было само торжество. Иван Иванович – председатель профкома фирмы «Лето» и по совместительству муж одной из тещиных сестер привозил кули, полные первых свежих огурцов, зеленого лука и прочей зелени. В магазинах всего этого еще не было, а когда появлялось, за них начинались драки на грани смертоубийства.
Тетя Роза, племянница тещи, привозила огромную коробку пирожных. В ее доме была одна из лучших кондитерских города. И когда из своего окна тетя Роза видела разгружающуюся машину, она бежала в магазин, вставала в очередь и через час запивала чаем нежнейшие, свежайшие эклер и корзиночку.
Старшая сестра тетя Клава привозила палку твердокопченой и палку полукопченой колбасы. Ее сосед работал на мясокомбинате. Вилен, если удавалось, приносил баночку красной икры, которую покупал в аэропортовском ресторане за тройную цену. Как было не побаловать любимую тещу. Теща так любила вспоминать, как в 47-м году отменили карточки, и все магазины завалили красной икрой, и она ела ее каждый день. Потом икра исчезла, а желание поесть ее хотя бы один раз в год осталось.
На столе топорщились миски с винегретом, тарелки с холодцами, пирогами с капустой, длинное блюдо с селедкой под шубой, много водки и несколько бутылок белого вина для женщин и некоторых детей. Ну и, конечно, то, что принесли гости.
Первым вставал Иван Иванович и произносил речь. Вилен так и не смог понять, о чем он говорил – то ли о международном положении, то ли о трудовых достижениях, то ли о стремлении вперед. Все было очень запутано, но заканчивал он всегда одинаково.
– Давайте выпьем за нашу именинницу, – говорил он, все чокались и выпивали. Кто говорил вторым, третьим и четвертым, Вилен сейчас уже не помнил. Помнил он что, было после пятого, а может, восьмого тоста.
Близкий родственник, который поймал их с Тоней в постели доставал то ли балалайку, то ли мандолину, сын тети Кати – баян, сын тети Жени – гитару, они отодвигались от стола, садились в кружок, и близкий родственник, он всегда был самым трезвым, потому что пил с женщинами вино, объявлял:
– Среди долины ровныя – исполняет Никитич.
И тесть Вилена начинал петь:
делал он ударение на последний слог.
В этом месте музыканты делали проигрыш, стол подхватывал припев, после чего тесть начинал второй куплет. У тестя был очень хороший, мягкий бас, возможно, даже волжский, хотя он был родом из Владимира, и все было, как на концерте.
Когда тесть заканчивал, вступал звонкий тещин голос:
– На-а-алей, – вскрикивала она, – бездельник, кто с нами не пьет.
Пока она пела, наливали не один раз, никто не хотел быть бездельником. Дом родителей Вилена в Серебрянске тоже был гостеприимным. Но на днях рождения и других праздниках как-то обходились разговорами, поэтому застольных русских песен Вилен не знал, но быстро их выучил и вскоре в пении не отставал от других. Выпиванию его вместе с другими предметами обучили в институте. Любил Вилен праздники.
Наевшись, напевшись и подвыпив, гости разбивались на кучки и в ожидании сладкого курили и разговаривали. Наконец, вода в чайниках закипала, заваривался настоящий индийский чай, и подавались пирожные тети Розы.
После сладкого чаепития женщины опять начинали разговаривать, дети играть, а мужчины выпивать, а баба Женя шла в комнату Вилена и Тони, брала из шкафа носки Вилена, которые он не успел выбросить, и начинала их штопать. Она не могла долго ничего не делать.
В этот день теория тестя работала полностью. В остальные дни теория дружественного сосуществования под одной крышей четырехкомнатной квартиры разных семей, полов и поколений давала сбои.
Первый сбой она дала, когда из семьи сбежал Вилен. Окончательный сбой она дала после смерти тестя. Два года его лечили от воспаления легких, а потом оказалось, что в легких совсем другое, от чего лечения нет. За это время Вилен повзрослел, жить в чужих людях ему разонравилось, и он вернулся на разоренное пепелище. Книги, которые он таскал за собой, пришлось складывать на полу вдоль стенок. Больше никто в семействе Плохишкиных взрослеть не хотел. И он организовал размен с доплатой и покупку мебели. Брат Тони уехал в комнату в центре, а Вилен остался с тещей, женой Тоней и дочкой Лениной в трехкомнатной квартире.
Ругаться было больше не с кем, и они опять начали ругаться с женой. В конце концов, в моменты просветления, было принято решение завести еще одного ребенка. Ребенок должен был переключить силы, расходуемые на ругань, на себя. Так появился поздний ребенок – сын по имени Коля. Тоне это имя нравилось, Вилен не возражал.
Все бросились его залюбливать, и стало немного легче. Но, так как теща требовала в залюбливании особых привилегий, а жена Тоня с чрезмерным залюбливанием постоянно боролась, началась ругань мамы с дочкой. И количество ругани вернулось к своим прежним размерам.
Пока все это длилось, неожиданно началась антисоветская революция, организованная главой советской власти и названная перестройкой и ускорением.
И Вилен тоже совершенно неожиданно для себя и для окружающих не на шутку увлекся кооперативным движением и организовал один из первых кооперативов в большом красивом городе. Потом неожиданно выросла дочь, окончила с отличием школу и неожиданно уехала учиться в Москву. Она была первой, кто решился променять великий город на столицу, за ней потянулись артисты, а потом даже один будущий президент и один будущий премьер-министр. Правда, все они так в Москве и остались, а дочь Ленина рванула дальше и оказалась в США и оттуда уже не вернулась ни в Москву, ни в Россию, ни тем более в большой и красивый город. Правда, несколько раз она приезжала, но президент и премьер-министр в большой и красивый город приезжали чаще. Не удивительно. Когда дочь жила в Москве, то тоже приезжала чаще.
Перед отъездом в Москву будущий президент успел завизировать документы совместного предприятия, созданного Виленом с одним итальянцем и одним русским авторитетным предпринимателем по кличке Раввин. Но это было чуть позже.
Параллельно с личной жизнью от рождения дочери до ее отъезда в Америку у Вилена в тот же период шла большая трудовая советская жизнь, начатая в ОКБ инженером-разработчиком, продолженная в «Техавтоматике» инженером-наладчиком и закончившаяся в «Медоборе» в должности электромонтажника 6-го разряда. Причем, чем ниже он опускался по социальной лестнице, а разработчик и электромонтажник – это как аристократ и дворник, тем больше зарабатывал. После «Медобора» у Вилена началась трудовая капиталистическая жизнь. Но все по порядку или почти по порядку.
Глава 1.8. Чтобы купить две квартиры в большом и красивом городе, Вилен ведет трудовую социалистическую жизнь и не знает, что, только когда рухнет социализм, он их сможет купить
Наконец, покупатель на квартиру нашелся. Им оказалась скромный налоговый инспектор, которому государство за многолетнюю беспорочную службу решило купить квартиру. Хорошокин опять волновался, но государство не обмануло ни Хорошокина, ни налогового инспектора, и на специально открытые счета жены и сына упали большие деньги. Сын опять воспламенился желанием жить за городом и стал звать Хорошокиных продолжить искать участки под строительство. Но Хорошокин знал, что все не так просто. Из-за своего наплевательского отношения к деньгам у него их не только не было, но он еще и был должен разным организациям и людям. В отличие от своего молодого специалиста сына. Впрочем, когда Хорошокин был молодым специалистом, он тоже никому не был должен.
Первые три года, как и было положено в СССР, Вилен считался молодым специалистом и работал по распределению. Первые два месяца он, как и первые два месяца в институте, был распределен в совхоз, а потом продолжил возиться с дипломным прибором и параллельно был задействован в написании всяких инструкций и изменений в них и в собирании подписей под инструкциями и изменениями в них в разных службах ОКБ.
Благодаря этой работе Вилен наконец увидел дачу Бенуа и парк, ее окружающий. В ней сидели отделы надежности, конструкторский, стандартизации и еще какие-то отделы за железными дверьми. В окружающем парке в бывшем дачном коровнике размещалось производство, на котором изготавливали «Дюзу» и другие изделия, предназначенные для установки на космических кораблях. В гостевом домике дачи сидел отдел снабжения.
С производством Вилен сталкивался, когда шел выпуск и сдача военпредам очередной «Дюзы». Вилен был на подхвате.
Сперва изготавливался датчик, представляющий собой круглый корпус со встроенными тончайшими мембранами. Вилен забирал его с производства и относил в «чистую комнату», где сидел слесарь-орденоносец Леша Романов. Лысый матерщинник в сером халате был похож на рабочего Гошу из «Москвы слезам не верит» только тем, что в его руках тоже все начинало вертеться, крутиться и работать. О римском императоре Веспасиане, выращивающем капусту, он, конечно, ничего не знал.
Датчик подключался к испытательному стенду, и Леша говорил Вилену:
– Ну давай, салага, пробуй.
И Вилен начинал пробовать точно по инструкции. Но, как бы он ни крутил гайки, перетягивал зажимы, вращал держатели мембран, датчик не работал, то есть работал, но не по инструкции.
– А теперь давай я, – говорил Леша.
Он отключал датчик от стенда, доставал набор ключей и начинал медленно крутить все, что в датчике крутилось, потом подключал датчик к стенду, смотрел на экран и делал неуловимое движение.
– Согласен? – спрашивал он Вилена.
Вилен смотрел на картинку в инструкции. Все совпадало.
– Закреплять? – спрашивал Леша.
– Закрепляй, – говорил представитель отдела разработчиков Вилен Хорошокин, укладывал датчик в специальную коробку и нес на производство.
– Где ты ходишь? – кричали на производстве. – Через час придет военпред.
Сдача «Дюзы» военпреду означала скорый запуск очередного космического корабля. Мало кто в СССР догадывался, что скоро по радио и телевидению объявят об очередном успешном запуске. А Вилен не только догадывался, но и был причастен к этому. Вернее, чтобы стать причастным, надо было сдать «Дюзу» военпреду.
На сдачу приходило все ОКБовское начальство, чтобы оперативно решать все возможные заминки. А они каждый раз почему-то возникали. Вернее, не почему-то, а потому что все делалось в последний момент. В этот раз сигнал датчика был с «бородой».
– Проверь экран, – сказал ведущий инженер отдела Володя Баглыш.
Надо сказать, что не только начальник Виленового отдела, но и все сотрудники были не старше 35–40 лет и обращались все друг к другу на ты. Вилен проверил сопротивление экранированного провода, соединяющего датчик с прибором. Все было в норме.
– Ну что, давайте думать, что будем делать, – сказал военпред.
– Вы тут думайте, – подмигнул начальник производства Володе, – а мы пока поужинаем.
– Ну что ж, будет нелишним, – сказал военпред.
Было шесть часов вечера. Утром «Дюза» должна была уже находиться в Подлипках на заводе им. Королева, в сборочном цехе корабля «Союз».
– Залепуху нам сейчас не найти, – сказал Баглыш, – будем давить бороду в приборе, давай вскрывай.
И Вилен стал раскручивать винты и снял крышку. Володя развернул схему, почесал голову и послал Вилена на склад принести емкость. Доставленную Виленом емкость монтажник впаял в указанное Володей место. «Борода» скукожилась, но не исчезла.
– Ах ты ж, е… мать, – возмутился Володя и погнал Вилена еще за одной емкостью.
Вторая емкость добила бороду окончательно.
– Давай быстро рисуй емкость в документацию, подписывать будем, – радостно сказал Володя.
В это время подошли поужинавшие начальники и военпред. Они были навеселе и обсуждали совсем нетрудовые проблемы. Вилену их разговоры даже показались фривольными. Самым фривольным был военпред.
– Ну что, Володя, сбрил бороду? – весело спросил он.
– Все нормально, только нужно изменение подписать, – отрапортовал Володя Баглыш.
– Изменения! Какие изменения? – начал трезветь военпред.
Дело в том, что вносить изменения в уже серийную аппаратуру можно было только с разрешения самого высокого начальства. У военпреда был свой самый высокий начальник. Он назывался районный военпред и курировал все «почтовые ящики» в районе, у Володи Баглыша и соответственно у Вилена был свой начальник – главный инженер, он стоял, покачиваясь рядом с Виленом.
– Покажи сигнал, – сказал главный инженер Вилену.
– Ну, видишь, нет никакой бороды, – сказал главный инженер военпреду, – подписывай, с районным я договорюсь.
– Сейчас договаривайся, – твердо потребовал трезвеющий военпред.
Все поплелись в кабинет начальника производства. Вилен поплелся тоже, хотя его никто не звал.
– Слушай, дай команду своему все подписать, он в принципе не возражает, но тебя боится, а я завтра к тебе пацана пришлю за подписью.
– На, говори, – отдал трубку инженер военпреду.