Елена Майдель
Автограф Любви или Дверь, распахнутая в Себя
© Майдель Е., 2018
© ООО «Литео», 2018
Длина волны
Повесть
На самолет она все-таки опоздала, хотя и приехала в аэропорт Ниццы за полтора часа до вылета… Странное ощущение нереальности происходящего при абсолютном отсутствии паники размывало такую близкую перспективу увидеть Его через час полета в Страсбург после долгих лет сердечной пустыни. Словно все это разворачивалось во времени с кем-то другим, в ином измерении, а не с ней…
Она собиралась на эту встречу как на последнее в жизни свидание… По существу, так оно и было. За четверть века после вынужденного разлучения с любимым ни один мужчина так и не затронул ее сердца, оно осталось верным последней любви. Вовсе не потому, что тогда, в свои тридцать пять, она резко подурнела или впала в кому безразличия. Ее страдающая, а значит, живая душа уже совершенно точно знала, что он был тем единственным, которого ждет каждая женщина. «Вся мудрость Пушкина – таинственно и свято – вдруг обозначилась в моей простой судьбе, блеснув лучом Любви и на моем закате, и обозначив звездный путь к тебе…» – написала она тогда в одном из своих стихотворений.
Он не мог этого осознать, ему было двадцать, и она была его первой возлюбленной. Столь значительная для тех времен разница в возрасте могла бы перевесить чашу любовных весов в ее сторону, добавив на нее женского и душевного опыта. Она, как глубоко полюбившая женщина, «видела» сердцем в любимом даже то, что еще было недоступно для понимания ему самому. «А в глазах твоих – грусть всезнанья, бездна тайн, мудрость всех поколений. Только дремлет еще это Знание… Я желаю тебе пробужденья!» – адресовала она ему свои мысли. Это теперь она понимала, что равновесие в их несостоявшемся союзе, так или иначе, вряд ли могло быть достигнуто. Временно сравнявшись, его чаша очень скоро склонилась бы не в пользу их совместного будущего, ее утяжелило бы столь предпочтительное для мужского глаза другое – более молодое – женское тело, ну, а душа… По странной закономерности ее жизни, душой-то как раз никто из встреченных мужчин и не интересовался вовсе, с опаской замечая в вызывающем желание теле ее пугающе глубокий ум и сильную волю.
Предрассудки его враждебно настроенной родни, живущей по стереотипам «здравого смысла», под которым крылся легко объяснимый бытовой страх стать предметом сплетен, хирургически жестко, без наркоза – родительским ультиматумом – разрезали по живому, на самом пике, ту «невозможную» любовь, не заботясь о последствиях невидимой, но ужасающе болезненной для них обоих «операции».
Она тогда долго плакала и обижалась на судьбу, потому что была глубоко несчастна в своем неравном пустом браке, из которого пыталась безуспешно сбегать, потому что мучительно не находила в муже нежности и понимания, добра и заботы, радости и единства. И вдруг – всё это она неожиданно для себя, но так ненадолго, получила от того болезненного мальчика, такого талантливого в любви, к тому же, подававшего большие творческие надежды художника и музыканта. Вероятно, обладая столь же артистической натурой, она смогла бы стать его персональной, бесконечно вдохновляющей Музой… Но… При всей банальности внешне схожих обстоятельств любая история любви, – все же, – неповторима. Счастливы все бывают одинаково, заметил классик, но вот несчастен каждый по-своему…
…Они даже не жили в одном городе. Их внезапно вспыхнувший на крымском берегу роман – платонический и трепетный – мог так и остаться заурядным курортным воспоминанием, если бы не полетевшие затем из города в город пламенные открытые письма и долгие телефонные звонки, через которые общались их души, свободные от заземления отупляющей страстью. Касания сердец были подобны электрическим разрядам небесных молний – так высоко, ярко и чисто, краткими вспышками был обозначен сокровенный пунктир их всепоглощающего взаимного притяжения… Их души пребывали на одной или очень близкой по частотному диапазону энергетической волне, излучениям которой, практически, и слова-то были не нужны. Они вряд ли осознавали тогда, что взлетели в единое поле Любви Небесной, откуда рождается вечная Жизнь… Ho оказалось, что этот тонкий, неожиданно вспыхнувший огонь – величайшая редкость в нашем земном мире. Он так и остался недоступным для понимания завистливым людям, его не испытавшим, испугавшимся небесной грозы, ливнем пролившихся непонятных чувств, не поверившим в их истинность и долговечность… Не верившим в Вечность…
После семейного расследования сокрытого им «преступления» ему был объявлен бескомпромиссный родительский приговор, безусловно запрещавший любые контакты с ней, наверняка, получившей в качестве определения самые оскорбительные для женщины прилагательные. Искушенные привычной бытовой ложью, многочисленные родственники не верили в платоничность их отношений, приписывая зрелой женщине, «соблазнившей их мальчика», обычный дешевый адюльтер. «Она никогда не получит моего сына! – гневно заявлял его отец, глубоко задетый тем, что нравившаяся и ему самому женщина обратила внимание не на него самого, а на его «совсем еще мальчика» сына.
И тогда, безвинно оболганные молвой, они решились подтвердить пошлые догадки реальностью, ведь все равно ничего и никому нельзя было доказать… В цветущем каштанами мае она тайно приехала в его город и стала его первой женщиной. Целая счастливая жизнь уместилась бы по своей наполненности любовью в те выпавшие на их долю пять фантастических вечеров… Словно прощальный подарок судьбы, запечатлевшийся потом в стихотворных строчках: «Любимых глаз призыв – в Седьмое Небо! Жар от тебя такой, что тает вечный лед. Туда, где ты – один – ни разу не был, с тобой вдвоем мы начинаем взлет… И все загадочно космические дали – Нам стали вдруг знакомы и близки. – Когда мы там – в «Раю» вдвоем летали, – В кольце тугом твоей родной руки…»
И после всего – он все-таки… отказался от нее…
Навязанная разлука развела их пути не просто в противоположные стороны, они как бы устремились в разные миры, которые незримо сосуществуют на нашей Земле. Она в силу опыта первой справилась с болью, очистившись страданием, перестала себя жалеть, сокрыла любовь в тайной камере сердца и освободилась для познания нетленных духовных сокровищ. Сокрыла чувства даже от себя, потому что от любви ведь нельзя «освободиться» – она или есть, или нет. Во внешней жизни пришлось, в силу многих обстоятельств, остаться в опостылевшем браке, уговорив себя, что «сыну нужен отец». Только в снах, над которыми мы еще не властны, – там, в другом мире, – она по-прежнему замирала от звуков любимого голоса и с пылающим сердцем, бежала среди кипарисов ему навстречу в раскрытые объятия. А потом проживала редкий по наполнению радостью счастливый день после такого сна, который сохранялся внутри живым кино-сюжетом и позволял ей долго, почти осязаемо, чувственно, переживать отдельные картины, ощущения и детали. Именно это повторяющееся сквозь несущиеся годы состояние счастья во сне и наяву красноречивей всего свидетельствовало, что любовь жива и никуда не исчезла…
Он же, насколько она знала, покорившись воле родных, безучастно позволил втянуть себя в рутину обыденной семейной жизни, также смирясь и поверив в обывательское «стерпится-слюбится», женился по родительскому выбору. Лишь постепенно возникшее пристрастие к дружеским возлияниям говорило о глубинном желании забыть перенесенную боль, убежать от нее в пусть иллюзорную, но не такую пустую, без эмоций, искусственно созданную воображением реальность… Однако, никто больше не смог указать ему вход в прежде испытанный «райский мир», в Пространство Любви…
На протяжении четверти века, окольными путями, она постоянно интересовалась течением его жизни, радовалась рождению сына, огорчалась последовавшим разводом, сопереживала эмиграции, успокивалась, когда он во второй раз создал семью и снова стал отцом для поздней дочери. Безусловно, никто не мог посвятить ее в подробности его внешнего, уж тем более, внутреннего, душевного бытия, но ей и этих отрывочных сведений хватало для счастья знать – он жив, относительно здоров, у него снова семья, все хорошо… И все же, ее душа иногда тихо шептала: «Да, так ли это на самом деле? Вспоминает ли он хоть изредка о тех счастливых мгновеньях «паденья в Небеса», соединявших нас не случившейся больше высотой чувств?»
Потом приходили печальные новости, плохие и тревожные. Она не хотела верить, что его сердце настолько ожесточилось, что он смог поднять руку на женщину, мать своего ребенка, и оказаться за это в тюрьме, что смог сам так опрометчиво и безрассудно разрушить не только свою жизнь. Потому что, несмотря ни на какие повороты его судьбе, она всегда угадывала в глубине его сердца замурованный болью и несправедливостью, порой едва мерцающий, но не погасший совсем, свет его души, словно малая искорка того тонкого огня любви, к которому они прикоснулись вдвоем. И благодарила Бога за то, что этот свет зажегся в их жизнях, озарил их навсегда – редко кому дозволенным счастьем Любить безо всяких условий.
Интуитивно она понимала причину всей цепи его поражений в отношениях с женщинами – срабатывало «клише» глубокой внутренней психологической травмы, которая породила недоверие. Он так и не смог больше полюбить по-настоящему никого – ни своих жен, ни своих детей, ни встреченных в разное время женщин. Ибо никакой самый успешный секс не растит крыльев для души, она страдает без высокого полета, как плененная условностями житейской морали, лишенная свободы птица. Это была плата за предательство Любви… Когда-то его мать в ставшей прощальной беседе с ней на крымском берегу сокрушенно заметила, что «он ведь у нас – однолюб»… И оказалась катастрофически, прозорливо права.
Пройденный путь и духовные открытия помогли ей понять, почему только Истинная Любовь умеет прощать, никогда никого не судит, не обвиняет, а только оправдывает… Но на Земле Она не может избавить людей от боли, потому что мир этот – двойственный, где радости не бывает без печали, как дня без ночи. На собственном опыте она познала, что люди накопили в себе столько зла, что из-за гордыни и зависти не способны прощать никому даже мимолетного счастья. И она милосердно сочувствовала его страдавшей от пустоты душе, запутавшейся личности, бунтовавшей своим, приемлемым для него, способом против им же самим рожденных обстоятельств своей жизни. Только он этого не понимал. Ей тоже пришлось пройти свою «голгофу» – долгие годы навещать в тюрьме единственного сына, ни на миг не разлюбив его за жестокие ошибки, ни на йоту не отступив назад в борьбе за его жизнь, свободу, за восстановление справедливости. Это была ее плата за неверный, конформистский выбор супружеской жизни без искреннего чувства. После потери любимого, имеющей смысл осталась только любовь матери, которая и подверглась самому тяжелому испытанию. Однако, именно эта всесильная – материнская – любовь и дала ей силы не сдаться, бороться изо дня в день, добиться оправдания сына через Комиссию по правам человека при ООН. Она смогла это сделать в те непростые годы, будучи еще привлекательной женщиной в практически феодальном среднеазиатском государстве, где каждый похотливый самец на любом шагу продвижения на любом шагу продвижения судебного дела считал своим долгом получить с нее помимо денег еще и другую мзду… Она выстояла, не уступила нигде, не сломалась от унижения женского достоинства, причем, только потому, что умела Любить и Верить, как никто вокруг. Потому, что с самого детства ощущала в себе дух настоящего Воина.
…Однажды она узнала, что в эмиграции умерла его мать, загрустила, молилась, просила у ее души, покинувшей этот мир, прощения за причиненные невольно страдания. Ведь по-матерински она глубоко ее понимала, каково это, когда приходит угроза единственному и любимому сыну, пусть даже в образе не самой скверной женщины… Но когда пришла весть, что не стало и отца, что развалился его второй брак, что он остался совсем один… она начала искать его телефон. Зачем, спрашивали подруги… Но для нее эта тревожная весть однозначно прозвучала сигналом беды у любимого, тем более, что ее готовность бежать на помощь любому попавшему в трудное положение существу всегда была естественной частью ее женской природы. Ее буквально сжигала потребность протянуть ему через время свою руку помощи и поддержки, чтобы он знал, что хотя бы одна душа на этой земле любит его… просто так, не за что-то особенное, безо всяких условий и поисков взаимности, а потому что Любит. Не должен человек оставаться один, без тепла и надежды, что он кому-то нужен. Не все могут обрести опору в Вере такой силы, какой обладала она. Ныне, в свои почти шестьдесят, она отдавала себе отчет, что быть рядом с ним судьба уже вряд ли позволит, полагая, что это даже к лучшему, особенно, когда смотрела на себя в зеркало. Это в Америке, в которой она жила уже последние десять лет, женщины продолжали выходить замуж до собственных похорон. Он-то помнил ее в зените жизни, в расцвете ее женской зрелости и своеобразной красоты, которую она сама, между прочим, всегда ставила под сомнение. Но на тот момент все это было уже не важно.
И вот, когда после нескольких месяцев поиска через Интернет и знакомых, заветный телефон был получен сразу из двух источников, она вдруг запаниковала – а что, если… Если он даже голоса ее не узнает… Если ему это и не нужно вовсе… И масса всяких «если» роились жалящими душу пчелами в ее сознании… Опять вернулась эта постоянная неуверенность в себе… Наконец, настал тот памятный день. Она собрала всю свою волю и любовь в единый стержень, чтобы не пасть духом от его непредсказуемой реакции и… набрала номер! Ответа не последовало. Трубку никто не снял. Так продолжалось несколько недель, и пришло предположение, что он уже не живет в этой квартире. Но настойчивость, как известно, всегда делает честь стремящемуся и нередко бывает вознаграждена достижением цели. Одна из продолжавшихся попыток внезапно увенчалась успехом – он снял трубку и совершенно прежним голосом ответил «Да!» Ее сердце резко «ухнуло» вниз и вернулось обратно вместе с «кодовой» интонацией слегка осипшего от волнения голоса, с которой она всегда произносила его имя, когда звонила ему тогда из своей далекой Средней Азии. И он узнал эту интонацию мгновенно! И был несказанно удивлен, и даже показалось, что обрадован! Они не могли наговориться в тот первый раз через столько лет! Обо всем. Словно и не расставались. И смех, и слезы, и радость, и всхлынувшие со дна долго сдерживаемые чувства – все звучало в этом диалоге… Она потом долго не могла прийти в себя и без конца повторяла про себя фразу героини Инны Макаровой из старого советского фильма «Дорогой мой человек»: «Нашла! Нашла! Наконец-то я тебя нашла!», точно также задыхаясь от переполнявшей радости снова слышать любимый голос…
Однако, обретенная мудрость не защитила ее от новой иллюзии… Иллюзии, что жизнь может наполниться новым смыслом, что она поддержит его, сможет помочь, что теперь им обоим будет легче, будет, с кем разделить пережитое за пропущенные годы вне общения с родной душой. Но понятно это стало не сразу. От того юноши, которого она любила, остался только голос, ныне с ней общался совершенно другой человек, и это было естественно, она и не надеялась на встречу с ним, прежним. Главное, чего желало ее сердце в возобновившейся связи, это доверие, открытость, искренность, благородство, по которому она так тосковала, взаимная душевная поддержка. Она осознала, что нуждалась в его присутствии, возможно, даже больше, чем он – в ее участии. Понимая, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды, она все равно мечтала снова сблизить частотный диапазон их душевных волн настолько, чтобы достичь того редкого безмолвного совпадения-взаимопонимания, которое было у них и которого она больше ни с кем не обрела. Кроме своей матери, пожалуй. Но это было «женское» взаимопонимание. Потекли недели телефонных бесед, переписка по компьютеру через Интернет, обмен музыкой и стихами. Она так дорожила в тихой радости своей вновь обретенной сокровенной тайной…словно интуитивно предчувствовала – долго это не продлится. А потом она чуть не разбилась на своей машине в один из зимних вечеров, возвращаясь с занятий руководимой ею духовной группы… Ее машину при торможении несло по гололеду к неминуемому столкновению с впереди стоящей на перекрестке «тойотой». Спасла лишь молниеносная реакция и помощь ангелов, в которых она верила всегда. В последние секунды резко крутанув руль в сторону тротуара, она затормозила, наконец, по прикрытой снегом траве на лужайке углового дома в полуметре от толстой ели…