— Точно так, ваше императорское высочество, — ответил офицер, вытягиваясь во фронт и стараясь под неподвижным, суровым взором солдата скрыть лёгкое смущение, на мгновение выступившее на его лице.
— Я не имел чести видеть этого молодого человека в Потсдаме, — холодно заметил граф Понятовский, пристально всматриваясь в атлета-офицера. — Его зачисление в состав офицеров батальона его величества было вызвано, несомненно, каким-нибудь необычайным отличием, так как король строго наблюдает, чтобы корпус офицеров пополнялся только молодыми людьми из лучших дворянских родов Пруссии.
— Это — правда, это — правда! — быстро воскликнул Пётр Фёдорович. — Но король открывает доступ в свою армию также за военные доблести и заслуги. Так было и со Шридманом, не правда ли, генерал Ландеров? Вы мне подробно рассказывали, как во время одного смотра король обратил на него внимание и командировал его в Потсдам; вы видели его бумаги.
— Точно так, ваше императорское высочество, — ответил генерал Ландеров, — всё было так, как я тогда имел честь докладывать вашему высочеству.
— Во времена короля Фридриха Вильгельма Первого это было бы менее поразительно, — заметил граф Понятовский, причём его губы сложились в едва заметную ироническую улыбку. — Лейтенант Шридман при своём достойном удивления росте занял бы почётное место в знаменитом королевском батальоне великанов. Но король Фридрих обращает более внимания на умственные способности и на характер своих офицеров, чем на размеры их роста.
— Но всё-таки, — вмешался в разговор Пассек, — говорят, что и ныне царствующий король имеет слабость к тамбурмажорам в шесть футов высоты.
Это замечание вызвало у русских офицеров едва сдерживаемый смех.
— Это — неправда! — закричал Шридман, ударяя по столу своей красной, широкой рукой так сильно, что стаканы зазвенели. — Это — неправда!
Он бросил вокруг злобный и вызывающий взгляд, словно собирался дать почувствовать силу своих тяжеловесных кулаков всякому, кто вздумал бы противоречить ему.
Пассек презрительно пожал плечами, а граф Понятовский холодно заметил:
— Я могу подтвердить слова господина Пассека; я сам в Потсдаме видел одного тамбурмажора, который был точно такого же роста, как вот этот лейтенант.
— Это — неправда! — закричал Шридман, успевший в это время осушить ещё кубок английского пива. — Я никогда не был барабанщиком, и кто утверждает это, тот лжёт.
— Я не утверждал этого, — сказал Пассек, — так как, — добавил он с глубоким презрением, — мне нет времени и охоты заниматься прошлым этого господина.
— Не спорьте, не спорьте! — воскликнул великий князь. — Вы слышите, Шридман, ничего не было сказано, что могло бы оскорбить вас. Значит, умерьте ваш пыл и успокойтесь.
Шридман склонил пред великим князем свою голову с крепкой, мускулистой шеей и сделал вид, что только присутствие и приказание его герцога мешают ему потребовать удовлетворения за обидные слова.
Последнее снова вызвало насмешливое настроение молодых русских офицеров.
— Итак, — продолжал граф Понятовский прерванный разговор, — я имел честь близко сойтись с прусскими офицерами в Потсдаме, и в их кругу я научился курить. Но курение перешло к ним как обычай со времени покойного государя, так как нынешний король никогда не курит и считает курение отвратительной, притупляющей, вредной привычкой, достойной разве только лакеев и простых солдат.
Между голштинскими офицерами послышался ропот негодования. Одно мгновение Пётр Фёдорович пристально смотрел на Понятовского, но лицо последнего сохраняло такое простодушное, спокойно-весёлое выражение, а сам он так безмятежно дымил своей трубкой, что было решительно невозможно видеть в его словах нечто другое, чем случайное, безобидное замечание.
— В самом деле его величество сказал это? — немного смущённо спросил великий князь.
— Это были его подлинные слова, я имел честь слышать их из его собственных уст, — сказал граф Понятовский.
Пётр Фёдорович молчал несколько минут, а затем, словно случайно, положил свою трубку на стол. Тотчас же граф Понятовский последовал его примеру и платком вытер рот, точно хотел устранить со своих губ табачный запах.
— Произошла очень интересная история, — воскликнул Пётр Фёдорович, считавший нужным ввести в русло на время прерванный разговор, — заставившая нашего Шридмана оставить прусскую службу, чем я и воспользовался, чтобы взять его в свою гвардию. Вы ведь рассказывали мне об этом, генерал Ландеров; это была история из-за женщины. Шридману очень везёт у женщин, — добавил он, обращаясь к Понятовскому, а затем сказал Шридману: — Расскажите нам всё, вам не к чему стесняться, мы здесь между своими.
Гигант-офицер самодовольно выпятил свою широкую грудь, улыбнулся и сказал:
— Я подчинюсь этому, если ваше императорское высочество приказываете, хотя в сущности не разрешается говорить о приключениях с дамами, которые пережил...
— Ещё менее о тех, которые не пережил, — заметил поручик Пассек с насмешливой улыбкой.
— Всё-таки расскажите, мы обещаем молчать, — воскликнул Пётр Фёдорович. — Очень интересно слушать подобные истории.
— Итак, слушайте, — сказал Шридман, выпив ещё значительное количество пива из своей кружки. — Дело было просто. В Потсдаме стоял генерал...
— Оставим имена, — перебил его великий князь, — имена компрометируют.
— Это был человек в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Король очень дорожил им, но он имел глупость жениться на молодой, красивой женщине, которая нашла во мне более привлекательности, чем в своём старом и ворчливом муже. Я был в этом неповинен, — добавил Шридман с победоносным видом, сообщившим его лицу страшно комическое выражение. — Несомненно, по её настоянию генерал избрал меня своим адъютантом. Быть может, мне следовало проявить сдержанность, но, Бог мой, я был молод, женщина была красива... и соблазнительна, кто бы мог противиться такому обольщению? Но зависть не дремала. К несчастью, даже между товарищами существуют зависть и недоброжелательство. Генерал поймал нас, произошло столкновение. Оскорбление было смертельно... выбора не было... Я хотел пощадить соперника, так как, в сущности, вина была с моей стороны, но он напал на меня с такой яростью, что мне осталось только выбирать между его жизнью и моей... Каждый любит свою жизнь... я защищался... и я также озлобился... Моя шпага положила конец его жизни. История произвела много шума... Король не мог оставить меня на службе. Его величество прислал мне отставку через своего флигель-адъютанта и посоветовал мне тотчас же удалиться. Король милостиво выразил сожаление о моём уходе, сказав, что, быть может, впоследствии я мог бы вдвойне заменить ему убитого генерала, но теперь из-за скандала и по требованию семьи убитого он не мог поступить иначе. Тем не менее его величество выразил надежду, что, даже поступив на службу в другом государстве, я никогда не подниму оружия против него.
— Вот и отлично, что вы поступили ко мне на службу, — воскликнул Пётр Фёдорович, в то время как среди офицеров послышался недоверчивый и насмешливый ропот. — Здесь вам не угрожает опасность идти против великого короля. Не правда ли? — обратился он к Понятовскому. — Этот Шридман — чертовски опасный человек, с ним надо избегать ссоры, — добавил он, сбоку взглянув на поручика Пассека, который с насмешливым недоверием покачал головой.
— История действительно очень необычайна, — согласился Понятовский, — и всё же любовные похождения, которых мы в дни безрассудной юности не в силах избежать, очень часто ставят нас в необыкновенно критические положения. И я также пережил многое в этом роде...
— О, расскажите, расскажите! — воскликнул великий князь, радостно потирая руки. — Я предчувствовал, что у нас будут ещё интересные разговоры.
— Самое поразительное из всех моих приключений и которое, быть может, превзойдёт всё, что когда-либо случилось с лейтенантом Шридманом, — сказал Понятовский с лёгкой иронией, заставившей насторожиться всех офицеров, — произошло в Испании, в стране романтизма. В то время я любил одну знатную девушку, которая, по требованию своих четырёх братьев, должна была отдать свою руку другому, нелюбимому человеку. Внимая её настойчивой мольбе, я бежал с ней. Это было, может быть, легкомысленно и глупо, но кто может устоять против соблазна, как совершенно верно заметил господин Шридман? Четыре брата узнали о нашем бегстве. На первой станции от Мадрида старший из братьев нагнал нас. Он оскорбил меня, я должен был драться с ним. Хотя я так же, как лейтенант Шридман, желал пощадить противника, всё же опасность для жизни заставила меня прибегнуть к оружию; заколол этого брата любимой девушки и поехал с ней дальше. Но уже на следующей станции нас нагнал следующий брат; он также оскорбил меня, он также предложил мне выбор между его или моей жизнью. Я заколол его, и с удвоенной скоростью мы продолжали наш путь. То же случилось на третьей станции с третьим братом. Мы достигли четвёртой станции. Здесь нас нагнал четвёртый брат. Он также оскорбил меня, он также заставил меня взяться за оружие, чтобы яростно защищать мою жизнь и...
— И вы закололи последнего, — со смехом воскликнул Шридман, — история немного однообразна.
— Простите, лейтенант, — произнёс Понятовский с иронической вежливостью. — Вы были неправы, прервав меня. История не так проста, как вы думаете. Когда я стал драться с четвёртым братом, то сделал неловкое движение, так как моя рука была утомлена предыдущей борьбой, и он... заколол меня.
Все русские офицеры разразились громким, радостным смехом.
Великий князь некоторое время с удивлением смотрел на графа, затем он также стал смеяться до того, что слёзы выступили у него на глазах.
— Он заколол вас насмерть? — воскликнул он. — В самом деле, это — самая оригинальная история из всех слышанных мною когда-либо!.. Шридман, видите ли, всё-таки граф пережил ещё более удивительные похождения. А что сталось с молодой девушкой? — спросил он, продолжая смеяться.
— Я перевёз её через границу, — ответил Понятовский, — и женился на ней!.. К сожалению, она вскоре умерла после недолгого счастья.
Всеобщая весёлость увеличивалась; наконец ею заразились даже голштинские офицеры.
Шридман был вначале озадачен и молча смотрел на графа; казалось, ему нужно было несколько времени для размышления, чтобы понять всю сущность рассказа. Затем он вскочил как взбешённый и так ударил кулаком по столу, что зазвенели все бокалы. Наконец среди смеха всех присутствующих он в страшном гневе крикнул:
— Нет, это уже чересчур! Вы, кажется, насмехаетесь надо мной, рассказывая мне историю, в которой нет ни одного слова правды.
Не теряя ни на секунду невозмутимости, Понятовский с холодным презрением ответил ему:
— Вы требовали от меня доверия к вашей истории, которая, по моему убеждению, ни в каком случае не могла произойти в Потсдаме при дворе великого короля; я её выслушал, не возразив ни слова, и мне странно, что вы не ответили любезностью на мою любезность и прямо называете мой рассказ неправдой...
— Я не позволю оскорблять себя и насмехаться надо мной, милостивый государь! — воскликнул Шридман, угрожающе сжимая кулаки. — Ваша история лжива, так как вы сумасшедший!
Томительная тишина сменила весёлость; великий князь смущённо смотрел пред собой. Все остальные нетерпеливо ожидали ответа на эту грубую выходку.
Понятовский по-прежнему холодно и спокойно произнёс:
— Присутствие его императорского высочества мешает мне ответить вам так, как этого заслуживает ваше поведение.
— Нет, нет! — воскликнул Пётр Фёдорович. — Нет, моё присутствие не должно ни в чём стеснять вас. Мы здесь в своём непринуждённом кружке, в котором должен быть отброшен всякий этикет... Я — не что иное и не хочу здесь быть ни кем иным, как обыкновенным же офицером...
— Но это не может нам помешать, — сказал Понятовский, — забыть о том, что имеем честь находиться в присутствии племянника и наследника её императорского величества.
— А я хочу, — ещё горячее воскликнул Пётр Фёдорович, — чтобы вы забыли это. Слышите ли, граф Понятовский? Я этого хочу и приказываю вам говорить так, как вы говорили бы, если бы меня здесь не было или если бы я был таким же офицером, как все вы.
— Ну, в таком случае, — сказал Понятовский, приподнимаясь и бросая гневный взгляд на лейтенанта Шридмана, который всё ещё сжимал кулаки и бормотал какие-то ругательства, — если ваше императорское высочество приказываете мне это, то этот господин должен при всех выслушать то, что я ему ответил бы, если бы меня не удержало присутствие великого князя. Я сказал бы, — продолжал он, возвышая голос, — что рассказ об убийстве генерала в Потсдаме и о прощании его величества короля прусского с юнкером Шридманом представляет собою сплошную нелепую и наглую ложь и что Шридман выказал изумительное начальство, позволив себе рассказывать подобные вещи в присутствии его императорского высочества и образованных кавалеров. Наконец, поведение этого господина относительно меня достойно не офицера, а грубого тамбурмажора и заслуживает примерного наказания.
Шридман вскочил и сделал движение, как бы желая броситься на графа. Товарищи удержали его, в то время как он от бешенства сжимал кулаки.
Русские офицеры столпились около Понятовского. Все взоры обратились на великого князя. Он был очень бледен и вытирал лоб носовым платком.
— Дело очень серьёзно, господа, — сказал он наконец дрожащим голосом, которому он напрасно старался придать твёрдость и уверенность, — здесь с обеих сторон были произнесены слова, требующие удовлетворения, если только они не будут взяты обратно.
— Но, ваше императорское величество, вы сами приказали мне говорить, — возразил граф Понятовский, склоняясь пред великим князем, — поэтому вы, конечно, найдёте вполне естественным, что я не могу взять свои слова обратно. Я не привык говорить что-либо необдуманно и всегда отвечаю за то, что сказал... Итак, я готов дать господину лейтенанту Шридману, если он, со своей стороны, не хочет взять свои слова обратно, то удовлетворение, которое может дать каждый порядочный человек, и если, — насмешливо продолжал он, — меня постигнет судьба того генерала в Потсдаме, то я прошу заранее ваше высочество о том, чтобы вы не исключали молодого человека со службы.
— Голштинский офицер не может взять свои слова обратно и просить прощения! — воскликнул Пётр Фёдорович, лицо которого радостно засияло, как будто этот случай доставлял ему величайшее удовольствие и обещал интересный конец. — Не правда ли, ведь извинение невозможно, генерал Ландеров?
— Совершенно невозможно, ваше императорское высочество, — ответил генерал.
Шридман, потерявший значительную часть своей уверенности и гнева и с некоторой боязнью смотревший на Понятовского, молчаливым кивком ответил на категорический ответ своего начальника.
— В таком случае хорошо же, — горячо сказал великий князь, — эти господа должны скрестить свои шпаги, а так как я в вашем обществе не хочу быть ничем иным, как простым офицером, то я сам буду свидетелем всего.
— Как прикажете, ваше императорское высочество, — сказал граф Понятовский. — Завтра рано утром я буду готов...
— Нет, не завтра рано утром! — воскликнул Пётр Фёдорович. — Нельзя откладывать дело чести, мы можем устроить всё сейчас же.
Его, казалось, охватило лихорадочное нетерпение, и он делался всё оживлённее по мере того, как Шридман становился всё тише и тише.
— Невозможно, — сказал Понятовский, — никогда я не обнажу шпаги в том дворце, который должен быть ограждён от звука оружия присутствием её императорского высочества великой княгини и её придворных дам.
— Ну, в таком случае! — воскликнул великий князь, проявляя всё своё упрямство, которое не позволяло ему отказаться от раз овладевшего им желания. — Ну, в таком случае пойдёмте в парк. Несколько времени тому назад я видел, что теперь на небе светит полная луна, а потому мы там беспрепятственно можем окончить дело, не потревожив сна наших дам.
Граф Понятовский молча поклонился.
— Свет луны обманчив, — произнёс Шридман сдавленным голосом.
— Шансы для обеих сторон будут одинаковы, — воскликнул великий князь, — ваш бой будет тем интереснее... Не правда ли, генерал фон Ландеров?
— Как прикажете, ваше императорское высочество! — ответил генерал.
— В таком случае идёмте... идёмте скорее! — приказал великий князь. — О, это очень романтично, интересно!.. Но стойте! — прервал он себя. — Кто же будет секундантами?.. Господин майор Брокдорф, вы, но всей вероятности, сослужите эту службу вашему товарищу?
Фон Брокдорф поклонился с немного смущённым и неуверенным видом.
— Я же со своей стороны, — сказал граф Понятовский, — позволю себе попросить господина Пассека сделать мне честь быть моим секундантом.
Пассек подошёл к нему и тихо сказал:
— Невозможно, чтобы вы бились с подобным человеком, граф!.. Дворянин не должен драться с каким-то авантюристом.
— Я оскорбил его и должен дать ему удовлетворение, — ответил граф, — относительно же всего остального будьте покойны: я уверен в своём клинке. Кровь не будет пролита; уверяю вас, что развязка этого дела очень оживит и позабавит этот двор.