Пчелиная песнь
(Тени голландцев в «Звезде»)
Сманил нас мед небесный
забыть лугов цветенье,
сманил нас мед небесный
оставить улей тесный.
Волшебное гуденье
из высей изумрудных,
волшебное гуденье,
чье беспробудно бденье,
ведет нас, безрассудных,
в сиянье ледяное,
влечет нас, безрассудных,
к цветам созвездий чудных.
От родины и роя
мы к тайнам полетели —
от родины и роя,
отринув всё земное.
Но кто ж на самом деле
страстей остудит жженье —
и кто ж на самом деле
бессмертье встретит в теле.
Само изнеможенье,
пронзенное сверканьем,
само изнеможенье
бесплодного движенья,
мы вознеслись и канем,
бесцельно и бестело,
мы вознеслись и канем,
бесплотной хрупью станем —
скольженьем хлопьев белых,
летящих вниз безвольно,
скольженьем хлопьев белых
меж ульев опустелых.
Мартинус Нейхоф. «Песнь неразумных пчел»
(перевод с нидерландского Ирины Михайловой и Алексея Пурина)
«Расставлен зал, умолк вседневный труд…»
Александре
Расставлен зал, умолк вседневный труд,
Слова черты случайные сотрут
С лепнины стен, впечатавшихся в зренье
Фигур и ликов, вызнавших, о чем
Поет слепящий смертный шелест пчел —
Стихающее умиротворенье.
Строка к строке – как сот звучащих мед:
Пусть каждый от сияния возьмет,
От голоса, что, в зал струясь, прочел им,
Как желто-черный бархатистый рой
Клонящей долу времени игрой
Прибьет к земле. И мы, подобно пчелам,
Летим на звук, вибрирующий в нас
До слепоты восторженной, в тот час,
Когда земля объять нас захотела, —
Облечься в свет прозрачнокрылых риз,
Как бабочки выпархивая из
Под лепестками сброшенного тела.
16–26 мая 2007
«птица граничит с воздухом…»
птица граничит с воздухом
зверь – с камнем
ангел – с листом полыхающим по щеке ночи
человек граничит с морем
с самозабвенной раковиной моллюска
тысячелетний планктон эритроцитов
мерно стучит в висок
любовники зашитые в наготу
впервые граничат друг с другом
отслаиваясь от природы
заостренные исступлением
с похудевшими чертами
прорастая друг в друга
корнями и капиллярами
они первые прикасаются к смерти
к взрыву неподвижной белизны
к яростному шуму тишины возле глаз
к распусканию влажного тождества
к утрате себя
к тому что
смерти
нет
всегда
позади
14–17 января 2010
В этих комнатах
в этих комнатах
знают все входы и выдохи
идут через воздух
на ощупь
на его углекислый вкус
в этих комнатах
в этих комнатах
души выглядят потерянными
они телесного цвета
и теряются в гипподамовой сетке
кровеносной речи
в этих комнатах
убивают время
и время убивает
убывая всё быстрее
в этих комнатах
в этих комнатах
смеются
едят мороженое и пьют игристые коктейли
и умирают в одиночестве
на серых изгаженных простынях
пространство-время тому назад
в этих комнатах
преломляют хлеб
подкрепляются вином
освежаются яблоками
когда цветет миндаль
в плаценту этих комнат
в этих комнатах
выговаривают тела любимых
до самой исподней тишины
до шероховатого тока лимфы
до проходящих насквозь меридианов
до сочленения человека и бога
в этих комнатах
умирают друг в друге
касаясь
дотла
до самозабвения
в этих комнатах
в этих комнатах
ничего не знают смерти
заплетающей косы и венки
в этих комнатах
в этих комнатах
носят фраки и
платья с разрезом
и каждый срок
кровоточит разрез под платьем
аккуратная ранка
с рождения
брешь в одиночество
пропитывающаяся красным
ветвящимся в ткани
и отчужденным
в этих комнатах
в этих комнатах
останавливаются и
переводят дыхание
на все языки мира
в этих комнатах
знают все вдохи и выходы
и знают что выхода нет
из себя
из дверей меж собой и собой
в эти комнаты
в этих комнатах
всё небо сплошь
и вся хранящая речь
и все миры на одном дыхании
без остатка утверждены
в этих комнатах
10 декабря 2009 – 25 января 2010
I think I am a verb
Памяти Томаса Себеока
The fact is I think I am a verb instead of a personal pronoun.
A verb is anything that signifies to be; to do; or to suffer.
I signify all three.
Ulysses S. Grant
Wovon man nicht sprechen kann,
darüber muß man schweigen.
Ludwig Wittgenstein
Я думаю, что я глагол
[больше не имя]
[в/место имени]
горькая (у)часть речи
(в одну душу)
почти Sein
лишнем и притязательном
я – быть, делать, страдать:
рема
(или, вернее, ремарка)
или, вернее, мера
отмеренная голосу
неразборчивая глосса
на пшеничных полях
что перемолоты зубами диких зверей
я неразборчиво, поэтому – есть
логосовые связки прерваны
гортанный смычок замкнулся
я – сказуемое
сказуемое в тишину
без умысла быть, делать, страдать
без делания
без бытия
отрешенность, более не осознающая своего терпения
я – всё, что случается.
дальнейшее – молчанье…
17 января 2010
Старик
Полуоткрыв шумящее окно,
Старик вбирает в тело рокот улиц
И, как пасьянс рассыпанных банкнот,
Раскладывает в памяти, сутулясь,
Пейзажи, лица, тихие слова…
Коснется че́рт на миг черта косая…
Он чувствует, как пахнет пахлава,
Как похвала нечаянно спасает,
Как от усталой кожи отлегла
Волна минут, наитием ведома,
Когда прошла сквозь тишину стекла
Сухая тень, растущая от дома,
Как в пальцах – свет, как голос не ослеп,
Как бродят мысли – плотские сугубо, —
И крошит птицам сытный, спелый хлеб.
Что́ он Гекубе? что́ ему Гекуба?
23–26 марта 2007
Встреча
Густаво Фонтану
Старый человек обнимает умершее дерево,
посаженное в год рождения сына:
обнимает самого близкого друга,
изъеденного острым воздухом
и секундными древоточцами на циферблате.
Завтра он положит кроткое, сморщившееся тело
на погребальный костер
и будет петь песнь перед огненной постелью.
Через несколько лет они встретятся,
старый человек и старое дерево:
жить сызнова – и внове.
Среди золотящихся ветвей
станет вдоволь
бабочек, птиц,
писем, фотографий, ленточек,
пчелиных песнопений, муравьиной заботливости,
облаков, ветра, тишины, свободы, отваги.
Они не будут больше нуждаться —
единственно друг в друге.
Вечером дерево покинуло человека —
приготовить стол и кров
за последней калиткой их долгих, натруженных лет;
утром человек будет петь песнь перед встречей.
29–30 сентября 2010
Отъезд
С малой вещью любою,
С тишиною побудь,
Ибо время с тобою
Нам отправиться в путь.
Погрустим же немножко
Без особых причин,
Посидим на дорожку:
Посидим, помолчим.
И пойдем на старинный
На трамвайный сигнал,
Чтобы пух тополиный
Нас тихонько догнал…
Мимо верных скамеек —
Эту память сберечь —
И домов, что сумеют
Сохранить нашу речь.
Мимо окон цветочных,
Провожающих глаз.
Мимо труб водосточных,
Забывающих нас.
Мимо детского смеха,
Мимо шума двора, —
Мы пойдем через эхо,
Потому что пора.
Конец ознакомительного фрагмента.