Варе было обидно, Нина и вечером покинула ее. А Нина, по-юношески беспечная, шла за Александром в какие-то дебри, все дальше и дальше от огней, абсолютно не задумываясь, что доверилась первому встречному, что это свидание может кончиться для нее печально. Потом, вспоминая свое безрассудство, Нина не уставала повторять подросшей дочери, чтобы она была осторожна и никогда не поступала подобным образом.
Александр, уводя ее в какой-то парк, оглядывался то на нее, то на город, словно запоминая дорогу. Нина не придавала этому значения. Он взрослый и должен знать, как выбраться обратно. В южной темноте, разреженной светом луны, Нина с трудом различала его силуэт впереди. Наконец, он остановился.
Нина была готова к тому, ради чего они сюда пришли. Александр снял с себя пиджак и расстелил его на траве. Потом обнял Нину и мягко повалил на пиджак. Полетели куда-то в сторону трусики, и в Нину толчком проникла тугая плоть. Ей не было больно. Откуда-то из глубин ее лона пришла горячая волна, и она хотела только одного: еще, еще. Но все быстро закончилось. Александр резво вскочил на ноги, помочился в сторонку и сказал ей: – «Так ты, что ли, девушка?»
– Ну да, – виновато ответила она, и в свою очередь спросила, – а если я вдруг забеременею, что мне делать?
– Пописай для профилактики, – раздраженно ответил Александр. По всей вероятности он не ожидал, что столкнется с таким архаизмом.
Нина пошарила рукой вокруг себя, нашла трусики, зажала их в кулаке, а потом присела и сделала то, что посоветовал ее случайный партнер.
В абсолютном молчании они возвращались обратно. На следующий день Александр не пришел на свидание. Сказать, что Нина сильно расстроилась, было нельзя. Видимо, каждый из них получил то, что хотел. Однако Нина начала относиться к себе с уважением, наивно решив, что стала женщиной. А это ко многому обязывает! Теперь она знала, что за коварный чертик сидит у нее между ног, а значит, выпускать этого чертика нужно с умом!
Прошла еще неделя, девушки почувствовали скуку от однообразного времяпрепровождения. Море уже не вызывало восторга, загар более того, что был, не прилипал, и им захотелось сменить обстановку. Варя напомнила Нине, что в Севастополе живет их однокурсница Лина, некрасивая девушка с длинным лошадиным лицом, изрытым прыщами пубертатного периода, человек, несмотря на отталкивающую внешность, удивительно приветливый и добрый. Расставаясь по окончании училища, Лина всем своим друзьям оставила адрес. Почему бы двум свободным девушкам не посетить город морской русской славы Севастополь? Задумано – сделано! Они рассчитались с хозяйкой, отправили Лине телеграмму, чтобы встречала, и поехали за новыми впечатлениями.
Семья Лины, состоящая из папы, водителя автобуса, мамы, домохозяйки, и младшего брата, приняла их с радостью. Девушки отмылись в ванной за все время жизни в Ялте и сели за круглый семейный стол, где вот-вот должен был появиться и Линин жених. Нина искренне обрадовалась, что некрасивая Лина скоро выйдет замуж.
Жених Лины оказался слишком хорош для нее. Варя тут же пошла в атаку. Семейный ужин закончился вечерней прогулкой, после которой Лина поняла, что жениха у нее больше нет.
Родители Лины не выгнали гостей из дома, они вежливо ждали, когда девушки уедут. А Нина пробовала объяснить Лине, что если такой жених уходит, то неизвестно кому повезло. Лина же не хотела ничего слушать. Она плакала, повторяя, что ей только хотелось родить от него ребеночка. Пусть даже потом, он бы бросил ее. Но зато она все равно могла сказать своему ребенку, что у него есть самый настоящий папа, а не какой-то мифический герой, внезапно погибший при спасении людей на пожаре. Нине было жаль подругу. Она понимала, что Варя поступила подло. Ведь, Варя знала, что эти отношения ни к чему не приведут, но из вредности или зависти решила отбить парня у Лины. В результате, он не достался никому.
На все Нинины упреки Варя отвечала блуждающей глупой улыбкой. Антонина так и не добилась от нее, чтобы она попросила у Лины прощения.
…Уже много лет спустя Нина узнает, что Варя так же подло поступит со своим парализованным отцом, бросив его, беспомощного, на попечение добросердечной соседки…
Оклик второй
Взросление
Приступив первого сентября к работе в музыкальной школе, Нина не подозревала, какими трудными окажутся эти годы. Она работала по двенадцать часов в день, а раз в месяц под воскресенье садилась ночью в поезд, чтобы утром быть на курсах повышения квалификации. Выспаться не было никакой возможности. Какие уж тут встречи с сокурсниками? Иногда под монотонную речь какого-нибудь преподавателя голова ее бессильно падала на стол, и она, испуганно встрепенувшись, оглядывалась, не заметил ли кто ее неловкости? В понедельник на работе она с трудом досиживала урок с последним учеником и только одна мысль владела ею, скорее добежать до дома, умыться, и спать, спать, спать…
После одной такой бессонной поездки Нина еле отработала день, и дома сразу завалилась в кровать. Проснулась среди ночи, а, может, это была совсем не ночь, а только вечер, и услышала в соседней комнате перепалку родителей, кому полоскать выстиранное белье. К тому времени Вихровы переехали в отдельную двухкомнатную квартиру с водопроводом, газом и дровяной колонкой в ванной комнате. Мать говорила, что она устала, что отец должен доделать работу. Отцу, видимо, тоже не хотелось бразгаться в ванной, и он советовал матери разбудить Нину. Нине тоже не хотелось прерывать свой сладкий сон, и она сделала вид, что не слышит этого разговора. Мать все-таки жалела ее. Отец с неохотой пошел в ванную, а потом с ворчанием развешивал в коридоре мокрые простыни.
Когда же через два года Нина окончила курсы, и у нее появилось немного свободного времени, то поняла, что девать его некуда. Общества в городе не было никакого, приличных неженатых молодых людей тоже не наблюдалось, и Нина по вечерам стала осваивать вязание на спицах. Первые собственноручно изготовленные изделия демонстрировала на работе. За пристрастие к ажурным рисункам она прослыла большой модницей. Школьный завуч Тамара Кудряшова, девушка умная, язвительная на язык, познакомила Нину с творчеством Марины Цветаевой. Сборник запрещенных стихов, неведомо откуда взявшийся у Тамары, перевернул Нинино представление о поэзии. До этого дня вся поэзия была для нее в словах: «Партия наш рулевой».
Она стала много читать. Для нее открылись великие тайны русского языка. Тонкие сплетения слов в стихах великих поэтов как-то особенно остро замечались ею, вызывая в пробуждающейся душе восхищение. Ухо стало чувствительным к неправильным оборотам речи, которые она постоянно слышала в родном городе. Народные песни с уханьем и подвыванием, слышимые Ниной в праздничные дни, стали раздражать ее, как не соответствующие классическим образцам русской музыки. Все убожество скудной провинциальной культуры вызывало у нее неприятие.
Нина сама стала писать стихи. В заветной тетрадке появились ее первые поэтические откровения. Несколько из них были напечатаны в местной газете. Нина радостно рассматривала под стихами свою фамилию и как-то не очень определенно стала мечтать поступить в Уральский Госуниверситет на факультет журналистики. Но время шло, а в жизни Нины ничего не менялось.
Однажды в музыкальную школу позвонил ее студенческий друг, саксофонист, познакомивший ее когда-то с подпольными записями Элвиса Пресли. Он к тому времени стал солистом филармонии и приехал в их город на гастроли с джазовым оркестром. На сцене он вдруг объявил, что посвящает свое произведение самой лучшей девушке, которая сейчас сидит в зале, и стал играть импровизацию, не сводя с Нины глаз. Какой замечательный ход! Он сразу расположил к себе сидящих в зале слушателей. На нее стали оборачиваться люди. Нина засмущалась. Громкие аплодисменты и крики «бис», саксофонисту были обеспечены. Потом – грустные проводы у автобуса и итогом встречи – в Нинином блокноте первые лирические стихи. Саксофонист уехал, сказав: прости и прощай. Нет, сначала – прощай, а потом – прости.
Именно так. А Нина поняла, что шансов у нее нет никаких. Вернее – они оба поняли, что их судьба не здесь и не сейчас!
Потом Нину выбрали секретарем комсомольской организации школы. Главной ее задачей, как секретаря, был сбор членских взносов. В городском комитете комсомола предложили дополнительную общественную нагрузку – раз в месяц читать в библиотеке лекции о музыке. Нина подумала, что это хорошее лекарство от скуки и согласилась. Ее приняли в общество «Знание». Летом неожиданной наградой за общественную работу предложили поездку в Чехословакию. Эта первая поездка за рубеж открыла ей другой мир, другую молодежь, другой уровень жизни, другой образ мыслей людей…
Как только группа приехала в Прагу, комсомольцы, строго выполняя инструкции комитетчика, сопровождавшего их в поездке, разбились на тройки и отправились осматривать город. Нина ни с кем не сдружилась за время дороги и, нарушая все правила поведения советских людей за рубежом, бесстрашно пошла, гулять одна. В восемь часов вечера в Праге было уже темно. Улица рядом со студенческим комплексом, где их разместили, почти не имела фонарей, и в скудном свете Нина увидела, как от стены отделилась чья-то тень. Нина вздрогнула. Тень трансформировалась в молодого человека. Перед ней стоял худенький, симпатичный парень с перевязанной рукой. Он о чем-то заговорил с Ниной, но она его не понимала. Юноша оказался иностранцем. Речь его не походила на славянскую. Он, кажется, тоже понял, что перед ним не чешка, ударил себя в грудь и произнес: Свен. Потом они общались на каком-то странном наречии, состоящем из примелькавшихся международных терминов, на жалком прообразе языка «эсперанто». С трудом Нина поняла, что швед приехал учиться в Чехословакию, то есть совершает своеобразный брейн-дрейн. Утечку мозгов наоборот. Потом Свен присел на корточки и начертил прутиком на земле символ пронзенного сердца. Она улыбнулась и покачала головой. Не слишком ли быстро? Тут, в темноте и разглядеть – то друг друга с трудом можно, не только влюбиться. Он проводил ее до студенческого общежития, где остановилась русская группа, показал на циферблате цифру восемь, начертил на земле число следующего дня, и Нина догадалась, что завтра швед будет ждать ее у калитки ровно в восемь часов вечера.
Как отличница и умница, Нина доложила начальнику группы, что завтра у нее свидание с иностранцем. Немедленно по системе оповещения из уха в ухо перед сном собрали комсомольское собрание. Нина с удивлением узнала, что поводом к незапланированному собранию явилось ее недостойное поведение. На собрании она услышала о себе столько нелестных слов, что ей стало стыдно, как это она раньше в себе ничего подобного не замечала? Комсомольцам-то все ее пороки, оказывается, как на ладони видны! Патриоты Родины вынесли решение поставить Нине ее легкомыслие «на вид», и на свидание с человеком, принадлежащим чуждому капиталистическому миру, «не пущать»!
Потом, конечно, внутри группы происходили и более невероятные случаи, но уже никто никаких собраний по их поводу не созывал. Комитетчик, по всей вероятности, план по предупреждению «опасных контактов» с зарубежной молодежью выполнил, отчет написал и сам предался беззаботному отдыху. Так Нина со своей дурацкой честностью послужила неким «козлом отпущения» для всех последующих нарушений!
После заграницы она с грустью в сердце вернулась домой. Ее воспоминания окрасились смутным флером тоски по другой жизни. Дискотеки, битмузыка, пиво и бесконечная свобода! Свобода, которой пользовалась заграничная молодежь, удивляла и тревожила. Ни поляков, ни сербов, ни чехов, с которыми приходилось беседовать Нине, так жестко, как советскую молодежь, никто не контролировал. Через год Советский Союз ввел в Чехословакию свои войска и свободу братьев славян стали давить танками.
Настоящее перестало радовать.
Осенью Нине приснился удивительный сон, что она гуляет по набережным Ленинграда. Этот сон она восприняла как знак свыше. В Ленинграде проживала мамина тетя, родная сестра бабушки Ирины, которой к тому времени уже не было в живых. Нина списалась с ней, прося разрешения приехать на недельку в гости. С деньгами у Нины не было никаких проблем. На книжке лежало шестьсот рублей, и было решено, в зимние каникулы потратить их на знакомство с Великим городом.
Бабушка Ксения Львовна только что переехала с дочерью Риной (сокращенное от Арины) в новую трехкомнатную квартиру на проспекте Смирнова и против приезда провинциальной родственницы не возражала. Рина была старой девой с ученой степенью кандидата математических наук, и ей полагалась дополнительная площадь. Поскольку двухкомнатных квартир в новом доме уже не осталось, то ученая степень тетку выручила. Они купили трехкомнатную. Нина поняла, что стеснять родственников не придется. В середине шестидесятых годов в Москве и Ленинграде появилось первое кооперативное жилье. Народ сначала с опаской относился к строительству квартир за собственные деньги, и желающих вступать в кооперативы было не так уж много. Но Ксения Львовна верила советскому правительству, поэтому без сомнений отдала первый взнос за возможность избавиться от соседей по коммунальной квартире.
Из аэропорта «Пулково» Нина за три рубля добралась до нового дома бабушки. Таксист по просьбе девушки провез ее по Невскому проспекту и Дворцовой площади. – «Здесь каждый камень Ленина знает», – с восторгом думала она, – или помнит? Как правильно? Что-то подзабыла она классика. Ну, да, бог с ним! Из окошка такси она с восторгом глазела на мелькающие красивые здания и мосты, восхищалась каменными парапетами и удивлялась «Невы державному теченью». Осматривая строгие архитектурные линии домов Кировского проспекта на Петроградской, радовалась, что судьба подарила ей такую прекрасную возможность своими глазами увидеть «колыбель революции», «град Петра», «северную Пальмиру». Эти разные названия Ленинграда сами собой пришли в голову, и душа ее возвышенно затрепетала, навеки наполняя сердце нежданной, но верной и вечной любовью к Великому городу.
«Вот здесь я хочу жить!» – подумала она, и с этой самой минуты мысль о том, как претворить мечту в жизнь, не покидала ее. Тот коридор судьбы, по которому она двигалась до сего дня – не устраивал ее скудным набором впечатлений. Что будет, если выйти из этого коридора?
Еще год она проработала в музыкальной школе. Из своей большой зарплаты Нина только половину отдавала родителям. Они сами так захотели, считая, что заработанные дочерью деньги должны быть ею и потрачены. Оставшуюся сумму Нина откладывала на книжку. Она уже твердо решила, что будет поступать не в Уральский Университет, а на дневное отделение Ленинградского института культуры. Для этого надо иметь собственные сбережения, чтобы потом не тянуть деньги с родителей, хотя бы на одежду. Родители еще не догадывались об этой ее задумке. Она знала, что столкнется с трудностями непонимания, когда объяснит им, что хочет учиться дальше. Так и случилось. Мать ужаснулась от мысли, как прокормить двух студентов, собирающихся проживать в разных городах? Младший брат нынче получал аттестат зрелости и думал поступать в Свердловский Политехнический институт.
– Зачем тебе дальше учиться? – удивленно спрашивала мать, – у тебя прекрасная специальность, хорошая зарплата, чего тебе не хватает? Она искренне не понимала, как можно от налаженного и сытого быта уехать, чтобы снова жить впроголодь суматошной студенческой жизнью?
Но Нину уже ничто не могло остановить. Она ощущала себя волевым, несгибаемым Антоном, который принял решение и не собирается его менять! К тому же, как объяснить родителям, что после Ленинграда городишко, в котором они жили, показался ей еще более запущенным и убогим? Жить в нем до смерти Нине не хотелось.
В это время страховой агент Хрулева, женщина, которая прекрасно знала суммы зарплат всех работников музыкальной школы, заразилась мыслью, что Нину необходимо познакомить с сыном, который оканчивал Рязанское Высшее военное летное училище. Когда новоиспеченный лейтенант приехал на побывку – знакомство состоялось. Нина чувствовала, что понравилась Хрулеву. Он Нине – нет. Маленький, закомплексованный человек, ограниченный казарменным духом сугубо мужского общества, не умеющий ориентироваться в обычной, где отсутствуют приказы, обстановке, не сумел покорить ее сердце. Хороша была только его новенькая летная форма. Нина затруднялась находить с ним общие темы. Вскоре Хрулев отбыл в Тарту к месту будущей службы, взяв с Нины слово, что она честно будет отвечать на его письма.