Но и без этого Македонский зашелся кашлем. Он кашлял, пытаясь поднять отяжелевшие руки, сжимал кулаки, морщился, ворочался, сгибал ноги в коленях, задевал неподвижного Л. Вакенада и размазывал кровь по дощатому полу... Я поднес носилки. Скрылев взялся за ручки с одного краю, я - с другого. Наблюдая за всем этим, зам Л. Вакенада выматерился.
- Что встали? - осведомился небритый гражданский. - Мне ехать надо, а там патрули по всему городу.
- Как они понесут? - недовольно отозвался зам Л. Вакенада. - Ты его руку видел? - Он показал на мою пухлую кисть. - Где эти олухи? - снова спросил он меня.
- Не знаю, - сказал я виновато.
- Олухи, - сказал Македонский с натугой. - Именно олухи. Профукали. Профукали, свиньи! Прямо под носом. Теперь расхлебывайте! - Он снова закашлялся.
- Я понесу, - сказал небритый гражданский. - И ты, - сказал он заму Л. Вакенада. - А они помогут.
Зам Л. Вакенада покачал головой и с отвращением сплюнул.
Он был прав. Вдвоем здесь не справиться. Ступеньки на второй этаж, где находилась операционная, очень крутые. Необходимо четыре человека как минимум. И желательно, очень здоровых человека... Я представил, как буду нести носилки, и как моя пухлая кисть затрещит от напряжения, и как долго потом все это будет заживать. Господи, подумал я. Мне стало плохо. Нет уж, обойдусь. Калечиться из-за какого-то труса я больше не намерен. Хватит одного Павла... Я был просто уверен, что Быков струсил. И двое других - как их там?.. - Руднев и Чернышев. Тоже мне, бойцы. Защитники Родины. Солдатики...
На крыльце вдруг появился Быков. Один. Никаких объяснений больше не требовалось.
- Бегом сюда! - скомандовал зам Л. Вакенада.
Я, Скрылев и Быков с готовностью распределились вокруг носилок, а зам Л. Вакенада и небритый гражданский принялись тащить из фургона тело товарища майора. "М-м-м", - слабеющим голосом выдавил Скрылев и отвернулся. Вслед за ним отвернулся и Быков. Я отвернуться не смог. К горлу немедленно подкатило, в ушах зазвенело, и сквозь этот звон до меня вдруг дошло, что никогда еще такого я не видел. Всякое видел: и кровь, и грязь, и мертвецов, но не такое. Такое вообще не стоит видеть. Никому. Абсолютно никакого опыта. Даже наоборот: ты будто чувствуешь, как из тебя медленно вытекает что-то важное, жизненно необходимое, что оно, несомненно, понадобилось бы тебе в дальнейшем, а сейчас, увы, уже не понадобится. Никогда.
Я ощущал, как от тела товарища майора исходит плотный запах перегара, и запах крепкого офицерского одеколона, и еще что-то неуловимое, а когда тело, наконец, уложили на носилки, и я почувствовал его тяжесть, и услышал тяжелый влажный хрип, выпушенный из простреленных легких, в лицо мне, как оплеухой, ударило запахом человеческой крови.
Я отвернулся. С облегчением. Какой-то частью себя я понял и Руднева, и Чернышева, которые отказались выходить. Затем меня грубо оттолкнули. Зам Л. Вакенада, закряхтев от натуги, сам взялся за ручки, а мне приказал взяться сбоку, за борт. То же самое сделали Скрылев и Быков. На ручках их сменил небритый гражданский. "Пошли", - сказал зам Л. Вакенада, и мы стали неуклюже, как стреноженная лошадь, продвигаться к крыльцу. Зам Л. Вакенада споткнулся, крикнул что-то, мы дернулись и вдруг пошли более осмысленно.
Потом была приемная, коридор, и лысые головы, опасливо выглядывающие из палат, и скользкий кафель, и жадное сопение прямо над ухом. А потом и лестница на второй этаж. Ох, и зараза! Кажется, я повторял один из подвигов Геракла. Л. Вакенаду вдруг вздумалось съехать с носилок в объятия небритого гражданского, и мне с Быковым пришлось брать липкое от крови тело под мышками. Успели, удержали. Кровь у товарища майора была отвратительно теплая. Мы пронесли его на одном дыхании, сопя, ругаясь, проклиная все на свете и наступая друг другу на пятки, но все же донесли его, и внесли в неестественно светлую операционную, и переложили на так называемый операционный стол, больше похожий на операционную кровать, и сестра Зоя со спокойным, неестественно сосредоточенным лицом немедля принялась расстегивать окровавленный китель на груди мужа.
Неужели всё? - подумал я неуверенно. В висках гулко стучала кровь, соленый пот застилал глаза. Я без сил оперся спиной о стену и вяло огляделся. Запыхавшийся зам Л. Вакенада вытягивал из-под тумбы какие-то провода. Ему помогала неестественно сосредоточенная сестра Ирма. Не менее сосредоточенная сестра Зоя, сжав губы, резала прилипший китель Л. Вакенада ланцетом ("Она что, ножницы взять не может?.."). Небритый гражданский, отдуваясь, вытирал со лба пот. Скрылев и Быков, мученически разинув рты, нетвердо переминались в дверях. Всё, подумал я с облегчением. Но это было, конечно, не всё. Нужно было поднимать еще одно тело. Еще один подвиг... Я отстранился от стены и потянулся за носилками, лежащими на полу.
- Правильно, - сказал зам Л. Вакенада с одобрением. - Сейчас. - В голосе его появилась какая-то неуловимая теплота. Ко мне? За что? - Сейчас-сейчас, подожди. Хотя нет, лучше спускайтесь. Да, спускайтесь.
- А ты? - хмуро спросил небритый гражданский.
- Ирма, - сказал зам Л. Вакенада. - Ты позвонила в больницу?
- Да. Выехали.
- Хорошо, - сказал зам Л. Вакенада, не переставая возиться с проводами. - Зоя, готовь капельницу. А, уже... Да-да, сейчас спущусь, - сказал он нам. - Вы лучше идите.
Небритый гражданский покачал головой.
- Парни не осилят, - сказал он недовольно. - Ты нужен.
- Знаю, - сказал зам Л. Вакенада. - Сейчас. Дайте подключить его. - Он посмотрел на меня и участливо спросил: - Как рука?
Я рассеянно кивнул. Не хотелось жаловаться.
- Хорошо, - сказал зам Л. Вакенада. - Ты - молодец. Спускайтесь вниз и ждите меня. Буду через минуту. Не трогайте его и не позволяйте двигаться. Вообще ничего не позволяйте.
Он обращался ко мне, исключительно ко мне, и это откладывало некоторый отпечаток. Я выпрямился. Я сжал носилки в здоровой руке, потом подумал: какого черта? - и передал их Скрылеву и Быкову.
- Ну, что встали? - рявкнул я. - А ну бегом вниз!
Скрылева и Быкова как ветром сдуло. Даже небритый гражданский дернулся. Зам Л. Вакенада удовлетворенно крякнул, а я, подхватив под локоть небритого гражданского, решительно вывел его из операционной. За спиной послышалось: "Теперь все будет хорошо, Зоечка..."
На лестнице небритый гражданский попросил закурить. Я полез было в карман, но, опомнившись, покачал головой. Мысли мои были заняты другим. Что это на меня нашло? Приступ служебного рвения? Или просто погладили собачку по холке, а она хвостиком от радости туда-сюда, туда-сюда. Да уж, подумал я. Срам. Стыд и позор... Я искоса глянул на небритого гражданского, неторопливо спускающегося рядом. Не стоило при нем тявкать. Все-таки не так часто я вижу гражданских. А если подумать, то вообще не вижу. Озверел совсем...
- Это ваш фургон? - спросил я вежливо.
Небритый гражданский рассеянно кивнул. Он тоже о чем-то думал.
- А где вы их подобрали? - спросил я еще вежливее.
Небритый гражданский неопределенно махнул рукой, потом буркнул:
- Если б не я, давно б померли.
- Вы - молодец, - сказал я.
- А то! - сказал небритый гражданский, оживляясь, как рыбак, у которого вдруг клюнуло. - Валялись там, как два мешка, и хоть бы одна собака подошла. Не поверишь: пустая улица до самой площади.
- Верю.
- И это в выходной день.
- Угу... - Я терпеливо ждал продолжения.
- Их с машины постреляли, - сообщил небритый гражданский. - Тут недалеко. Наверно, приставали к кому-то. Лупанули с автомата - и по газам. Я выстрелы за два квартала слышал - домой ехал. Народ с той улицы бежит, а я - наоборот. - Он помолчал. - В общем, так им и надо! - заключил он сурово.
У меня никак не получалось сопоставить информацию о том, что в черте города обнаружена банда, с тем, что сказал сейчас небритый гражданский. Получалась странная картина: в черте города обнаружили банду, организовали усиления, выгнали в город патрули, а банда, прикарманив чью-то машину, не заморачиваясь, миновала десятки патрулей, уже собиралась было затаиться в чьем-нибудь подвале, как вдруг случайно наткнулась на двух запивших офицеров, которые, не ведая, что творят, приставали к одной неподкупной молодке... Или это две совершенно разные истории? Молодка, например, была сестрой местного чемпиона по греко-римской борьбе, имеющего по такому случаю автомат и горячую голову, а банда была просто бандой, и бандой осталась, потому что ее до сих пор не нашли... Еще вроде выстрелы были, прямо перед отбоем... Но это точно другая история. С момента отбоя прошло часа три, не меньше. За это время даже такой медведь как Македонский окоченеет... Странная, в общем, история, неплохо бы в ней разобраться...
Но я не успел в ней разобраться, потому что мы вышли на крыльцо и я увидел, как Скрылев и Быков пытаются утихомирить медведя-Македонского, который снова почувствовал в себе силы: рычал, сжимал кулаки, но на этот раз решил вдобавок выползти зачем-то из фургона.
- Да что он никак не угомонится, - досадливо пробурчал небритый гражданский. - Еще там с ним возился.
- Боевой офицер, - пояснил я, и мы оба принялись помогать Скрылеву и Быкову.
Я не знал, как утихомиривают разъяренных медведей. И остальные, как видно, тоже не знали. Мы просто хватали окровавленные лапы за запястья и, бормоча что-то уважительно-успокоительное, пытались прижать их к полу фургона. Нашего сопротивления товарищ полковник почти не чувствовал. Зато его сопротивление чувствовали все. Вскоре я как-то неосторожно выставил больную руку и ее немедленно отдавили - не могли не отдавить. Впрочем, сам виноват. Ладонь вдруг мерзко так скрипнула, на секунду я как бы выпал из сознания, а когда очнулся, обнаружилось, что я отчаянно выпихиваю себя из толчеи, в которую угодил. Выпихнулся, словно из кипятка вынырнул. В ушах оглушительно звенело и толкалось. Заранее подавив приступ тошноты, я посмотрел на руку. На бинтах медленно проступало розовато-желтое. Дьявол, все проступает и проступает! Не придумав ничего лучше, я прижал мою бедняжку к животу и попытался успокоить. А за спиной все бубнили и бубнили, как беспокойные соседи:
- Поганцы вшивые, вот я вас сейчас!
- Товарищ полковник, ну, товарищ полковник...
- Думаете раз - и нету? Раз - и забыли?
- Товарищ полковник, ну, товарищ полковник...
- Всех вас, сопляков вшивых, к стенке!
- Товарищ полковник...
- И матерей ваших!..
- Ну, товарищ полковник...
- И сестер ваших!..
И вдруг все прекратилось. Замолкло, словно кто-то выключил звук в телевизоре. Я еще ощущал боль, и в ушах все так же звенело и толкалось, но никто больше не бубнил, не сопел и не упрашивал. Даже фургона не было слышно. Мелькнула спасительная мысль, что я просто отупел от боли, но в следующий момент я увидел Марцелла.
Его все давно увидели. И первым делом его увидел Македонский, а увидев - замолчал, чем заставил замолчать и остальных.
Все смотрели на этого лопоухого веснушчатого паренька в тяжелой боевой амуниции, прижимавшей его к земле, как двухсотлетнюю черепаху прижимает к земле панцирь, и было совершенно непонятно, знают ли они, почему молчат, и правда ли, что молчат они по одной и той же причине.
К примеру, я бы ни за что не поверил, что небритый гражданский замолчал потому, что почувствовал в Марцелле что-то необычное. Нет, он замолчал потому, что замолчали все. Инстинкт толпы, и только. Вот Скрылев с Быковым, эти - да, эти два олуха замолчали именно потому, что знали, кто такой Марцелл и чем он у нас занимается... Только вот никак не получалось представить, почему замолчал истекающий кровью Македонский, боевой офицер, кавалер орденов и просто убежденный вояка. Его лицо стоило видеть.