<p>
Что правда, то правда. Марс взять у Серожа никому не удавалось. Даже в безвыходной ситуации он бросал нужные зары и чудом спасался. Везунчик…</p>
<p>
Во дворе Серожа не любили еще по одной причине. Летом Пал Палыч, работавший до пенсии киномехаником в заводском клубе, устраивал для всего двора бесплатный сеанс. Списанным кинопроектором он обзавелся перед самой пенсией. Бобины с кинолентами доставал по знакомству. Вот и начал крутить фильмы. На глухую стену дома Пал Палыч вывешивал белую простыню. А напротив, метрах в тридцати, устанавливал на тумбочке аппаратуру. Народ выходил из своих квартир с табуретами, стульями и семечками.</p>
<p>
К кино Серож относился с безразличием. Ему нравился только один фильм – про восстание Спартака. Он вообще уважал мужчин за храбрость, дерзость и свободолюбие. Раб, который не хотел оставаться рабом, превратился в его кумира. А Кирк Дуглас там играл – ну просто красавчик! Серож три раза смотрел «Спартака» и еще бы столько раз посмотрел.</p>
<p>
Как правило, он появлялся, когда фильм уже шел. Пристраивался на корточках в первых рядах, где сидели дети на пластмассовых стульчиках. Закуривал свой «Беломор». А потом начинал комментировать происходящее на экране:</p>
<p>
- Ара, Яша, такой телке надо сразу пистон вставить куда надо, а не цветы ей дарить… Ну и фраер!</p>
<p>
Мужчины снисходительно посмеивались, женщины, напротив, возмущались. Серож докуривал сигарету, сплевывал сквозь зубы и уходил к себе. Скучно ему становилось на людях…</p>
<p>
Единственным взрослым человеком во дворе, который не имел к Серожу никаких претензий, считался Фаик из третьего подъезда.</p>
<p>
Наверное, потому, что редко они сталкивались. Фаик слыл известным всему Арменикенду наркоманом. За анашу его сажали, потом выпускали, потом опять сажали. На свободе Фаик имел интерес к Кубинке, где можно было купить все на свете. Там он и ошивался круглыми сутками. Домой возвращался за полночь и крайне редко появлялся во дворе. Когда выходил, шел к гаражам, садился на корточки и молча смотрел в одну точку.</p>
<p>
Пацаны подходили близко-близко, наклонялись над застывшим в оцепенении Фаиком и смотрели в его красные зрачки. Спорили – моргнет или не моргнет?</p>
<p>
Серож уважал Фаика за судимость («Настоящий мужик должен тюрьму пройти и автоген в руках держать!») и где-то даже жалел. Он подходил с бутылкой «Бадамлы» к соседу, находившемуся в прострации, присаживался рядом на корточки…</p>
<p>
- Сколько раз говорил ему, чтобы бросил курить анашу. Лучше пить, чем эту гадость курить, - доставая из кармана «Беломор», вздыхал Серож.</p>
<p>
Покурив, оставлял возле Фаика бутылку минералки и уходил.</p>
<p>
</p>
<p align="center">
4</p>
<p align="center">
</p>
<p>
Тревожные времена настали в Арменикенде. Как-то невесело стало его обитателям, не по кайфу.</p>
<p>
Хмурым январским утром позвонила Марго, жена Славика, свояка. Она что-то кричала в трубку и без конца плакала. Из ее слов Кнарик поняла только одно: Славика убили прямо возле подъезда. По всей Завокзальной шныряют погромщики. Уже на 8-ом километре их видели, на Монтино, Хуторе… Говорят, завтра появятся в Арменикенде. А милиция в происходящее не вмешивается. Что в мире творится!</p>
<p>
Стеллу, Венеру и Анжелу еще неделю назад послали к родне. От греха подальше. А все из-за Фаика. Прежде молча курил свой план, никого не замечая, а тут вернулся в реальность – интерес к противоположному полу пробудился вдруг. Фаик стал к девушкам приставать. Все цокал языком и странно гримасничал. Особенно когда сталкивался во дворе с дочками Кнарик и Серожа.</p>
<p>
Кнарик все продумала. Отправила неделю назад девочек поездом до Ростова, оттуда они добрались до Сальска, где их ждал Рачик, двоюродный брат. Он и их семье присмотрел недорогое жилье. Знакомый маклер обещал как можно скорее продать квартиру Кнарик и Серожа. Уже Севияны уехали, Гарамовы, Петросовы, Тер-Тумасовы, Оганесяны, Вартановы… Русские с евреями тоже покидали город. Молочник Арменак куда-то пропал, не появлялся вторую неделю. Наверное, на своей ферме под Хырдаланом отсиживался. Что за время наступило страшное, что за время!</p>
<p>
- Кто, кто звонил? – Серож почувствовал что-то неладное. Три дня он не выходил на работу. Газосварочный агрегат так и стоял в коридоре, загромождая проход на кухню. Сказали, когда все успокоится, тогда с завода позвонят, вызовут. – Ты что молчишь, ай ахчи?</p>
<p>
Теперь уже запричитала Кнарик:</p>
<p>
- Вай, мама-джан, убили сволочи, нашего Славика убили!</p>
<p>
- Какого Славика?</p>
<p>
- Твоего свояка! - еще сильней заголосила женщина.</p>
<p>
Серожа словно током ударило. Жена отправилась в ванную, намочила полотенце и обвязала им лоб. Потом склонилась над раковиной, всхлипывая и поминая убитого Славика. А Серож застыл у окна. Во двор стекались какие-то чужие люди, сплошь хмурые молодые мужчины. Стояли возле беседки, курили, искоса поглядывая на окна домов.</p>
<p>
Серож подошел к ванной комнате и тихо закрыл дверь на защелку.</p>
<p>
- Открой, открой! – только и успела крикнуть Кнарик.</p>
<p>
Серож никого не слышал, ничего не видел перед собой. Он подошел к тележке со своим неразлучным газовым агрегатом, погладил оба баллона. Потом вернулся к окну: во дворе, как и в предыдущие дни, никто из своих не показывался. Слетелись, словно воронье, только чужаки. И как много стало их…</p>
<p>
- Ну что, лопасы (ругательство – прим. автора), сейчас мы поминки сделаем по Славику. Серож вам слово дает.</p>
<p>
Кнарик, почувствовав что-то неладное, продолжала кричать из ванной комнаты. Серож переступил порог квартиры и потянул за собой тележку. В подъезде царила непривычная, тревожная тишина. Словно все жильцы покинули дом, который должен идти под снос. Даже Кнарик в ванной комнате прекратила свои причитания.</p>
<p>
Но вот открылась дверь соседа, осторожно, опасливо.</p>
<p>
- Ты кто? - закричал Серож на мужчину, смотревшему на него испуганными и воспаленными глазами.</p>
<p>
- Это я, Сергей, Шпигельман… Борис Соломонович.</p>
<p>
- Ну…</p>
<p>
- Сергей, прошу вас, не выходите из дома. Вы видели этих людей? Это страшные люди.</p>
<p>
- Не бзди, Шпильман. Я этим фуцинам (ругательство – прим. автора) покажу… Где Серож не пройдет – его автоген пройдет!</p>
<p>
- Сергей, не говорите чушь! Вчера мою Софочку на Телефонной избили до полусмерти. За армянку приняли. Садитесь на трамвай, поезжайте в Семашко и посмотрите в травматологии, в восьмой палате, во что превратили мою Софочку.</p>
<p>
Борис Соломонович заплакал так громко и по-детски, что Серожу стало не по себе.</p>
<p>
- Я их душу мотал! – попытался успокоить он соседа. - Сейчас и за твою Софу им отомщу, и за Славика.</p>
<p>
Серож вышел из подъезда на мороз в ватнике и без шапки. Левая рука в кармане пижамных штанов, правая волокла тележку с баллонами. Толпа угрюмых чужаков, сбившись в круг, о чем-то спорила. В центре стоял с бумагой в руках тощий парень в широкой кепке-аэродром. Серож услышал, как погромщики называли его соседей с армянскими фамилиями и номера квартир.</p>
<p>
Незваные гости пришли не просто так. Все были как на одно лицо – небритые диковатые физиономии, в темных и серых пальто, пыжиковых и кроличьих шапках. И взгляды… Какие-то зверские взгляды. Так на него никто никогда не смотрел. Даже в Баиловской тюрьме. </p>
<p>
Серож заметил, что у некоторых в руках были куски арматуры, заточки, а один, золотозубый, вертел в руках финский нож.</p>
<p>
Толпа разомкнулась, дали пройти. Серож прошествовал, словно на арене, среди затаившихся хищников, готовых в любой момент разорвать его в клочья. Он почувствовал себя гладиатором перед смертным боем. Как его любимый Спартак в исполнении Кирка Дугласа.</p>
<p>
- Ну что, чушкарье, очко не железное? Я всех вас, все ваши домовые книжки душу мотал, - Серож достал из кармана пачку «Беломора», прикурил. Погромщики ждали, что будет дальше. – Серож сейчас вам, дешевым фуцинам, за Славика с Завокзальной устроит первомайский салют. А за соседку Софу салют – как на 7 ноября.</p>
<p>
Он взял в правую руку горелку, левой стал крутить вентиль, регулируя пламя, сначала один, потом другой. Из ствола вырвался голубой огонь.</p>
<p>
Серож сильно прокашлялся, а затем внезапно запел:</p>
<p>
</p>
<p align="center">
«Вечер наступил в Баку,
Я сидеть дома не могу.
Спину ломит, сердце жмёт,
Вот братва во двор зовёт...»</p>
<p>
</p>
<p>
- Что вы слушаете этого придурка?! – с раздражением в голосе обратился на азербайджанском к погромщикам парень с «черным списком» в руках. Серож узнал его: это был сосед-анашист Фаик. Тот самый, которому он сочувствовал и приносил на похмелку «Бадамлы». – Мочить его надо, чатлаха (ругательство – прим. автора). И всех их мочить. Тут куда ни плюнь – в армянина попадешь. Смерть армянам!</p>
<p>
- Смерть армянам! – эхом, но как-то вяло подхватила приутихшая было толпа азербайджанцев.</p>
<p>
Золотозубый с финкой подошел поближе к Серожу:</p>
<p>
- Тебе что, дистрофик, жить надоело, да? – с брезгливой гримасой на лице спросил он по-русски.</p>
<p>
Серож выплюнул изо рта папироску. Слегка посвистывая, он стал поглаживать газовый баллон, словно не зная, что с ним делать. Вдруг сзади кто-то его стукнул арматурой по спине. Серож повалился навзничь.</p>
<p>
- Добей его, Мамед, - Фаик кивнул на упавшего соседа.</p>
<p>
- Зачем же так варварски, зачем добивать? - опять оскалился золотозубый. – Мы из него сейчас шашлык сделаем. Умеешь, Мамед, этой штукой пользоваться?</p>
<p>
Мамед умел пользоваться газосварочным агрегатом…</p>
<p>
Борис Соломонович перестал звонить в милицию – трубку никто не брал. Он с ужасом смотрел в окно, как к его непутевому и скандальному соседу поднесли автоген, как загорелся ватник, как вмиг запалились редкие волосы, как напор огня изувечил лицо несчастного… Страшный крик вырвался из груди Серожа.</p>
<p>
- Звери, хуже фашистов, звери…</p>
<p>
Борис Соломонович медленно опустился в кресло, в котором он любил сидеть у окна и читать свежие номера «Здоровья» и «За рубежом», пока Софочка готовила чай с лимоном. Он почувствовал, что задыхается, воздуха не хватало. Хотел крикнуть, позвать на помощь, но голос куда-то пропал. А сердце все сжималось и сжималось…</p>