Но вот одну зловредную привычку имел бездомный Месроп из Карса, о которой прежде никто из арушановских не знал.</p>
<p>
Раз в год, на пасху, он менял во дворе привычное месторасположение. Такая передислокация со стороны казалась поначалу странной. Он прятался в укрытии, в кустарнике, позади тутовых деревьев, и ждал, когда детвора выйдет из домов… с крашеными яичками.</p>
<p>
Пасху обитатели Арушановки любили и уважали. Затик (армянская пасха – прим. автора), наш любимый праздник - так объясняли ребятне их бабо и дедо. Инженер Оганесов и другие сведущие люди говорили, что это слово происходило от армянского «азатутюн» или «азатвел» - свобода, освобождаться. Мол, избавился Христос от страданий, от зла и смерти. А затем воскрес.</p>
<p>
Про наступление пасхи Арушановка узнавала, когда хозяйки начинали печь куличи и кяту (сладкие слоенные пирожки – прим. автора), красить в отваре луковой чешуи яйца. Мало кто наносил на яички узоры. А вот если захотелось придать им золотистый цвет, тогда брали отвар шалфея. К тому же такой ароматный запах сразу получался! Кто побогаче – а такие семьи по пальцам можно было перечесть – готовили пасхальную рыбу, варили рисовый плов с черносливом и кишмишем.</p>
<p>
После службы в Будаговской церкви (Армянский собор Св. Фаддея и Варфоломея, называли в честь построившего его купца Е. Будагова – прим. автора) принарядившиеся арушановцы возвращались к своим домам.</p>
<p>
- Христос воскрес! – радостно оповещали одни.</p>
<p>
- Воистину воскрес! - отвечали им на русский манер другие.</p>
<p>
Детишки появлялись с крашеными яичками, чтобы «стукнуться», кто разобьет чужое яйцо. В обычные дни этих лакомств не было на столе арушановцев. Впрочем, как и многого другого из продуктов. Разбитые яйца чистились прямо на месте и поедались тут же. Без соли и хлеба, без молитв.</p>
<p>
И в это время...</p>
<p>
Гиж Месроп выскакивал из своей засады, нападал на малышню, вызывая их крики и слезы. Просто какое-то затмение находило на человека! Он никого не бил, не толкал. Он просто безжалостно отнимал у детей пасхальные яйца. Но не ел их, что было бы логично, а яростно бросал на землю. Входя в какой-то непонятный экстаз, умалишенный топтал яйца ногами. Желток, белок и разноцветная скорлупа превращались в кучу, перемешанную с землей и пометом разной дворовой живности.</p>
<p>
Детский рев не умолкал. Из открытых окон раздавались возмущенные крики взрослых. Кто-то выскакивал во двор в одних трусах. Однако злодей Месроп из Карса, этот невольный обидчик маленьких арушановцев, словно ничего и не понимал. Он начинал тихо</p>
<p>
стонать и что-то бессвязное кричать:</p>
<p>
- Нет Христос, нет бог! Он умер, совсем умер. Не воскрес больше! У нас в Карс все в церковь ходили. Затик хорошо отмечали. Молитва делали. Все в него верили, а он… Он зачем не пришел, когда турок всех резал?! Никого не спас! Бога нет, он умер, как мой мама и папа, как мой брат Зармик, мой сестра Забел, как весь армян в Турции...</p>
<p>
Вот такую многословную тираду произнес Гиж Месроп. Никогда он так долго не говорил.</p>
<p>
А ведь год молчал, его голоса никто не слышал. Даже думали, что старик онемел. Совсем тронулся головой, вот и перестал говорить. Ан-нет, умеет говорить, да еще как! Ну, прямо агитатор из этих болтунов, лекторов-атеистов.</p>
<p>
Потом старик умолк, обессилев вконец. Он лег прямо на асфальт, прикрыл глаза и закрыл лицо рукой. Он заснул...</p>
<p>
Дети продолжали плакать из-за разбитых праздничных яиц, из-за этой жуткой сцены, устроенной сумасшедшим. Был тихим, со всеми играл, а тут такое учудил...</p>
<p>
Только бабушки, три месроповы покровительницы, хранили спокойствие и крестились. Когда Месроп произносил свою непонятную ребятне речь, Парандзем, Арусяк и Сатеник, обняв детишек, затыкали им уши. Казалось, что они хотят оградить мальчиков и девочек от какой-то страшной правды, которую изрекал виновник дворового скандала. Казалось, что три бабушки старались своими ласками снять с внуков боль от услышанного, оградить их от неведомого греха.</p>
<p>
И через год все опять повторилось. И через два. Возможно, Гиж Месроп забывал о праздновании Нового года, а к Первомаю, 7 ноября и прочим советским праздникам так и не привык. Но вот весенний день, когда армяне справляют затик, он помнил твердо. 364 дня в году вел образ жизни блаженного, а в пасху взрывался, прорывало его. Он всю боль свою выплескивал, всю обиду на Спасителя, который не смог уберечь своих детей от турецкого ятагана.</p>
<p>
Светлый праздник пасхи всегда стал заканчиваться на Арушановке детскими слезами. Разве это правильно? В праздник должен звучать детский смех.</p>
<p>
И такое случалось каждый год. Но Месропа из Карса никто никогда больше словом не упрекнул, никто не заругал.</p>
<p>
После дикой и странной яичной экзекуции, к которой во дворе уже привыкли, Гиж Месроп успокаивался. Ложился на асфальт, что-то бормотал в полудреме:</p>
<p>
- Христос не воскрес... Христос не воскрес... Умер он, совсем умер.</p>
<p>
… До следующей пасхи Месроп не дожил. Он умер тихо во сне в одной из ночлежек неподалеку от вокзала. Да и как было жить человеку, если он потерял веру, как?</p>
<p align="right">
</p>
<p align="right">
2004 г.</p>
<p align="center">
Рапик, Сумбат Амбарцумович и др.,</p>
<p align="center">
или «За упаковка его души!»</p>
<p>
</p>
<p>
В Баку любили шутки, веселье, знали в них толк. Подтрунивали друг над другом, подшучивали беззлобно, безобидно. Хохмы звучали повсюду, даже в не очень подходящих ситуациях. Национальный вопрос деликатно обходили стороной. Объектом насмешек оказывались чаще всего либо некультурные аборигены-чушки, не знающие русского языка, либо пьяницы, либо люди, скажем так, со странностями. Над ними насмехались вдоволь…</p>
<p>
Не зря, наверное, здесь родились известные юмористы – Евгений Петросян и Карен Аванесян, а также конферансье Гавриил Наджаров и Константин Крикорян.</p>
<p>
У армян был свой юмор, сдобренный разными колоритными словечками (ара, Яша, спасэ, ати и др.). Исковерканный русский язык удивительным образом вызывал массу позитивных эмоций – от тихой улыбки до заразительного смеха. Главным героем армянского городского фольклора, несомненно, считался Вовочка местного розлива, дурачок по имени Рапик (Рафик) – незадачливый и простой, как пять копеек, паренек. Он вечно попадал в странные ситуации. И вечно его безнадежно учили уму-разуму и воспитывали такие же недалекие родители.</p>
<p>
</p>
<p>
- Рапик, папа дома?</p>
<p>
- Пока да, но сейчас его выносить будут.</p>
<p>
</p>
<p>
- Рапик, папа на работу устроился?</p>
<p>
- Да, под ним тысяча человек.</p>
<p>
- Ого! А что он делает?</p>
<p>
- Траву косит на кладбище.</p>
<p>
</p>
<p>
Рапик, юный изобретатель и рационализатор, соединил у себя дома газопровод с водопроводом. Теперь у него в квартире всегда есть газированная вода.</p>
<p>
</p>
<p>
- Рапик, босиком не ходи, кепка надень.</p>
<p>
</p>
<p>
- Рапик, не пей горячий кофе. Мочевой пузырь лопнет – ноги обожжешь.</p>
<p>
</p>
<p>
- Рапик, пей кефир, чтоб ты сдох! Тебе поправиться надо.</p>
<p>
</p>
<p>
Три последние фразы, как вы догадались, принадлежали маме нашего героя. И вообще, излишне эмоциональные женщины Арменикенда или Завокзальной порой такое выдавали!</p>
<p>
</p>
<p>
Жена кричит мужу на весь двор:</p>
<p>
- Самвел, уйдешь, ключ на пороге под половиком спрячь!</p>
<p>
Женское проклятие:</p>
<p>
- Ахчи, мартет пахчи! (чтоб твой муж сбежал от тебя! – прим. автора)</p>
<p>
</p>
<p>
Мать кричит непослушному сыну-подростку, который без ее разрешения собрался поехать на пляж с одноклассниками:</p>
<p>
-Утонешь в море – домой вечером не приходи!</p>
<p>
</p>
<p>
Она же:</p>
<p>
- Босиком не ходи - иди ноги надень!</p>
<p>
Хотела сказать – обувь надень.</p>
<p>
</p>
<p>
У бакинских армян не только жизнь, но и похороны были нескучными. Люди во время прощания с усопшим говорили на полном серьезе фразы, от которых можно было лопнуть от смеха. При этом все ораторы сохраняли чувство скорбного достоинства.</p>
<p>
Однажды у нас на Завокзальной умер один сосед, дядя Арам. Никогда ничем не болел, а тут взял и умер. Как полагается, гроб с телом поставили в гостиной его квартиры, чтобы родные, друзья, товарищи по работе и соседи могли с ним попрощаться. С утра до позднего вечера дверь в этом доме не закрывалась.</p>
<p>
Стелла, безутешная вдова, сидела рядом с гробом и плакала, неистово причитала. Мокрым от слез платком вытирала опухшие глаза.</p>
<p>
- Вай, Арам, на кого ты нас покинул? Я пешком пойду за тобой, клянусь детьми!</p>
<p>
Сын и дочь при этих словах начинали реветь белугой.</p>
<p>
- Арам, зачем ты ушел навсегда, зачем?! – продолжала женщина. – Вставай, Арам, видишь, твоя единственная родная сестра Маня плачет, твоя сноха Римма тоже плачет… Твои дети плачут… Соседи пришли… Все плачут.</p>
<p>
К гробу один за другим подходили родственники. И все говорили… слова напутствия покойному.</p>
<p>
- Арам, передай бабо, что ее швейная машинка «Зингер» до сих пор хорошо работает.</p>
<p>
- Арам, джана, скажи там дедо, что на даче яблоня, которую он посадил, стала, в конце концов, урожай давать.</p>