- На этих посмотри! – криво усмехается им вслед небритый толстяк. – Думают, если свадьбу сыну сделали в «Интуристе», теперь с соседями здороваться не надо.</p>
<p>
- Надо было, как все порядочные люди, во дворе свадьбу сыграть. Палатку бы разбили, - поддерживает разговор мужчина в кепке-аэродром.</p>
<p>
- Какой палатка! Она все решает. Крутит-вертит им, как необразованным дураком. Она же в горисполкоме работает. А он кто – простой таксист, - толстяк вздыхает.</p>
<p>
- А я с поминок только пришел, - подключается к беседе усатый нардист. - Кямрана с 6-й Свердловской знаете? Умер. На поминках все выпивают-закусывают, и грузины, и армяне, и русские… А у наших только чай подают. И кто такие порядки придумал! Ала, даже умереть нормально не дают…</p>
<p>
- Ильхам, умирать будешь, скажи-да, чтобы тебя как православного хоронили, - хихикает тощий сосед, обнажая рот с золотыми коронками.</p>
<p>
- Нет, правда, не могут мусульмане по-людски проводить человека в последний путь, чесслово, - не сдается Ильхам. – Ведь люди не просто так поминки придумали. Там все говорят: наш усопший умер, в земле лежит, но жизнь продолжается… Хорошие слова за столом об усопшем говорят. Может, в жизни никто так не говорил про него…</p>
<p>
Все согласно кивают головами.</p>
<p>
</p>
… Вот важно восседает в кресле-качалке на веранде в своем неизменном синем в полоску двубортном пиджаке, белой несвежей сорочке и галстуке Лезгин Сельдар (так его называют во дворе). Широкая грудь, властно сдвинутые брови и при этом плешивая голова, хитрые глазки, которые не может оторвать от своего отращенного ногтя мизинца, которым обычно ковыряет в зубах после обеда.
Когда-то он, знаменитый цеховик, который завалил обувные магазины Баку модными мужскими туфлями на платформе, считался самым богатым в округе. За его продукцией приезжали аж из Сибири! Но 8 обысков в квартире, конфискация нажитого за всю жизнь и взятки правоохранительному начальству привели к тому, что Лезгин Сельдар превратился в рядового пенсионера со скромным доходом.
Но вот что удивительно: с крахом его обувного бизнеса и распадом семьи, цеховик зажил загадочной и бурной личной жизнью. Три раза в неделю – по вторникам, четвергам и субботам – ветеран теневой экономики принимал у себя очередную красотку, которая ему во внучки годилась. Ах, какие были гостьи! Соседи завидовали, сплетничали, допытывались до истины. Молодые парни провожали девушек взглядами, полными восхищения и недоумения.
Спросите, зачем он, старый разорившийся коммерсант, нужен был милашкам? Соседи, которые видят и знают все, быстро прояснили ситуацию.
Оказывается, цеховик изобрел гениальное средство от одиночества. По старым каналам он знакомился с прелестницами, которым обещал горы золотые, а именно: прописать в своей просторной квартире (бывшую жену и двух сыновей Лезгин Сельдар отправил в Дербент, купив там дом) и все имущество завещать. Дедушка намекал девушкам, что «ОБХСС не все нашел». Те верили блефу.
Учитесь, как надо скрашивать закат своей жизни. А еще над простодушными и бесхитростными лезгинами посмеивались…
<p>
… Вот женщины неподалеку сидят на лавочке, обсуждают свои проблемы.</p>
<p>
- Пусть дети мои без куска хлеба останутся, если я насплетничала на тебя, Амаля!</p>
<p>
- Ладно, ладно, Нигяр, хватит, детями не клянись-да…</p>
<p>
Обе умолкают.</p>
<p>
- А меня, знаете, золовка научила соус готовить к шашлыку. Берешь ткемали, немного острой аджики и мешаешь с болгарским кетчупом и мелко нарезанной кинзой.</p>
<p>
- Соус это хорошо… Муж обещал стол накрыть, если наш Мишик в нархоз поступит. Я ему говорю, Шаген, нархоз всегда был дорогим институтом, завмагов готовит, главных экономистов готовит, туда без денег не поступишь, надо тапшануть (дать взятку – прим. автора). Он мне говорит, матах, не волнуйся, уже для Мишика откладываю. Даже знает, кому и сколько надо дать на лапу…</p>
<p>
- А наш Вовик в медицинский пойдет. Наверное, в Краснодар к брату отправлю его. У нас в роду все стоматологи были. Там на приемных экзаменах тоже взятки берут – у кавказцев научились, но не такие, как в Баку… У нас совсем совесть эти приемные комиссии потеряли!</p>
<p>
</p>
<p>
…Вот Самвел Никогосов, наверное, один из самых национально озабоченных во всем Арменикенде.</p>
<p>
У его матери родной брат-историк в Ереван переехал. И в последнее время Самвел все чаще стал его навещать. Мать ворчит: «Все мозги тебе рассказами про «Великую Армению» хайастанские промыли». Самвел не обращает внимания. Во дворе его дашнаком кличут даже свои, армяне. После каждой поездки в Ереван, он устраивает политинформацию, просвещает своих шуртвацей (перевертышей – прим. автора).</p>
<p>
В данный момент он раскрывает глаза Ромику.</p>
<p>
- Ээээ, джаник, пусть все завидуют, что мы с тобой армяне. А армяне кто?</p>
<p>
- Кто? – переспрашивает Ромик.</p>
<p>
- Самые умные в мире! У нас на горе Арарат Ной высадился. Слышал про это? Не на Кавказе, не на Эвересте, а на Арарате. И кто, получается, первые люди на Земле?</p>
<p>
- Кто? – снова переспрашивает непонятливый Ромик.</p>
<p>
- Мы, армяне!</p>
<p>
Ромику, видно, по кайфу слышать такие речи. Он хлопает длинными черными ресницами и блаженно улыбается. Кому неприятно ощущать сопричастность к чему-то великому?! Хоть на мгновенье возвыситься над этой серой жизнью, где в тесной «двушке» обитают Ромик, его выводок из пяти детей и надоедливая жена, которой вечно денег не хватает, как будто Ромик эти деньги сам на станке Гознака печатает.</p>
<p>
- Ара, какой Низами великий азербайджанский поэт?! – последние три слова политинформатор Самвел произносит с пафосом, кого-то явно копируя. – Он иранец, матах, на азербайджанском ни слова не написал. А почему?</p>
<p>
- Почему? – переспрашивает Ромик.</p>
<p>
- А потому что такого языка тогда вообще не было! А театр оперный зачем не назвали именем братьев Маиловых? Они же бабки дали, построили его. А затем, что они армяне были. И назвали театр именем Ахундова, который ни к балету, ни к опере вообще никакого отношения не имел.</p>
<p>
</p>
<p>
… Вот одна женщина ругается с другой. Сразу видно, что в дворовых баталиях обе закаленные. Что-то не поделили соседки, теперь выясняют отношения. Обе с растрепанными волосами, размахивая руками, кричат друг на друга. У одной визгливый, у другой - неожиданно густой голос курильщицы со стажем.</p>
<p>
- Скажи своему ишаку карабахскому, пусть пойдет на бульвар и прыгнет там с парашютной вышки без парашюта. Одним дураком меньше будет в этом городе.</p>
<p>
- Говно ты кушала, что так на моего мужа говоришь! Ты на своего мужа посмотри! Ни одной юбки не пропускает, а тебе басни Моллы Насреддина рассказывает: вах, как я много работаю, вах, опять на работе допоздна задержался, план перевыполнял. Стахановец, ударник коммунистического труда…</p>
<p>
- А это не твое дело! Нормальный мужчина должен на женщин смотреть. Пусть смотрит! Но любит мой только меня! А твой кроме «Жигулевского» пива и футбола ничего не любит.</p>
<p>
- Твое какое дело, что мой муж любит, а что не любит! Он не только пиво любит. Хороший коньяк тоже любит. А твой только дешевый «Агдам» с потаскухами с «Дунькиной фабрики» привык пить…</p>
<p>
Одна проклинает другую растопыренной пятерней, та в ответ еще энергичней размахивает руками. Зрители на балконах, грызя семечки и сплевывая вниз, вяло комментируют происходящий инцидент…</p>
<p>
</p>
<p>
… Вот Матвей Игнатович, гроза Арменикенда, человек, который следит в квартале за порядком. Набирает из сознательных мужчин добровольную народную дружину. По субботам они надевают на руку красную повязку ДНД и выходят на обход. Местные хулиганы дружинников не боятся, но стараются их не замечать и не попадаться зря на глаза.</p>
<p>
У Матвея Игнатовича старорежимная и неожиданная для южных краев фамилия – Сперанский. Узколицый, аккуратно постриженные усы, острый подбородок, которому не хватает бородки клинышком, и ввалившиеся щеки – вот, пожалуй, что у него осталось от предка-аристократа, заброшенного когда-то судьбой из холодного и чинного Санкт-Петербурга на жаркую и сумбурную окраину империи.</p>
<p>
Майор танковых войск в отставке Сперанский не любит местную милицию, считая ее продажной. Он многое в Баку не может принять и понять, хотя прожил здесь почти всю свою жизнь. О переезде в Ленинград в семье заходит разговор каждый год, но у дочки Аннушки астма, сырой питерский климат ей противопоказан.</p>
<p>
У многих русских в Баку извечная тоска по березкам, рекам и лугам, по бескрайним просторам России. Кто-то уезжает, кто-то остается…</p>
<p>
Да и чего тут не жить – страна-то все равно одна. Местные, хоть и шумный народец, без махинаций жизни себе не представляют, незлобны по природе своей. Всегда помогут, если что случится. Да и за русскими стоит государство, стоит Кремль. Эта мысль как-то успокаивает Матвея Игнатовича и тысячи подобных ему бакинцев.</p>
<p>
</p>
<p>
… Вот бабушки на лавочке. Они говорят на понятном им одним языке. Армянки – по-карабахски, еврейки – на идиш. Говорят громко, чтобы все их слышали. По-русски они тоже умеют, как и почти все в Баку. Но очень смешно у них получается.</p>
<p>
Азербайджанские старушки тоже верны традициям, по-русски понимают, но объясняются на нем только в редких случаях, с иноверцами.</p>
<p>
Сейчас бабушки обсуждают разбитое мальчишками футбольным мячом стекло.</p>
<p>
- Вай, мама-джан, бедный дети! Такой маленький двор, так тесно, как в мой шушабанде (застекленный балкон или лоджия – прим. автора).</p>
<p>
- Яник, марш домой! Я не миллионерша, чтобы за разбитые стекла деньги платить.</p>
<p>
- Фира, я тебе так скажу: дети не виноват. Такой маленький площадка…</p>
<p>
- Да, да, наш Яник тут совсем не виноват.</p>
<p>
- Завтра пойду райисполком, жалоба напишу. Пусть детям футбольный поле делают.</p>
<p>
- Я вас умаляю, Сирануш Сергеевна, эти сделают. Они только взятки брать умеют. О народе трудовом совсем не думают.</p>
<p>
- Ничего, райисполком жалобу не возьмут, я Москва напишу, Брежневу.</p>
<p>
- Ой, что будет, когда Парамоновы вернутся с работы и увидят свое окно! Яник, кому сказала, марш домой!</p>
<p>
Мальчишки благоразумно завершают матч и расходятся по домам. От греха подальше.</p>
<p>
</p>
<p>
… Вот первый стиляга на 2-й Нагорной по прозвищу Джон. Вообще-то его зовут Павлик, но предпочитает, чтобы звали по кличке. Он слывет местным законодателем мод. Павлик фарцует возле «Интуриста». Рискует, но минимально: от любого мента откупиться не проблема. А рискует, потому что мечтает разбогатеть и жениться на первой красавице Баку. Вот такая у него сокровенная мечта. Но с девушками Павлику фатально не везет. Это он перед парнями Арменикенда красуется, изображая из себя плейбоя. А перед симпотной девчонкой сразу пасует. Начинает говорить что-то нечленораздельное. Желая показать себя раскованным весельчаком, Павлик рассказывает один анекдот за другим, надеясь развеселить красавицу. Как правило, девушка с удивлением смотрит на модника, все понимает про него и при первой же возможности машет ручкой.</p>