Юлия Лим
Список
© Юлия Лим, 2019
© Александра Булгакова, иллюстрация, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Часть первая
Глава 0
Я убила своих родителей.
Эту байку я придумала еще в детском саду, чтобы другие дети не приставали ко мне. Я живу с престарелой бабкой, и это не то, чем хвастаются нормальные подростки.
– Новый айфон? Класс!
– Вау, кожаный рюкзак?
– Что, говоришь, на день рождения подарили?!
– Кроссовки от «Найк»? Фирменные? Круто!
Это я слышу в школе каждый день. Одни мажоры хвастаются перед другими.
В нашем классе всего семнадцать человек, не считая меня. Друзей среди них у меня нет.
У девчонок главная – Машка. Ее считают первой красавицей в школе. Я слышала, как в туалете она обсуждала ринопластику. В девятом классе Машка «сильно болела» несколько месяцев, а вернулась уже с вздернутым носом, совсем как у моделей на обложках журналов.
У мальчишек свой лидер – Михаил. Он вейпит на крыльце школы, в туалете, в классе, а в особо тяжелые дни – прямо на уроках. Никто не делает Михаилу замечаний, ведь его папа спонсирует школу всем необходимым.
Наша классная руководительница, Инна Игнатьевна, она же мать Михаила, любит вызывать меня к доске. Если я ошибаюсь, она ставит мне двойки и называет тупицей. Я называю ее Акулой.
По школе гуляют слухи про девочку, которая якобы пожаловалась на нее родителям, но ничего не произошло, ведь муж Акулы – богатый и влиятельный человек. Наверное, заплатил родителям девочки за молчание. Акула потом неделями ходила в темных очках. Я видела, как она стояла перед зеркалом в туалете и замазывала огромный синяк под глазом.
В моей жизни есть два замечательных человека. Дарье восемнадцать, и она любит красную помаду, завивает светлые короткие локоны и лепит родинку над губой, чтобы быть похожей на Мэрилин Монро. Так вышло, что ей пришлось забросить учебу и стать проституткой.
С Тарасом мы встречаемся уже полгода. Он заметил, как я сидела на качелях в одиночестве, подошел и спросил, почему не иду домой, ведь уже за полночь. Это был первый человек, заинтересовавшийся мной. Мы разговорились, и Тарас пообещал приходить сюда каждый день. Он подносил сигарету к губам, чиркал зажигалкой и говорил: «У тебя три минуты, чтобы высказаться». Если я не успевала закончить до того, как Тарас докурит, он приходил на следующий день и на следующий…
В моей жизни все шло относительно хорошо, пока одноклассники не начали меня травить. Чем дальше они заходили в своей игре, тем сильнее я задумывалась о Списке.
Глава 1
Нормальность – понятие относительное. Для меня нормально отмучиться день в школе и вернуться домой к бабе Снеже. Иногда она думает, что я не ее внучка. Для Машки в порядке вещей красить ногти посреди урока. Она любит коралловый цвет и открывать лак, когда в классе закрыты окна. Для Михаила норма сорить деньгами, но почему-то день рождения он отмечал в столовой. В девятом классе, когда я только перешла в новую школу, он пригласил меня лично. Михаил с друзьями принесли пиво, закуски и самокрутки. Кто король школы, тому все дозволено.
– Привыкаешь? – спрашивает Михаил.
– К чему? К школе? Не смеши, после девятого меня тут не увидят.
– А как же аттестат и все такое?
– В наше время даже диплом никому не нужен, а тут какой-то аттестат. – По моему виду и тону голоса не скажешь, но я боюсь.
Веселые, шумные компании, ухоженные девчонки с ярким, вызывающим макияжем – то, чего я избегаю в повседневной жизни.
– Хочешь чего-нибудь? – спрашивает Михаил.
– Уйти отсюда.
Михаил берет меня за руку и выводит из столовой. Мы идем через школьную детскую площадку. Михаил сажает меня на качели с выкрашенной в зеленый цвет узкой дощечкой, а сам садится на соседнюю.
– Трудно быть новенькой?
– Скорее непривычно.
– Далеко живешь?
– В десяти минутах ходьбы отсюда. Знаешь старый сквер? Нужно пройти через него. – Я указываю направление, вглядываясь в знакомые улицы. Школа стоит на холме, и отсюда люди внизу напоминают муравьев.
– Эй, – зовет Михаил. Я поворачиваюсь, и наши губы соприкасаются.
Интересно, первый поцелуй у всех такой глупый?
Неловкость между нами исчезает после нескольких поцелуев. Губы распухают.
– Зачем ты это сделал? – спрашиваю я.
– Ты миленькая. – Михаил подмигивает, улыбаясь.
К щекам приливает кровь. Надеюсь, он этого не видит.
– Так ты живешь с бабушкой? А своя комната у тебя есть?
– Нет, у нас однокомнатная квартира…
– Пойдем ко мне, родителей дома нет. Можем пошалить в джакузи. – Он рассматривает меня с пугающим интересом.
Мне хочется отстраниться. Кто-то внутри пищит тоненьким голоском: «Не смей соглашаться, беги домой!».
– З-знаешь, мне пора, – я поднимаюсь с качелей, – бабушка ждет. Еще раз с днем рождения.
Я вбегаю в здание школы, не оборачиваясь. Через главный вход уже не выйти, все перекрыто охраной. Подхватив сумку, иду в туалет на втором этаже.
Убедившись, что Михаил не идет за мной, я открываю окно и спрыгиваю на траву. Пятки обжигает болью.
В школе все по-прежнему: никто меня не замечает. Я набираюсь смелости и подхожу к Михаилу. Дома я миллион раз прокручивала в голове извинения: «Прости, пожалуйста, я просто немного испугалась. Дело во мне».
– Миша… – едва это имя слетает с моих губ, как к нему подходит Машка и целует взасос.
Мерзкий слюнявый поцелуй еще долго будет стоять у меня перед глазами.
– Прошлая ночь была волшебной, – шепнув это, Машка с вызовом смотрит на меня.
Опустив голову, я возвращаюсь на свое место. К черту извинения, они ему явно не нужны.
Наверное, стоит сказать, почему я зову его Михаилом? Бабушка говорила, что имя дано человеку не просто так и не стоит преуменьшать его силу. Меня назвали Юстинией. Наверное, родители надеялись, что я принесу в мир «справедливость», раз дали мне такое имя.
На самом деле я не против неполных имен, но некоторых людей язык не поворачивается так называть. К тому же после того инцидента я не могу и не хочу звать Михаила Мишей. Видимо, это такая психологическая защита.
Облажавшись на дне рождения и сгорая от стыда, я чуть не вскрываю себе вены. Хорошо, что мозги у меня крепче разбитого сердца. «Какого хрена, – говорят они. – Если это у него проблемы, почему мы должны себе вредить?»
Я копила на шикарные белые джинсы семь месяцев. Мне казалось, прийти в них в школу – хорошая идея.
Обычно меня никто не трогает. Я не ожидала, что сяду на стул и вляпаюсь во что-то мокрое. Джинсы прилипают к сиденью. Я встаю и оглядываюсь. На белой ткани крупные красные разводы. За соседней партой кто-то смеется.
Я поднимаю голову. Люська рассматривает меня с широкой улыбкой. Она считается в классе главной модницей, несмотря на лишний вес. Дорогая одежда часто подчеркивает ее недостатки.
– Зачем ты это сделала? – спрашиваю я, уперев руки в боки.
– Тебе нельзя выглядеть моднее меня, – хихикает она.
– Да половина девчонок в классе одевается лучше, чем ты.
– Им можно. – Люська встает со стула и подходит ко мне.
Она рывком хватает мою кофту со спинки стула и прячет у себя за спиной. Я пытаюсь отобрать ее, но Люся перебрасывает кофту своим подружкам. Они перекидывают ее друг другу словно мяч. Останавливаюсь и прижимаюсь спиной к стене. Пока я сижу или стою, никто ничего не заметит.
– Верните кофту, – сдержанно говорю я.
– Нет уж. Походи сегодня так. Пусть все увидят, что ты пришла в белых штанах в не очень удачный день месяца.
Я оглядываюсь, надеясь одолжить у кого-нибудь кофту, чтобы добраться до медпункта. Половина класса в столовой, другая половина смотрит на меня. Только у двух девчонок есть кардиганы – у Машки и у Нины. К первой я не пойду ни за что в жизни, а со второй можно попытаться.
– Нин, – я подбираюсь к ней, прикрывая зад руками, – одолжи мне кофту. Я схожу до медпункта и верну ее тебе.
Она смотрит на меня так, словно впервые видит; потом начинает снимать кардиган и вдруг застывает. Я вижу, что она смотрит на кого-то позади меня. Люська показывает ей знаки. Бесполезно. Я только теряю время.
– А как же женская солидарность? – спрашиваю я, глядя на Нину. Она опускает взгляд и натягивает кофту обратно.
Я разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Приходится засунуть большие пальцы за ремень джинсов и изображать ковбойшу. Ученики все равно пялятся на меня. Класс. Я свечу задницей со смазанным изображением «японского флага». Сзади хихикают и перешептываются. Наверняка кто-то из малолеток еще и сфотографирует мой зад на смартфон.
Я вздыхаю и торопливо сворачиваю на лестницу. Сбегаю по ступенькам и оказываюсь в медпункте. За дверью сильно пахнет лекарствами и растворами. Когда бабушка заболела, я сполна надышалась всем этим в больнице. Как ни странно, от ненавистного аромата не тошнит.
– Здравствуйте. – Я заглядываю в помещение, где вместо двери висит шторка для душа, прикрепленная к косяку. Бюджетный вариант, напоминающий, что, даже если школа хорошо спонсируется сверху, все равно будут места, до которых деньги не дойдут.
– Да-да, проходите. – Медсестру зовут Екатерина Ивановна.
Полноватая женщина с миловидным лицом и большими добрыми глазами.
– Извините, у вас нет сменных штанов? – говорю я. Мне стыдно просить, но что делать? Лучше попытаться исправить ситуацию, чем выслушивать, как над тобой хихикает вся школа. – У меня на стуле была гуашь.
Екатерина Ивановна поворачивается ко мне. Я показываю ей свои джинсы и краснею от стыда. Она посмеивается, покачиваясь на скрипучем деревянном стуле.
– Давненько у нас такого не было. Обычно младшеклашки так своих разыгрывают: или мелом стул измажут, или краску прольют, – говорит она. – Тебе повезло, у меня есть запасные штаны. Но они, мягко говоря, выглядят не очень.
Она достает из шкафа потрепанные старые спортивки с вытянутыми коленками и потертой тканью на заднице.
– Все равно возьмешь? – спрашивает медсестра.
– А куда деваться, – вздыхаю я, – лучше уж ходить в старье, чем прослыть «той самой девчонкой с протечкой» на всю школу.
– Верно говоришь. – Екатерина Ивановна хлопает пухлой ладонью по кушетке. – Садись, переодевайся. Я пока шторку прикрою.
Я благодарю ее и снимаю джинсы. Черт, я ведь так хотела покрутиться в них перед Тарасом…
– Я вам их завтра верну, – обещаю я, – вдруг еще кому-то понадобятся.
– Хорошо, детка. – Екатерина Ивановна смотрит на меня темными глазами. В них читаются грусть и доброта.
Она развелась несколько месяцев назад. На безымянном пальце до сих пор виден след от кольца. Ходят слухи, что Екатерина Ивановна не может иметь детей, поэтому устроилась в школу, чтобы помогать чужим. Поразительное благородство. Наверное, ей все время больно от мысли, что своей семьи у нее не будет.
– Ну, я пойду. Еще раз спасибо. – Я сжимаю в руке сложенные джинсы. – Вы меня очень выручили.
– Не за что. Если что-нибудь понадобится, приходи. Я всегда тут, – Екатерина Ивановна поворачивается ко мне боком и что-то пишет. У нее мелкий и аккуратный почерк.
Я тихонечко выхожу в коридор. Джинсы мне уже не спасти, но какое-никакое утешение я получила.
Тарас присылает сообщение:
«Сегодня буду поздно».
Я хмурюсь, стискивая смартфон. Какой-то дурацкий сегодня день…
Я бреду домой. Через дорогу идет шумная компания одноклассников. От них по всей улице разносятся возгласы и смешки, мальчишки дурачатся, что-то бурно обсуждая. Я приглядываюсь и замечаю Михаила. Он выдыхает облако белого пара. Наверняка пахнет вишней, он ее обожает.
Михаил замечает меня, и я поспешно отворачиваюсь. После того случая на вечеринке мы больше не разговариваем. У меня есть Тарас, а у него – Машка. Она девчонка неглупая, но ужасно банальная: собирает светлые волосы в пучок, носит естественный макияж и не забывает подклеивать длиннющие ресницы.
Серый четырехэтажный дом с запущенным палисадником неприветливо встречает меня. Двор освещают всего три фонаря: первый всегда горит; второй, на пути от ворот до моего подъезда, мигает из-за скачков напряжения; в третьем однажды выбили лампу, а новую никто так и не вкрутил. Зимой, когда рано темнеет, становится особенно жутко. В фильмах в таких местах маньяки нападают на своих жертв.
Раньше я вставляла наушники, и панические мысли перебивали любимые песни. Потом, прочитав несколько статей о подростках, которые слушали музыку и их сбил автомобиль или поезд, я перестала заглушать окружающий мир. Жизнь ведь всего одна.
Поднимаюсь по лестнице. Смартфон в кармане вибрирует. «Пенсионное зачисление в размере 14 732 рубля». На квартплату уходит две тысячи, еще две я трачу на еду. Десять «съедают» одежда, лекарства и учебники. Семьсот тридцать два рубля откладываю, когда есть возможность. Я позволила себе купить джинсы, не устояв перед соблазном, а теперь вряд ли смогу отстирать их без химчистки.
Когда я захожу в квартиру и закрываю за собой дверь, раздаются шаркающие шаги. Дряхлая рука отодвигает шторку-перегородку, скрывающую спальню от посторонних глаз. К нам мало кто приходит: соседки, соцслужбы и иногда случайные люди. Последним мы с бабушкой не открываем.
– Ты кто такая?.. – Баба Снежа обеспокоенно смотрит на меня.
В ее светло-зеленых глазах, таких же, как у меня, мерцает тревога. Она смотрит на незнакомку. Я потираю предплечье, скрывая озноб.
В детстве я звала бабушку мамой – не могла смириться с тем, что у всех в садике есть мамы, а у меня нет. Бабушка не ругала меня, иногда даже подыгрывала.
Когда ей поставили диагноз, врач старался говорить мягко, намеками, но мы с бабушкой все понимали. Пройдет несколько лет, и она совсем забудет меня. Забудет годы, что мы провели вместе, и будет искать мою маму, свою дочь, не помня, что она давно умерла.
– Это я, Юстиния. Твоя внучка, – говорю я, сбрасывая рюкзак и снимая кеды.
– У меня нет внучки… Уходи! Уходи, бездомная! – Она указывает трясущимся пальцем на дверь.
– Мы живем вместе уже шестнадцать лет, ба. – Я стараюсь говорить мягко и весело, будто бабушка меня разыгрывает. Внутри меня трясет. – Разве ты не помнишь?
– Но… но… милиция! – Она взвизгивает, подбегает и хватает меня за волосы.
Мне удается освободиться. В ее руках клочья черных волос.
– Господи… – Глаза бабушки вдруг наполняются слезами. Она смотрит на свои пальцы и судорожно выдыхает. – Внученька, прости меня!
Баба Снежа прижимает меня к груди, рыдая и извиняясь. Я обнимаю ее и глажу по спине. Скоро такие встречи войдут у нас в привычку. Уже несколько месяцев я прихожу из школы, успокаиваю бабушку, а затем кормлю ее ужином.
Перед сном баба Снежа капризничает. Чтобы она заснула, с ней нужно сидеть, как с маленьким ребенком, и читать сказки. Только так она успокаивается и отправляется в царство снов со счастливой улыбкой. Когда-то все было наоборот.
Сложнее всего оставлять бабушку одну дома – рассчитывать на соседей нельзя, просить чужаков сидеть с ней даже за небольшие деньги – опасно. Если мы наткнемся на мошенников, они заставят бабу Снежу переписать квартиру на них. Тогда мы станем бездомными.
Я мечтаю, что однажды мы с Тарасом будем жить вместе, но у него нет своей квартиры. Он вырос в детском доме. Хоть по закону ему и положена жилплощадь после совершеннолетия, Тарас объяснил, что его «-дцать» квадратных метров придется ждать еще много лет.
Поэтому, когда я вижу одноклассников с их родителями, то не могу не завидовать. Представляю, что было бы, будь мои родители живы. Заболела бы бабушка? Пришлось бы мне мучиться с оплатой счетов и питаться лапшой быстрого приготовления? Встретились бы мы с Тарасом, будь я примерной девочкой?
Накормив бабушку, я включаю виброрежим на смартфоне и кладу его в ящик, набитый ватой. Она каждый раз вздрагивает, когда из куска железа льется музыка.