Она ловко сцапала деньги себе в кармашек серого плаща. Потом ещё немного выпили, а может и много. Коля больше не пил, только ей наливал. Потом начал её мацать и ей нашёптывать:
– Ну, давай, ну хорош ломаться как целка. Да я тебе подушку под коленки дам, ты же королева!
Плащ на ней был давно расстёгнут, и мне очень хотелось посмотреть, что там, но я жутко стеснялся, и чувствовал, как горит всё лицо. Белов нервно дёргался на сидении. Потом не выдержал и остановился.
– Ты чё, Белый, жди очереди, мы ещё даже не поженились ниже пояса, – через плечо наехал на него Колян.
– Иди ты в жопу, свинья, я по нужде! – он выскочил на обочину, но по– моему, он не по той нужде, я видел, как он корчится и рукой мнёт себе что-то на яйцах. Потом вернулся, и как-то болезненно двигаясь, пошёл к Толе.
– Толя, сядь за руль, пожалуйста, у меня что-то щемит. На педали нажимать не могу.
– Баклан недоделанный, я же думаю, все мысли мне сбил, – проворчал невозмутимый Толя и пошёл за руль.
Его здоровенные волосатые трицепсы тряслись во время езды, а чёрная майка врезалась в бугры мышц, только круглый живот не вписывался в фигуру атлета. Если Белов управлял автобусом, словно массаж делал в белых перчатках, изящно переключая передачи и перекладывая руки на руле, то Толян вёл по–хозяйски, ударом здоровенной ладони переключая передачи и грубо перехватывая баранку, словно канат из воды тянул, всегда мигал дальним светом встречным Икарусам и поднимал к лобовухе левую руку в знак приветствия. Коля продолжал нашёптывать Машеньке, лаская её грудь. Самой груди я не видел из-за спинки, но видел, куда направлена его кисть, обвитая синей колючей проволокой татуировки.
В салоне было темно, только большая приборная доска мерцала зелёно– жёлтыми огоньками, да свет встречных машин и редких фонарей украдкой скользил по тёмной пещере салона. Прошло, наверное, полчаса. Коля всё лапал Машу, а она тихонько постанывала и иногда просила водки. А Коля всё о чем-то просил её, хотя вроде она была не против секса и деньги взяла, и я не понимал, что ему ещё нужно, даже было подумал – неужели он только на словах такой крутой, а на самом деле, может, стесняется? Вдруг на полном ходу под горку, Толя непринужденно вышел из-за руля и пошёл к этой парочке, громко и чётко по-военному скомандовав:
– Белов смени!
Пару секунд я думал, что мне это снится – руль плавно покачивался туда-сюда, а под колёса летела трасса. Всадник без головы, – мелькнула мысль. Ваня среагировал быстрее, метнулся к рулю и, стоя в проходе, стал его держать и вопить:
– Белов, Белов! Скорее, он не шутит, за рулём никого нет!
Белов и сам уже бежал навстречу, проскользнув молча мимо Толика, проворно прыгнул за руль, сбавил скорость и облегчённо выдохнул:
– Ну и идиот!
Толя остановился в проходе у столика, и хмуро смотрел на Машу. Коля не реагировал на него, продолжая что-то ей шептать. Толя пинком сложил столик, бутылка покатилась по полу, проливая вонючее содержимое, закуска тоже разлетелась в стороны. Коля метнулся за бутылкой, а Толя молниеносно стянул с себя спортивные штаны, подсел меж ног Маши, и так же резко расставив их в стороны вверх, ткнулся в нее низом живота, чуть поелозил, она ойкнула, и он начал вдалбливать её в сидение.
Я ведь только пару раз порно смотрел, и то со смехом от похотливых мужиков. Так вот как трахаются – понял я, надо непременно туда–сюда двигаться, а член значит уже в ней?!
Широкое лицо Толяна было совсем рядом с моим. Маша запрокинула голову и я, приподнявшись на сидении в пол-оборота, увидел, что она безумно красива – длинные витые локоны светло каштановых волос, большие, широко открытые глаза, и в моменты, когда Толян отлеплялся от неё, я видел божественные женские груди, такие, оказывается, красивые, не то, что в купальниках на пляже, такие мягкие и круглые, с таким притягивающим взгляд соском… А внизу живота ничего не было видно, одни только волосы, и Толин торс плотно прижатый к ее междуножью.
От толчков проснулся Юрец.
– Них себе, чё творится, а я сплю как последний дятел! Ух ты, здорово как, а откуда тёлка? – толкнул он меня локтём в бок, бесцеремонно сразу же повернувшись задом наперед и встав коленками на сидение. К тому же ещё и светильник включил над головой Толи, кругленький, не яркий, но в темноте просто прожектор. В его свете девушка стала лицом чуть менее красива, ибо появилось что-то похабное и пьяное в её «божественном» лике. Но грудь стала еще красивее, и у меня вдруг встал член, как бывало только под утро и то, слава богу, не всегда, я жутко стеснялся и не знал, как пройти в туалет в таком виде мимо сестры, и терпел до слёз, а когда не было сил терпеть, то, прикрываясь одеялом, шмыгал в тубзик. Но теперь мне почему-то не было так стыдно, тем более, я был в темноте и в штанах.
– Выключи, убью! – пропыхтел Толян, и двумя ладонями схватил Машеньку за круглые грудки.
Юрец проигнорировал. Тогда Толян ударом кулака, не глядя, погасил свет. А курносый Юрка снова включил. Толян в такт движениям ударил в голову Юру, но тот ждал этого и увернулся, ехидно хихикнув:
– Промазал, либо бить либо ебать!
Опять Толян атаковал свет кулаком, и опять Юрка его включил. Толян зарычал, и как пёрышко, подхватив Машеньку, чуть ли не на спинку сидения залез вместе с ней, не вынимая, и вытянув руки, поймал за шею Юрца и стал его душить, продолжая трахать Машу, пригвождённую к спинке стула вертикально. Юрец задыхался и ржал, а когда совсем стало плохо, надавил пальцами на глаза Толяну, и тот бросил его шею.
– Хер с тобой, щас кончу и убью тебя, – буркнул Толя.
– Ладно, ладно, Толян, выключаю, ну тоже ведь охота посмотреть. Трахать трахал, а смотреть не смотрел никогда, отсюда так здорово!
– Ага, будто тебя ебут, да? – раздался глумливо-кошачий голос Коли. Он сидел напротив сношающихся и пил из бутылки маленькими глотками водку.
Ваня тоже пересел на пару рядов назад и смотрел изумлённо и смущённо. Наконец, Толя издал судорожный стон и, конвульсивно дёрнувшись, замер на пару секунд, придавив сползающую на сидение Машеньку всем весом. Потом отвалился как тесто от стены, и обмяк в соседнем с ней сидении. Юрец снова включил свет, и я увидел красивейшее из зрелищ – женский треугольник с вьющимися черными волосами, аккуратной формы, и очень красивые отливы внутри бедер, похожие на перекат с предплечья на бицепсу бронзовой статуи. Толян задернул треники на живот и мрачно покосился на Юру. Тот сразу выключил свет.
– Вот так-то бля, – констатировал Толя, видимо не по поводу света, а по поводу быстро налаженного общего языка с барышней.
– Дурак ты старый, я ж её на минетик разводил, а ты сразу долбить, так каждый дурак сможет, а лаской взять, чтобы она сама тебя захотела, не, ты точно пересидел в окопе, – утробно промурлыкал Коля.
– Сам мудак, у меня неделю не встаёт уже, с женой из-за этого поссорился, она в больницу попала, а ты тут со своей лаской, да этот еще самоубийца с фонарем, ща перекурю и убивать тебя, гопник, буду, – протарахтел Толян через плечо и медленно переполз на переднее сидение.
Дым красного светлячка сигареты клубился под потолком салона, его запах заглушал странные для меня незнакомые запахи. Запах спермы я знал уже из-за своих юношеских поллюций, правда, этот был другой – нажористый какой-то, а вот запаха женщины я ещё не знал.
Коля подсел к Машеньке, подцепил откуда-то с пола укатившуюся рюмку, налил ей водки и вместо закуски дал сигарету. Она тоже курила, неплотно сдвинув красивые стройные ноги. Когда затягивался Толян, у него вздымался живот, а у нее грудь, и вроде это она делала не специально. Потому что у неё красивая женская сущность, – подумал я.
Юра, видимо, решил позабавиться напоследок перед тем, как его будет убивать Толян и, свесив руки (он же был за спиной Маши), стал несмело, но бесстыдно, трогать ее груди. Это не мешало Маше курить.
–Ух ты, какие классные, попробуй, салабон, – кивнул он мне.
Я замотал головой. И вообще у меня вместе с эрекцией начало подниматься и негодование. Её же насилуют, она же, как бы девушка Толи стала, а её трогает Юрка, и Коля, похоже, тоже собирается что-то сделать с ней!? Я ещё покипел мозгами и оттолкнул руки Юры:
– Да хватит её трогать, это девушка Толика, не трогайте её!
Толя поперхнулся, Юра остолбенел, уставившись на меня немигающим взглядом, а Колян заржал хорошим, добрым, а не обычным своим глумливым смехом.
– Эй, мальчик, иди сюда, дай я тебя поцелую, защитник ты мой дорогой, – обратилась ко мне Маша интонацией сестрёнки. И тоже засмеялась.
Но я совсем потерял контроль, вскочил в проход и попытался оттащить от неё Колю, схватив его каменный бицепс с портретом какой-то улыбающейся бабы. Коля чуть приподнялся с сиденья, и резко всадил мне в грудь свинцовый кулак с правой. У меня словно сердце остановилось, дыхание перебило, я отлетел вперёд и, споткнувшись о приступок «подиума» водительского угла, плюхнулся на попу. Белов не сильно толкнул меня ладонью в спину:
– Хватит тут кувыркаться, я так не могу управлять автобусом.
Я, наконец, продышался, стёр выдавленные кратковременным удушьем слёзы и опять попытался напасть на Колю, но меня за шею поймал гигантский питон бицепса Толи. Он как котёнка затащил меня на свои колени, продолжая душить, я двумя руками пытался отжать его локоть, но не мог даже остановить медленное сжатие своей шеи, и когда я уже стал хрипеть, дёргаясь во все стороны, а глаза снова заволокло слезой и болью, Толян чуть ослабил смертельного питона и своим монотонным голосом сказал:
– Не дёргайся, я одиннадцать человек задушил этой рукой. Сиди здесь, не дёргайся, сказал, убью. – И легким полупинком катапультировал меня на соседнее с ним сидение, к окошку.
Я тёр шею и проталкивал воздух через какие-то камни в горле, мне казалось, кадык у меня образовался не наружу, а внутрь. Я ёрзал, пытаясь посмотреть, что там с Машенькой делают или нет!? А Толян, дотянувшись до пепельницы на торпеде, сел обратно и как-то уже по-дружески положил мне свою пудовую руку на плечи:
– Ты дурачок, молодой совсем. Её никто не насилует, пойми это. Она проститутка и ей самой это нравится. И ты сейчас пойди, кинь ей палочку. Че девку не драл что ли ещё?
Что такое «кинуть палочку» я не знал, вернее, знал, но не твёрдо, то ли это значило один раз всунуть в женщину свою письку, то ли совать до тех пор пока поллюция не придёт, а если придет, то куда? Неужели прямо в неё? Но в любом случае я понял его предложение. И отверг тотчас, хотя внутренний голос мне шептал – попробуй, если ей действительно нравится, она же поцеловать тебя сама хотела. Она так прекрасна, я за то, чтобы только целоваться с ней и потрогать её груди, готов отдать свой мотоцикл Паннония насовсем! Но я стесняюсь, и ещё не решил для себя, насилуют её или нет. Возможно, я просто боюсь быть побитым, а может, просто понимаю, что мне с ними не сладить. Эти мысли успокоили меня.
Толя тоже снова погрузился в себя и окаменел, глядя в никуда, словно остекленелоглазый крокодил, готовый в любую секунду стать резким и смертельно опасным.
А мои мысли вернулись в школу в восьмой класс. Годом раньше у нас появилась оригинальная учительница химии, она же и биологии, Захарова, которая как-то быстро вышла замуж за худосочного очкарика трудовика Власова и стала Власовой, за что ей огромное спасибо, ибо очкарик этот почему-то сразу ушёл из школы. Трудовик Власов по прозвищу Волос был ненастоящий – разве у настоящего трудовика могут быть тонкие пальцы и белые руки? И учил он только электротехнике. До него был Асломазов армянин или азер, Асломаз, короче, он был настоящим, но смешным – «отьвертка надо держать за рючка, а не за сам отьвертка, и нажимать, да? нельзя простё тяк крутить, да?» А после Волоса пришел Сан Саныч, ноги колесом, ботинки протоптаны мизинцами наружу, осанка фривольного военного. Лучшим из учеников он разрешал называть себя «товпрапорщик». Вот это самый настоящий трудовик – руки огромные, пальцы ловкие, всё в его руках кипело и делалось само собой, молоток гвозди и рейки летали как у жонглёра в цирке, ящик для почтовой посылки он делал за пять минут. У нас была халтура – практика после уроков, и нам даже деньги платили за ящики, то ли 30 копеек, то ли 15 за штуку.
Так вот, биологичка Власова Наталья, отчество забыл, в восьмом классе ввела раздельное занятие для девочек и мальчиков по тем заветным страницам анатомии, где голые в чертёжном разрезе дядьки и тётьки были отведены на самостоятельное изучение. Посещаемость этих дополнительных занятий была 110%, так как из других школ приходили. Я помню весь краснощёкий класс мальчишек, помню её румянец и странно сверкающие глаза, и то, что можно было спросить вообще всё, что хочешь знать о мужчинах и женщинах. Но литературу, которую она рекомендовала почитать, я не читал. Прочёл лишь одну книгу «Суламифь», но ничего конкретного не запомнил, так, в розовом тумане что-то о «ласке богов», меня с ума сводило то, что можно и нужно языком лизать у женщины там.... и как это лучше делать. А ещё помнил, как все ржали, хотя смеяться она нам не разрешала, это единственное требование было – не смеяться, но тут даже она сама посмеялась, когда парень из параллельного класса спросил чётко так, внятно: «А, правда, что Некрасов был гомосек сексуалист?» Кто-то заржал сразу, кто-то вслед за Власовой, а когда она поправила, что это одно слово, то и все остальные стали ржать.
Из теоретических познаний в действительность меня выдернули громкие, звонкие пощёчины и странные вскрикивания Маши, вроде как весёлые. Я перевернулся, встал на коленки, через спинку сиденья разглядывая происходящее. Это оказались не пощёчины, а шлепки по попе. Коля поставил её в позу провинившегося ребенка и толкал Машину попку своим торсом, при этом периодически наказывая её шлепками, словно за то, что никак не может через нее перепрыгнуть. А она смотрела в глаза Юрцу, и лицо её не выражало ни гнева, ни страданий. Юрик гладил её по голове, что-то шептал и пытался засунуть палец в её красивый рот.
Потом этот тертый зэчара удумал что-то «богопротивное», вынул свой член (я его хорошо разглядел в свете фонарей с трассы) – мерзко толстый, огромный, сделал его ещё более противным, смачно сплюнув себе в ладонь и растерев слюну по блестящей, невероятного размера головке, и неожиданно аккуратно, как будто только что не шлепал провинившуюся Машу, а как примерный комсомолец уважительно сует листок голосования в красную урну на выборах, стал засовывать свой оплёванный член в Машину урну голого сования. А она вдруг выгнулась и застонала по-настоящему громко и отчаянно, а, не игриво повизгивая как от шлепков. Я подумал, что у Коли какой-то необыкновенный член, в тюрьме переделанный этими выдумщиками зэками, и от слюны он распух, и ей стало больно. Коля не спешил, прижался вплотную к ней, его живот нависал над ее попой, закрывая её божественно красивые закругления, и поглаживая по спине, стал её жалеть – тихо, тихо, девочка, тихо тихо… А потом опять стал двигаться, наращивая темп. Машенька резко вскидывала голову от каждого его толчка, и на её лице стала появляться полу улыбка, и она вдруг хрипловато сладко проворковала: «Мдаа, даа…» Видимо, мазохистка, – подумал я. Я уже знал, что есть садисты и мазохисты, как в мультике про придворных подлиз, просящих пионера, попавшего во дворец, ещё и ещё стегать их попы розгами.