- Еще бы я просил...
- О чем? - вспомнила свои слова Лека.
- Чтоб вы не ездили верхом,
Как мальчик... Чтобы слишком крупной
Тайком от короля игры
Не затевали б... - продекламировала Вишня.
Лека не помнила ответа, и поэтому просто спросила:
- Как ты думаешь, в замке Левенхоф катают на лошади?
Замок Левенхоф возвышался над городом, словно гнездо шизофренической птицы. Автобус подбирался к замку скалистыми извилистыми тропами, Вишня и Лека смотрели в окошко - на море внизу - и боялись, что один неверный поворот руля - и экскурсанты рухнут если не в пропасть, то в овраг. У водителя играло мерзопакостное радио, и по салону разносилось что-то вроде: "Нажми на кнопку - получишь результат..."
- Я как-то познакомилась с курсантом, - вспомнила Лека, - он говорил, что они под эту песню маршировали в сортир.
- А обратно? - уточнила Вишня.
- Кто знает... может - "Казанова, Казанова?" - предположила Лека.
Автобус вкатился в небольшой парк - а замок нависал уже близко-близко, серый и мрачный, как готическая страшилка.
- Пламенеющая готика, - предположил Павел, но Марк тут же отрезал:
- Мимо. Раннее барокко, с претензией на романский стиль.
Автобус остановился посреди парка, перед замковыми воротами, двери-гармошки разъехались, и туристы выкатились на улицу. Лека и Вишня вышли последними, когда экскурсовод уже повел за собой начало хвостообразной процессии - к воротам.
- Не отставайте! - Марк обернулся на мгновение и тут же побежал догонять остальных.
Лека и Вишня плелись в самом хвосте, и экскурсовода не слушали - Лека высматривала в парке лошадь, а Вишня просто скучала. Экскурсия вползла в замок и растеклась по холлу. Экскурсовод вещал об особенностях архитектурных стилей, а Лека спросила:
- Нам покажут мумию? - спросила она Марка, но услышали все. Марк прижал палец к губам:
- Т-с-с, всему свое время.
"Не покажут" - подумала Вишня. Туристы брели по залам - чем дальше, тем больше вокруг было золотого.
- Барокко вытесняет готику, - прокомментировал Марк.
В главном зале - он, кажется, так и назывался, как в простых семьях большую комнату называют попросту "зал" - золотым было уже просто все. Над позолоченным камином стояли золотые часы, и на часах дежурили два золотых, зеркально блестящих то ли кавалера, то ли херувима. На одной стене висели два портрета, мужской и женский, на другой - овальные золотистые зеркала.
- Перед вами так называемые "прелестные" зеркала, - продекламировал экскурсовод, - амальгама на них нанесена особым образом, и отражение усиливает привлекательность смотрящего.
Туристы тут же ринулись любоваться на себя, а Лека - та давно уже причесывалась перед одним из "прелестных" зеркал, взбивая свои спиральные кудряшки.
- Особой разницы не вижу, - произнесла она скептически, - но я буду приезжать сюда причесываться.
- Тебе ближе будет дойти до универмага, - отвечала вредная Вишня, - там тоже есть зеркала. Хоть и не очень-то прелестные.
- А теперь познакомьтесь с господами Левенхоф, - продолжил экскурсовод, указывая на портреты, - перед вами Пауль Казимир фон Левенхоф и Мария Готлиба фон Левенхоф, его супруга...
- Как барашки, - умилилась Лека.
Господа Левенхофы и в самом деле напоминали барашков, или куртуазных пастушков - наверное, позировали в маскарадных нарядах. Личики у обоих были белые и гладкие, щечки румяные, глазки темные и внимательные.
- Как брат и сестра, - сказала Вишня.
- Это оттого, что они оба накрашены, - шепотом предположил Павел.
Экскурсовод уже рассказывал, какие господа были на самом деле сволочи и угнетатели, и как пили кровь из трудового народа. Часы на камине набрались храбрости и заиграли. Пастушки на часах закружились в синхронном танце. Девочки переглянулись.
- Менуэт! - произнесли они одновременно, и Вишня поклонилась, сложно взмахнув панамой, а Лека присела и протянула ей руку. Они сделали несколько плавных, согласованных па в кругу изумленно расступившихся туристов. Часы пробили три и замолкли. Вишня церемонно поцеловала партнерше руку и вернула панаму на голову. Кое-кто даже зааплодировал.
- Очаровательно, юные дамы, - похвалил экскурсовод, и Лека тут же сморщилась, - А теперь прошу всех спуститься на нижний этаж, можно сказать, в подвал - нам предстоит увидеть склеп.
- Мумия, - Вишня многообещающе подняла брови, но Лека уже смотрела в окно:
- Там лошадь. Отцы, я хочу кататься на лошади, и гори эта мумия синим пламенем.
По парку на белой лошади катали пятилетнего флегматического ребенка. Отцы и Лека убежали кататься тоже, а Вишня побрела вслед за экскурсией - верховая езда вызывала в ней священный трепет. За свою жизнь Вишня падала с коня столько же, сколько на него садилась, а однажды умудрилась даже свалиться с пони - это было особенно унизительно.
В склепе господ Левенхоф было темно и прохладно. Гробы, огромные, как крылатые ракеты, стояли вдоль прохода рядами. Стояли они на когтистых львиных лапах, и Вишня тут же представила, как ночью, когда никто не видит, гробы совершают на этих лапах спортивные забеги. Над одной из гробниц все склонялись и что-то такое внутри разглядывали, Вишня подошла и тоже посмотрела. Лучше бы не смотрела. Верхняя часть гробовой крышки была из стекла, и под стеклом покоилась та самая мумия.
Нет, нельзя сказать, что мумия была страшная. Ленин в мавзолее гораздо противнее. При жизни господин Пауль Казимир Левенхоф был, наверное, весьма симпатичным типом, хоть и не походил ни капли на свой парадный портрет. Он выглядел, как... наверное, как человек после очень долгой болезни. Кожа, желтоватая и почти прозрачная, обтягивала хищное лицо с резкими чертами и выдающимся носом, и видно было, что под веками нет глаз, только пустые впадины. И лицо это хранило выражение то ли удивления, то ли печали, наверное, из-за высоких, как готические арки, бровей - и мумия пронесла это выражение через все сотни лет своего смертного покоя. Руки, тонкие и черные, как птичьи лапы, держали крест. Белые волосы - или то был парик? - волнами закрывали уши, и слава богу - только ушей его Вишне и не хватало. Вишня смотрела, наверное, минут пять - такой он был красивый и страшный.
"Имейте в виду, что при создании визуального образа существующего знакомого вам человека, тульпа скорее всего получит часть его характера, даже если сами вы этого не хотели" - вспомнила Вишня цитату из книги. Она шла по проходу между гробами, попиравшими своими лапами свет, и было ей весело и страшно, как в той песне. И, как только она шагнула на улицу, под неяркое солнце, и зажмурилась, и, как в пелене, увидела парк, и деревья, и лошадь - тульпа ответила. Вишня услышала ответ как тепло, как в книге "Убить пересмешника" дети описывали "жар-пар", внезапное жаркое влажное облако, вдруг окутывающее одинокого пешехода. Кажется, в книге так приходили неупокоенные души.
Вечером отцы и Лека отправились гулять в город. Вишню то ли продуло утром на пляже, то ли тошнило после созерцания мумии - она осталась в палатке, завернулась в спальный мешок и с упоением принялась за книгу. Книга бесстыдно сулила - "тульпа изменит вашу жизнь". Вишне очень хотелось бы изменить свою жизнь и хотя бы раз в этой жизни сходить, например, на свидание. Все-таки виной нездорового состояния оказалась не мумия, а утренняя вода в ухе, после экстремального купания. Ухо заныло, голова заболела, Вишня отложила книгу, закрыла глаза и начала представлять себе вондер.
Три ступеньки, как и договаривались. Три ступеньки вверх - мы же не хотим оказаться в подвале. В склепе господ Левенхоф. И - каков сюрприз! - мы попадаем в гостиную, тех же самых господ Левенхоф. Хорошо, принято. Здесь красиво. Шторы задернуты, горят свечи. В тех самых, как оленьи рога, подсвечниках, что сиротливо пустовали во время экскурсии. Камин, господа на портретах. Херувимы на часах - в отблесках дрожащего пламени. Стены в комнате отчего-то цвета бутылочного стекла - они не были такие, но ладно. Вишня подходит к одному из "прелестных" зеркал и видит в нем себя - такую же, как в жизни и, увы, ничуть не лучше. В панаме, в очках и в дурацком коротком комбезе. Шаги по коридору - пока вдалеке. У этой его обуви определенно есть каблук. Будет ли звон шпор? Не надо, пусть он не носит шпоры, пусть он жалеет своих лошадей - как князь Олег. Или как Калигула. Шаги все ближе - гулкие, безо всякого звона. Тульпа изменит вашу жизнь. И у Вишни в кои-то веки случится свидание. Пусть даже с частью себя.
Вишня закрывает глаза - она еще не придумала до конца, кого же хочет видеть за своей спиной. А кого попало видеть не хочется. Страшно разочароваться. Шаги смолкают - совсем рядом. И Вишня чувствует спиной - тепло. Без одобрения - просто тепло. И любопытство. Ты забавная. Это пока не его голос, это собственный голос внутри головы. Спасибо, что пригласила. Ты совсем еще ребенок. Посмотри же на меня...
Вишня открыла глаза - не Вишня из сна, а настоящая Вишня, в палатке. Еще светло, и никто пока не вернулся. Нужно будет дать ему голос, и внешность - как у того капитана, или у Лозэна из исторической энциклопедии, или даже немного - господина Левенхофа, только лучше представить все-таки, какие у него могли бы быть глаза. Вишня задумалась и сама не заметила, как уснула - на этот раз обычным, не тульповодским, сном, и снилась ей обычная подростковая ерунда.
- Красный мяч летит по песку, догоняет мою тоску, - экспромтом прочитала Лека. Она умела разговаривать иногда хоть и плохими, но стихами - так, наверное, проступали на поверхность пресловутые двести пунктов интеллекта.
Умывание в кемпинге напоминало фильмы про концлагерь - дощатый барак с четырьмя рукомойниками, и к каждому длинная очередь. Девочки почистили зубы и отправились на пляж - пока отцы готовили завтрак. После вчерашнего купания у Вишни стреляло в ухе и ломило все тело, она сидела на своем полотенце, сложив по-турецки длинные ноги, и с ненавистью смотрела в набегающие волны. Лека уже искупалась в свинцовом море и теперь отчаянно мерзла - вода с мокрых кончиков волос стекала ей за шиворот. Неподалеку мамаша бросала младенцу красный мяч - это и послужило катализатором для экспромта. Ветер, галька, будто чешуя океанской рыбы, мяч - красное на сером, как на картине Хоппера.
Вишня не стала рассказывать Леке про тульпу, и вообще решила, что не стоит делиться своими сомнительными успехами - Лека может решить, что Вишня шизофреник.
- Ты пишешь стихи? - спросила Вишня, нащупав наугад - тему, которая окажется для Леки - как тульпа для самой Вишни.
- Пишу, - легко призналась Лека, - особенно на географии и на истории. Раньше разрисовывала учебник, но это непродуктивно.
- Не оставит культурного следа? - подсказала Вишня.
- Ага, - согласилась Лека.
- А здесь тебе сочиняется? - спросила Вишня.
- Почти нет. Только когда мы были в костеле - что-то такое сложилось, - Лека заметно смутилась.
- Прочитай!
- Стесняюсь...
- Ну У! - Вишня сделала обеими руками жест - как служат маленькие собачки, Лека рассмеялась и прочитала:
Она танцует с черным домино
В пустом проходе зрительного зала
Под музыку старинного хорала
В соборах запрещенного давно.
Жить скушно в мире гулком и пустом.
Жрецы мертвы, осиротели храмы.
На ней перчатки, прячущие шрамы,
И платье со змеящимся хвостом.
- Про меня, да? - восхитилась Вишня, - Домино - это же мой Лозэн? А какой это размер - анапест?
- Понятия не имею, - пробурчала красная Лека, - я не знаю размеры...
По пляжу медленно шли два парня - местные, судя по шортам и высокомерным физиономиям. Им было лет по шестнадцать, не больше. Они дефилировали по краю моря, почти в набегавшей волне, и бросали презрительные взгляды на расположившихся вдоль берега туристов - на мамаш с детьми, и на разминающихся пожилых физкультурников в спортивненьком. Красный мяч жизнерадостно ударил их по ногам и тут же милостиво был послан обратно.
- Круче только дуче, - прокомментировала парней Лека.
Парни приблизились, и Лека заулыбалась им своей коронной улыбкой. Вишня, наоборот, надулась - она не верила в свою удачу даже в паре с Лекой. Парни переглянулись, оценили Лекино дружелюбие, и подошли, явно преодолевая внутреннее сопротивление. Они двигались, как очень молодые кони, грациозно, порывисто и немного нелепо. Лека внимательно смотрела на них - снизу вверх, а Вишня, наоборот, смотрела куда-то в сторону.
- Прикурить не найдется? - спросил наиболее смелый.
- Мы некурящие, - гордо отозвалась Лека.
- Правильно, - одобрил собеседник, - А можно с вами познакомиться?
- Да легко, - разрешила Лека.
- Марек, - представился один.
- Казик, - представился второй.
- Ольга, - назвала свое полное имя Лека - в назидание Мареку и Казику.
- Лавиния, - пробормотала сквозь зубы Вишня. Так уж ее звали - Лавиния - Лавровишня - Вишня.
- Завтра на площадке за кемпингом - дискотэка, - поведал тот, который Марек, - дамы, вы идете?
- А что еще тут делать? - отвечала Лека, - Скукотища же. Так что да, идем.
- Тогда до встречи, - неуклюже поклонился Марек, - на дискотэке. Оревуар.
- Цзай дзян, - отозвалась Лека.
- Ты их обругала? - с надеждой спросила Вишня, провожая взглядом удаляющиеся спины.
- Нет, попрощалась по-китайски. Зуб за зуб, глаз за глаз.
- У нас свидание, - вздохнула мечтательно Вишня, - поистине, тульпа меняет вашу жизнь.
- А ты что - вызывала? - спросила Лека, - Я-то забросила это дело. Скука.
- Вызывала, - мрачно призналась Вишня, - На свою голову. Пойдем завтракать, нас уже, наверное, заждались.
- Тебе который больше нравится - Марек или Казик?
- Никоторый, я на них не смотрела. Так что можешь выбрать первая - любого.
Ночью, в палатке, когда Лека уже уснула и тихонечко сопела под боком, в своем спальном мешке - Вишня все не могла сомкнуть глаз. Она уже знала все - и внешность, и голос. Синие глаза книжного капитана, его же черные кудри и цвет кожи - смесь персикового, янтарного и чуть-чуть орехового. Вишня видела такой цвет лица у одного болгарского студента и поэтому очень хорошо его себе представляла - у таких мужчин еще к вечеру на лицо ложится сиреневатая тень от быстро отрастающей щетины. Вишня считала, что это обалдеть как красиво. Голос - мягкий, с французским акцентом, это уже от герцога Лозэна, он же собирался в Россию к Екатерине - значит, учил язык. И точеный профиль господина Левенхоф, его чуть приподнятые удивленные брови, эту его постмортем-гримасу Вишня все никак не могла забыть. А имя - пусть придумает себе сам. Хорошая задачка для подсознательного.
Три ступени - вверх - и открывается дверь. И спектакль продолжается с того самого места, где был прерван - Вишня стоит перед зеркалом, глаза ее закрыты, и тепло за ее спиной. Обжигающая волна - интереса, любопытства. Симпатии? Вишня слышит за спиной один осторожный шаг, навстречу, и две горячие ладони ложатся на ее плечи. Здравствуй. Лавиния. "Есть контакт" - думает Вишня. Она приоткрывает глаза - это так забавно, открывать и закрывать глаза, но в собственном сне - и горячие руки скользят с ее плеч, огненным кольцом обхватывают ее и чуть-чуть толкают назад, и затылок ее упирается, кажется, в его ключицу. Он очень высокий. И теплый. У тебя смешная шляпа.
- Не говори в моей голове, - просит Вишня, - говори со мной так.
Сквозь ресницы она видит его руки, наполовину скрытые манжетами. Это черно-серебряный испанский камзол капитана, из книжки. И его же испанские кружева. Кисти рук крупные, но и не медвежьи лапы, и почти на каждом пальце - причудливый перстень. Это барокко, да. Тогда все так ходили.
- Хорошо, Лавиния, - этот голос старается быть мягким, и стесняется быть громким, быть самим собой, но может он и грохотать, как обвал в горах, - Посмотри же на меня. На нас с тобой.
- Ты - это я, - напоминает Вишня.
- Не совсем. Уже - не совсем, - у него есть акцент, французский ли - кто знает? Вишня открывает глаза - и ощущает скромную гордость демиурга. Он потрясающий. Даже если таким его делает "прелестное" зеркало - но зеркало же не в силах сделать красивее саму Вишню. Он очень высокий, в черно-серебряном, как и было задумано. Очень черные волосы, но не локонами, они собраны в хвост, закрывающий уши. Глаза не получились синими - наверное, вмешался подсознательный ценз, внутренний борец с пошлостью - они черные, и приподняты к вискам, как у дракона, как у остзейского барона, как у нюренбергской куклы. Все остальное - такое, как и было задумано. Цвет лица, хищный профиль, трагические брови. Вишня чувствует себя, как ребенок на новом году, под елкой с подарками - и это все - мне?