- Помогает? - наконец спросил господин с позолоченным кольцом, и непонятно было, чего в вопросе больше: издевки или сочувствия.
- Совсем не излечивает, - серьёзно ответил пеплоглотатель. - На данный момент нейтрализует лишнюю кислоту в желудке. Боль проходит, к сожалению, болезнь остаётся.
- Мой вам добрый совет, - подал голос господин с арбузным животом. - Попробуйте во время приступа массировать ножку завитка уха, прижать до боли и держать, изжога затихает в течение одной-двух минут. Способ проверенный.
- Зачем же зачем глотать пепел, терзать организм экспериментами? - вступил в разговор плюгавец. - Я слышал, есть очень хорошее временное средство от изжоги - это жареные семечки.
Беседа плавно изменила свое течение, перейдя с проблем большевизма и революции к проблемам здоровья и познаниям собеседников в народной медицине.
Сидящий в углу пожилой франт между тем закончил трапезу, выложил на стол деньги, добавив положенные чайные половому, не спеша вглядываясь в лицо плюгавца, поймал его взгляд и легким движением глаз показал на входную дверь. После чего степенно поднялся и покинул заведение. По улице шел не спеша, пьяно покачиваясь, ни сколько, однако, не сомневаясь, что через положенные конспиративные десять минут плюгавец нагонит его.
- Однако, Иван Николаевич! - восхитился тот вместо приветствия. - Я подумал поначалу: ошибся, потом смотрю - нет, ты это! И впрямь никого не боишься!
Пожилой ловелас резко повернулся. Произошедшие с ним трансформации оказались столь неожиданны, что могли привести в оторопь любого. Великовозрастный, изрядно выпивший франт стремительно помолодел лет на тридцать, превратившись в молодого жесткого мужика с пронзительно резким взглядом и энергией готовой распрямиться пружины. Сейчас он весьма походил на того, плакатного матроса, и его франтоватый костюм смотрелся совершенно безвкусной декорацией.
- Почему я до сих пор терплю твои выходки? - спросил он с ледяной злобой в голосе. Любого другого интонации бывшего франта могли привести в состояние кратковременного шока, но плюгавец лишь задорно, хотя и беззвучно, расхохотался.
-Потому что нужен я тебе, Иван Николаевич. Потому что любишь меня, уважаешь... Я ведь предан, как старый верный пёс. И не революции, а тебе лично. Потому что - мужик ты настоящий, сурьёзный, не то, что остальные балаболы.
- Много говоришь.
- Э, Николаич, ничего-то ты не понимаешь в азарте и радостях жизни, - улыбнулся плюгавец. - Какое не сравнимое ни с чем удовольствие можно получить, если говорить подобные антибольшевистские речи в присутствии главного городского чекиста и знать, что за это ничего не будет. Оцени только!
- Я оценил, - хмуро проговорил Иван Николаевич, вяло рассматривая пыльные ботинки плюгавца. - Особенно то, что мы, большевики, это триппер, который завезли в Россию интервенты. Переусердствовать не боишься? - он поднял взгляд и пристально взглянул в лучащиеся шальным азартом глаза плюгавца. - Ладно, давай о деле. Что узнал?
В глазах плюгавца плескалась поистине щенячья преданность хозяину, и даже восторг одной лишь возможности служения ему.
- Среди ваших агент контрразведки. Провокатор.
- Я знаю, - кивнул Иван Николаевич. - Даже знаю, кто.
Новость неожиданной не являлась, более странным было то, что об агенте известно плюгавцу.
- Нет, не знаешь, - убежденно протянул тот. - Кого-то еще Петр Петрович Никольский к вам внедрил, причем не на рядовую должность. Или завербовал. В общем, как я узнал, агент где-то рядом с тобой, весьма близко. Так что поостерегись, Иван Николаевич, очень тебя прошу. А то мне неуютно делается.
- Откуда узнал? - резко перебил бывший пожилой ловелас.
- Случайно.
- Случайно? Ну-ка, ну-ка, поподробнее рассказывай, не очень-то я верю в подобные случайности.
- Почему? Ты же знаешь, какое множество источников информации у меня имеется. Штабс-капитан Соловьев деликатно сообщил в качестве анонса для будущей статьи: контрразведка проводит уникальную операцию по обезвреживанию большевистского сатрапа Троянова. В ближайшем его окружении ныне имеется такой замечательный агент, что Троянову и в голову не придет его подозревать, а весьма скоро бывший чекист будет схвачен и торжественно повешен на городской площади.
- Просто так сообщил, ни с того ни с сего?
- Ну что ты, Иван Николаевич, кто ж такое просто так сообщает. Он вчера изрядно выпивши был, говорил много всяческого. Дескать, пока что к тебе различную шелупонь засылали, рабочих, мастеровых, сочувствующих. А теперь агента лично Пётр Петрович подготовил, ценнейший сотрудник, золотой контрразведывательный фонд!
- Действительно офицер пьян был или прикидывался?
- Куда уж там прикидываться! Лыка почти не вязал, не соображал, что несёт. В "Садах Пальмиры" вчера чудесная гулянка приключилась, все были в изрядном подпитии. Потому, сегодня, наверное, даже и не упомнит, что и кому говорил.
- Так может быть, просто пьяный треп? Выдавал желаемое за действительное? Нет на самом деле никакого агента?
- Возможно, конечно, хотя и не слишком похоже! Господин штабс-капитан очень искренен был, просто не мог в себе удержать. Что у трезвого на уме - то, сам понимаешь, у пьяного на языке.
Ивана Николаевича всегда восхищала самоуверенность дилетантов, мнящих себя профессионалами.
- Знаешь, друг ситный, с чего ты подумал, что штабс-капитан до такой степени напился, что себя не контролировал? Он же контрразведчик, профессионал. От меня, между прочим, тоже вином разит, я специально две рюмки принял для запаху. И Соловьев мог то же самое проделать. Эта комбинация весьма похожа на то, что тебя пытаются вычислить. Не конкретно тебя, успокойся, просто ищут источник утечки информации. Широким гребнем. В самых различных местах разные люди случайно пробалтываются некоторым субъектам, в отношении коих возникают подозрения, а потом контрразведка ждет результатов. И по результату выясняет, кто на нас работает. Контригра называется. О таком не задумывался?
- Меня подозревают? - акцент был сделан на слово "меня", словно плюгавец являлся человеком ни при каких обстоятельствах не могущим попасть под подозрение.
- Не исключено. Большевиков ругаешь страстно, с вдохновением, чересчур изобретательно. Конечно, обидела тебя Советская власть, однако же, великого ущерба не нанесла, лишь попугала. Потому, я бы на месте Никольского, тебя со счетов не сбрасывал. Понимаешь, о чем я?
- Брось, Николаич! - видно было, что агент растерян. - Всю жизнь вас ругаю - и до сей поры все благополучно было...
- Вот это и подозрительно, - сказал Троянов. - Потому повторяю ещё раз: предельная осторожность.
Плюгавец, в миру Постников Афанасий Васильевич, был весьма едким репортёром "Новоелизаветинского вестника", славился своими скандальными публикациями. Даже за зыбкой тенью сенсации готов был ринуться, очертя голову, в пасть разъяренного медведя, потому, уже при Советах, его репортажи вполне можно было расценить как контрреволюционную агитацию и чересчур едкую критику большевистской власти. Редактор "Новоелизаветинский вестника", благополучно переименованного в "Новоелизаветинскую правду", печатать статейки Постникова поостерегся, а чтобы прецедентов впредь не возникало, ничтоже сумняшеся, сообщил в ЧК. Сменивший погибшего Ордынского на посту председателя Житин церемониться с явной контрой ни сколько не собирался и тут же вознамерился передать дело в трибунал. И расстреляли бы неугодного журналиста, как пить дать, но тому повезло несказанно, и попал Постников на допрос к Троянову. Иван Николаевич либералом не был никогда, людей делил лишь на врагов, своих и тех, кого ещё можно сделать своим. Явного врага он в Афанасии Васильевиче не усмотрел, хоть и держал себя репортёришка весьма дерзко и вызывающе, поскольку уже считал себя обречённым и в выражениях не стеснялся. А уж большевиков ненавидел, как говорится, всеми фибрами души. Однако Троянов его действия вражеским почему-то не посчитал, скорее напротив, усмотрел в них некую пользу делу революции, ибо считал, что промахи и недостатки не лакировать нужно, а беспощадно и твердой рукой исправлять. Потому, репортёра просто вышвырнул из ЧК, строго наказав прекратить заниматься бессмысленной дурью. Житин, хотя и был, буквально, ошарашен Трояновскими действиями, однако, возражать не посмел. Ибо подсознательно боялся Троянова до душевного трепета. Более того, и Иван Николаевич знал это, его боялись все: и свои, и чужие. Ибо поступал он всегда так, как считал нужным делу революции, без всяких скидок. Ещё больше ошарашен был сам господин Постников, ибо уже приготовился к смерти и в чудесное освобождение поверить просто не мог. Он даже посмел задать наиглупейший в той ситуации вопрос: "Почему вы меня отпускаете? Я ж власти вашей первейший враг и хулитель". Троянов лишь снисходительно и весьма обидно усмехнулся: "Да какой вы враг, гражданин Постников! Про Моську и слона басню читывали? Революция - это слон! А вы, господин хороший, всего лишь Моська, не более того. Ваш визгливый лай революции помешать не может никоим образом. Знаете, собака лает - ветер носит. Вы - нечто вроде лечебного массажа, профилактики от различных заболеваний. Чтобы мы, значит, в расслабленную эйфорию не впадали".
Сильнее обидеть честолюбца было невозможно. Никто и никогда не позволял себе такого обращения с господином Постниковым. Он, вероятно, предпочёл бы пострадать от власти узурпаторов, но над ним лишь посмеялись. В сердцах он заявил Троянову, что слону, возможно, не очень приятно, когда его постоянно облаивают и пытаются укусить. Считавший, что и так потратил излишне много времени на пустое, Троянов на это заявление сообщил, что если господину репортеру освобождение не по вкусу, то по его личному пожеланию, так уж и быть, его вполне можно расстрелять. И вообще, шли бы вы отсюда, любезнейший, не мешали делами заниматься.
Больше всего в жизни господин Постников ненавидел теперь не абстрактную Советскую власть, а именно Троянова. Если б мог - недрогнувшей рукой изничтожил бы. Однако понимал, что чекист прав, и он не способен на активные действия, не сможет, например, выстрелить Троянову в спину, буде представится случай. И недаром говорится, что от любви до ненависти один шаг. Подчиняясь внезапному порыву, после боёв в Дозоровке, ярый противник большевиков, хулитель Советской власти, пострадавший от красного террора, несколько недель укрывал Троянова в своей квартире, пока контрразведчики Петра Петровича Никольского, словно сыскные псы, рыскали по Новоелизаветинску в поисках исчезнувшего чекиста. В общем, как-то само собой вышло, что господин Постников не за страх, а за совесть принялся усердно работать на Троянова. После восстановления законной власти главный редактор "Новоелизаветинской правды", вновь сделавшейся "Новоелизаветинским вестником", как лицо, уличенное в сотрудничестве с ЧК, был не только вышвырнут из газеты, но и подвергся аресту, а господина Постникова с почётом вернули в издательство. И поскольку, по службе тот бывал в таких местах, куда вход простому смертному заказан, то агентом плюгавец был, поистине, бесценным. К тому же, при всей своей скандальности, он обладал ещё и таким весьма милым для журналиста качеством, как конфиденциальность, то есть, никогда не выдавал свои источники информации, потому с ним не страшились откровенничать.
- Про наше сотрудничество знаю только я, - говорил Троянов. - С одной стороны, это, конечно, хорошо, риск провала минимально ничтожен. Но с другой... Если я погибну - наши, когда вернутся, к стенке тебя прислонят за речи крамольные.
Агент красноречиво хмыкал:
- Вы сначала вернитесь...
- В этом можешь не сомневаться, - Троянов отвечал жестко, ибо ни капли не сомневался в конечной победе.
- Продолжай работать, только пыл поумерь слегка, - инструктировал он плюгавца. - Будем надеяться, что я краски сгущаю, но ты по сторонам всё-таки поглядывай. Теперь еще один вопрос. Ты никогда не слышал такой фамилии: штабс-капитан Северианов?
- Нет.
- Специально расспрашивать не нужно ни в коем случае. Просто, если промелькнет в разговоре - запоминай. Кто сказал и что именно. Разговор не поддерживай, это может быть ловушкой, просто обрати внимание? Возможно, доведётся услышать нечто важное, - он замолчал на секунду, пожевал в задумчивости губами. - А может, и нет. Желаю удачи! - Троянов протянул плюгавцу руку, и тот пожал её с излишней страстностью.
Через несколько минут Иван Николаевич снова превратился в изъеденного молью жизни пожилого ловеласа: спина сгорбилась, походка сделалась по-стариковски шаркающей, и узнать в нём бывшего заместителя председателя Новоелизаветинской ЧК стало совершенно невозможно.
Как ни странно, но основы гримирования и маскировки преподал ему не филер-наблюдатель сыскной полиции, не свой брат-сослуживец из армейской разведки и даже не большевик-подпольщик с дореволюционным стажем Ордынский, а старейший актер Новоелизаветинского театра "Парнас" и бессменный любимец публики Иван Иванович Соколовский. "Не пытайтесь изменить внешность с помощью дешёвых приемчиков, так всеми любимых клееных фальшивых бород и усов, либо ватных шариков за щеками, хотя и эти милые мелочи имеют значение. Меняйте сам образ! Вживайтесь в него, представляйте себя не чекистом, а, допустим, промотавшимся игроком, или растратившим былой пыл старым козлом, который до женского пола весьма большой охотчик, но в силу возраста уже не может предаваться прелестям любви, и оттого безмерно страдает, потому вечно пребывает в состоянии злом и ненавидящим молодых повес, могущих то, чего он лишён. Проникнитесь этими мыслями, дорогой Иван Николаевич, даже если Вам это противно и противоречит Вашим принципам. Наклеенные усы не смогут сильно изменить Вашу внешность, а вот вживание в образ роли - сделает Вас совершенно другим человеком". Он же познакомил Ивана Николаевича с замечательной дамой изрядного возраста, Ольгой Васильевной Николаевой, старейшим гримером театра. Госпожа Николаева, вернее, тогда ещё товарищ Николаева преподала воистину безмерной ценности уроки, как с помощью подручных материалов совершенно изменить и состарить лицо и руки. "Молодость - сродни чистоте и непорочности, - говорила Ольга Васильевна, мягко колдуя над его щеками и подбородком. - Юность не требует большого ухода: достаточно просто соблюдать некие нормы и правила гигиены - и всегда будете желанны. А вот с возрастом плоть увядает, и приходится пускаться на многие ухищрения, дабы поддерживать себя в форме. Меняйте не внешность - меняйте возраст, милостивый государь (Ольга Васильевна так и не научилась выговаривать слово товарищ), и будете совершенно инкогнито даже рядом с человеком, который достаточно хорошо Вас знает".
И все же свободно перемещаться по городу, когда тебя усиленно разыскивают, было, по меньшей мере, неосмотрительно.
Троянов ускорил шаг: до встречи с "Хмурым" времени оставалось всего ничего, а слова агента вызвали нехорошее предчувствие.
Глава 19
Вопреки возможным ожиданиям, Петр Петрович Никольский не кричал, не топал ногами и не брызгал слюной. Он рассматривал всю троицу с невозмутимой джентльменской вежливостью и любопытством ученого-исследователя, обнаружившего диковинный артефакт. Жорж с виноватым видом стоял в центре кабинета безмолвной статуей всем неудачливым бедолагам и невезучим горемыкам. Настя опустила глаза, созерцая причудливые переплетения коверных узоров, лишь Северианов, как всегда, выглядел хладнокровно спокойным и даже слегка равнодушным. Пауза затягивалась, Петр Петрович не спеша поднялся, прошелся по кабинету, без нужды поправил тяжелую бархатную портьеру, лениво распахнул дверцы шкафа, извлек початую бутылку коньяка и три фужера. Забулькала янтарная жидкость, тонкий, едва уловимый аромат дуба, дорогого табака, ванили, сушёной груши и шоколада мягко распространился над столом. Петр Петрович с наслаждением выпил, кивнул присутствующим.
- До дна! Это приказ!
Жорж махнул порцию залпом, Настя также не посмела ослушаться, Северианову Никольский угощения не предлагал, держа в памяти, что штабс-капитан не употребляет. Огненная жидкость обожгла горло, Настя с непривычки закашлялась, казалось, проглотила ароматную порцию пламени.
- Что прикажете с вами делать? - задал риторический вопрос Петр Петрович. Голос его был сух и холоден. - Георгия Антониновича - под арест, Анастасию Александровну - назад, в Петроград, к красным, а господину штабс-капитану со всем возможным усердием искать Троянова, прочих ошметков большевистского режима и в дела, не имеющие касательства к порученному, не впутываться? Так, нет? Молчите? Ну, ну!
Петр Петрович повторно разлил коньяк, кивнул собеседниками.
- Давайте, без разговоров! Для снятия стресса. - С аппетитом выпил сам, поскрипел сапогами, раскачиваясь с пятки на носок, и продолжил: - Что сделано, то сделано. Было бы гораздо хуже вместо бандитских трупов получить убиенных Жоржа и Анастасию. Не морщитесь, все могло закончиться именно так! Но, к счастью, ничего страшного и непоправимого не произошло, все живы - здоровы, а банда ликвидирована. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и раскаиваться. Как, кстати, вы оказались в Гусилище?