Телефонный звонок прервал его размышления. Он снял трубку и услышал нерешительный голос Зойки.
- Дмитрий Вадимович, здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, нормально, - ответил Димка. - А вы как?
- Я хотела извиниться. Мне так неудобно. Кажется, я вчера вела себя слишком раскованно, - вместо ответа замямлила Зойка.
- Правда? А я что-то и не заметил, - мастерски соврал Димка.
- В самом деле? А мне так неловко... Может, вам нужна помощь?
- Вы о чем, Зоя? - на этот раз искренне удивился он.
- Мы же вчера такой беспорядок учинили. И посуда грязная осталась...
- Спасибо, Зоя, я уже со всем справился.
- Сами? Один? - недоверчиво спросила она.
- Не беспокойтесь, все в порядке. Вы извините, у меня тут чайник кипит...
- Да-да, до свиданья, - разочарованно протянула Зойка.
- Всего хорошего, - и Димка положил трубку. "Ничего не поделаешь, иногда приходится и соврать. Она неплохая, эта Зойка, с ней вполне можно общаться. Только вот в последнее время ее взгляды просто преследуют меня. Я понимаю, все я понимаю, но к серьезным отношениям, кажется, еще не готов. Тем более, к семейной жизни. Ну вот никак не чувствую потребности, - размышлял Димка, относя посуду на кухню и ополаскивая ее. - Мне ведь неплохо живется в своей семье. А, может, просто не встретилась та, которая станет необходимой. Как это отец любит говорить: "не женись на женщине, с которой можно жить, женись на той, без которой жить не можешь".
Привыкший контролировать свое время Димка отметил про себя, что Ленка уйдет на шейпинг примерно через час. У него есть время продолжить увлекательное занятие.
- Ну, что тут у нас интересного, - сказал он вслух, открывая серую папку.
"БУБЛИКИ НА ТРАВЕ"
Сон повторялся с пугающей настойчивостью. Кто он, этот человек, Настя не знала. Она видела его только во сне. Одно и то же незнакомое лицо, которое приближалось в ней совсем близко. Этот человек всегда что-то говорил ей, почти кричал, но Настя не слышала, не понимала. Силясь различить хотя бы одно слово по движениям губ, она вся напрягалась, начинала метаться в постели, что-то несвязно бормотать, пока не пробуждалась...
В комнате было еще темно, но рассвет уже прокрадывался сквозь широкое окно, едва высвечивая встречающиеся на своем пути предметы, светлеющие стены, лица спящих девушек.
Настя лежала неподвижно, постепенно приходя в себя.
"Даже во сне, даже во сне, - с отчаянием думала она. - Неужели так будет всегда, всю жизнь?"
Ей стало тоскливо, захотелось плакать, но она боялась разбудить спящих соседок по комнате.
Насте шел двадцатый год. Она была тиха, застенчива, молчалива. В споры никогда не вступала, но и во всеобщем веселье оставалась безучастной, только слабо улыбалась, глядя на всех огромными серыми глазами. Задушевных подруг у нее не было, но отношения со всеми были хорошие, добрые.
Настя работала на фабрике и жила в фабричном общежитии, а по выходным ездила в деревню навестить больного отца.
Лежа в седеющей темноте с широко раскрытыми глазами, Настя вдруг уловила теплый хлебный запах. Пахли бублики, которые она еще с вечера купила для отца и положила на тумбочку рядом с кроватью. Она осторожно привстала, взяла один и с наслаждением, словно это был цветок, стала вдыхать такой родной, с детства любимый запах. Он всегда почему-то напоминал ей именно детство, далекие счастливые дни. Она ясно видела перед собой и дом, и лес, и поле, и навеки оставшуюся молодой мать. Ей слышался почти забытый шелест листвы, шепот сосен, шуршанье травы под босыми ногами и звон ребячьих голосов над озером.
Так и уснула Настя с улыбкой на губах, крепко сжимая в руке душистый золотой бублик...
Беда случилась, когда Насте шел восьмой год. В знойный и душный июльский день косили они с матерью траву на лугу. Косила, конечно, мать, а Настя сгребала пахнувшую свежестью зелень и охапками накладывала ее на телегу. Грозу принес невесть откуда налетевший ветер. Крупные прохладные капли тяжело посыпались с помрачневшего вдруг неба. Мать и дочь с визгом и смехом бросились под единственный на лугу раскидистый дуб.
Все произошло мгновенно.
Когда Настя очнулась, она увидела возле себя неподвижно лежавшую мать с почерневшим лицом и застывшим взглядом. И еще ее поразила тишина, стоящая вокруг, хотя снова светило солнце, колыхалась трава от тихого ветра, и в разом просветлевшей вышине резвились ласточки.
Не сразу поняла тогда Настя, что эта единственная молния, сверкнувшая в тот день над лугом, убила ее мать, а Настю лишила слуха.
Но речь у Насти сохранилась, и отец, не теряя надежды, бросился с мольбами к докторам. Однако сделать так ничего и не удалось. Слух упорно не возвращался, хотя все специалисты в один голос твердили, что слуховой аппарат у девочки не поврежден.
Настя же тем временем научилась хорошо понимать речь людей по движениям губ, мимике, жестам, и общение с родными и знакомыми давалось ей не слишком трудно, но, тем не менее, она остро чувствовала свою неполноценность, особенно с незнакомыми, тяготилась этим и часто становилась вдруг замкнутой и неразговорчивой.
Как-то, спустя почти три года после несчастья, отец приехал домой на грузовой машине с высокой плотной женщиной, на голове которой красовалась затейливо уложенная копна рыжих волос.
- Вот, дочка, - немного смущаясь и растягивая слова, сказал он, - это тетя Валя. Она теперь будет жить с нами. Ты как, согласна?
Настя молчала, угрюмо рассматривая женщину, но та твердыми шагами подошла к девочке, чмокнула ее в щеку пухлыми, ярко накрашенными губами и, ни слова не говоря, стала выгружать из машины многочисленные узлы. Так в их доме поселилась Валентина.
Отец работал тогда шофером на молокозаводе, и Валентина там же. Настя мало их видела и долго не могла определить своего отношения к новому члену семьи. Валентина не была злой или доброй, крикливой или тихой. Она не была ленивой, но и не стремилась показать себя хорошей хозяйкой. Однако в доме с ней стало чище, на столе не переводились пироги с разными вкусными начинками, да и отец с Настей были ухожены. Нельзя было сказать, что Настя полюбила Валентину, но она к ней притерпелась, свыклась с ней, как с чем-то неизбежным в жизни. И все же после окончания школы не пожелала остаться с отцом и его женой, а надумала уехать в город, работать на фабрике. Так поступали многие их девушки, правда, почти все возвращались обратно.
- Хорошо там, - говорили они, - жить можно, даже общежитие дают - люди-то всегда требуются. И работа ничего, если бы не грохот.
- Ну, мне-то шум не помеха, - с горькой усмешкой говорила Настя.
А через год после ее отъезда отец попал в аварию. Руки-ноги, как говорится, целы, но после сильного сотрясения мозга работать шофером больше не смог. Он как-то сник, ушел в себя, постарел, голову его покрыла седина, и Настя вдруг ощутила, насколько он дорог ей. Она испытывала неведомую прежде жалость к этому родному человеку, такому сильному и подвижному раньше и настолько слабому, тихому и больному теперь. Старалась чаще навещать его, привозила из города любимые им лакомства и даже рада была Валентине и благодарна ей за то, что она с таким терпением и любовью ухаживает за ее отцом.
А сон повторялся с пугающей настойчивостью. Настя не знала кто этот человек, она никогда его не встречала, видела только во сне и уже узнавала его. Одно и то же лицо, которое было совсем близко. Незнакомец что-то говорил ей, почти кричал, но Настя не слышала, не понимала. Силясь различить хотя бы одно слово по движениям губ, она вся напрягалась, начинала метаться в постели, что-то несвязно бормотать, пока не просыпалась.
В распахнутое настежь окно вовсю светило утреннее солнце. Девушки уже сидели за столом и неторопливо завтракали. Настя улыбнулась им.
- Что, разоспалась? А мы не стали тебя будить, решили, пусть хоть в выходной день отоспится, - старательно выговаривая слова, сказала старшая из всех. - Ну как, хорошо спала сегодня?
Настя в ответ только грустно покачала головой.
- Что, неужели опять? И опять он? Ну, Насть, не иначе это твоя судьба, не иначе встретишь его.
- Да хватит печалиться, иди с нами чай пить, - позвала Настю смешливая на вид девушка, кивая в сторону пузатого чайника, - до электрички еще долго.
Деревня, где жил отец Насти, находилась километрах в четырех от железнодорожной станции. Правда, можно было доехать и автобусом. Быстрее, да и остановка в сотне шагов от дома. Но Настя любила именно ту неблизкую дорогу, которая от станции проходила через лес, а потом по лугу и мимо того самого дуба. Настя шла не торопясь, набирала небольшой букетик лесных и луговых цветов и всегда оставляла его у самых корней дерева.
Народу в электричке в этот раз было много, и Насте пришлось поискать вагон, где было свободнее. Ехали в основном туристы с распухшими рюкзаками, яркими палатками, гитарами и закопченными котелками. Настя повесила сумку с гостинцами, села у окна и сразу же уткнулась в книгу.
Вообще-то она любила смотреть в окно на мелькавшие мимо дома, высокое небо, уходящие вдаль земные просторы, но тогда, случалось, кто-нибудь обращался к ней, а она, сидя спиной к говорившему и не видя его, не сразу отвечала, и всегда выходила неловкость. Книга в таких случаях была настоящим спасением: Настю тревожили крайне редко, а если кто и пытался заговорить с ней, но не получал ответа, то приписывал это тому, что девушка увлеклась чтением.
Читать Настя и вправду любила. Книги уводили ее в прекрасный мир вымышленных героев, где ей были рады, ждали ее и делились с ней своими радостями и тревогами. После работы Настя обычно никуда не ходила и почти все вечера отдавала чтению, погружаясь в атмосферу то утешающих и успокаивающих, то возбуждающих и вызывающих сладкие мечты событий.
Настя так увлеклась, что не заметила, как электричка подъехала к ее станции. Она поспешно сняла с крючка свою сумку, положила туда книгу и прошла в тамбур.
И тут она увидела его. Она его сразу узнала, хотя в жизни никогда не встречала, только видела во сне. Это был рослый, крепкий, загорелый парень с красивыми темными глазами и вызывающей улыбкой. За его плечами висел рюкзак, в руках он держал гитару. Его спутники - чем-то неуловимо похожий на него паренек и две тоненькие девушки - что-то оживленно ему рассказывали, но они говорили слишком быстро, и Настя не смогла понять ни одного слова. Она, как зачарованная, смотрела прямо в глаза незнакомца, не в состоянии даже пошевелиться. Сознавала, что ведет себя глупо, но никак не могла выйти из этого оцепенения.
К счастью, электричка остановилась, и веселая компания стала выходить. Настя почему-то обрадовалась, что им по пути - дорога-то от станции к озеру, куда, по-видимому, и направлялись туристы, была одна и проходила мимо деревни, где жил отец Насти. Она не стала обгонять своих попутчиков, пропустила их вперед и пошла сзади, однако потом поняла, что так продолжаться не может, потому что ее напряженный настойчивый взгляд был уже замечен, на нее время от времени оглядывались и особенно девушки. Настя решила отстать, свернула с дороги в лес и, отчасти по привычке, отчасти чтобы успокоиться, стала собирать цветы. Она медленно брела между деревьями, наклоняясь то за цветком, а то и за мелькнувшей в траве красной ягодкой, однако мысли ее были заняты странной встречей с человеком из тревожных сновидений.
Дорога, наконец, вышла из лесу и потянулась по лугу. Уже видна была и верхушка того самого дуба. Правда, после рокового удара молнии половина дерева отмерла, но другая его часть каким-то чудом уцелела и каждую весну покрывалась нежной молодой зеленью, а осенью на землю с глухим стуком падали крупные крепкие желуди.
Направляясь к дереву, Настя увидела, что под ним расположилась встретившаяся ей в электричке группа туристов, но было еще слишком далеко, чтобы понять, собираются ли туристы уходить или только сейчас присели немного передохнуть в тени. Она замедлила шаг и не знала, как теперь поступить - не могла она пройти мимо дуба, не оставив свой букетик у его корней, не прижавшись щекой к грубой, как бы покрытой глубокими морщинами, коре, но и подойти к дереву не осмеливалась.
Между тем расстояние сокращалось. Уже можно было различить силуэты людей. Настя напряженно всматривалась в них, поневоле отыскивая того, кто занимал сейчас ее мысли, и, конечно, без труда нашла его. Парень стоял под деревом и, прикрыв глаза ладонью, смотрел вверх. Настя невольно залюбовалась его статной фигурой с длинными прямыми ногами. Но вдруг, высоко подпрыгнув, он схватил нижнюю ветку дуба и стал сильно ее раскачивать, похоже, пытаясь отломить. Пушистая зеленая ветка покорно склонялась под безжалостными руками, но потом внезапно вырывалась и упруго взмывала вверх, теряя измятые листья. Однако незнакомец, войдя в азарт, не оставлял своих попыток. Вновь и вновь подпрыгивал он, хватаясь за ветку.
Если бы самой Насте вдруг стали выкручивать руки, то, наверное, она не чувствовала бы той боли, которая сдавила ей грудь при виде этой картины.
"Да что же это? Зачем? Что он делает?" - пронеслось в ее голове. Не помня себя, Настя с громким криком стремительно понеслась к дубу и с разбега вцепилась в парня, не давая ему прыгать. Но тот, не сразу сообразив, что происходит, пытался вырваться, чтобы продолжить свое занятие. Настя же не отступала. Нелепо изогнувшись и шумно пыхтя, она цепко держала его за одежду, не пуская к дереву. Парень оглянулся. Увидев Настю, он удивленно рассмеялся и снова подпрыгнул вверх.
- Не смей, - закричала Настя, - не смей, уходи! - Она забарабанила ему в спину кулаками.
С перекошенным от злобы лицом, с покрасневшими вдруг глазами парень обернулся к Насте и стал что-то выкрикивать, широко размахивая руками. Его лицо с презрительно шевелящимися губами было совсем близко, но Настя не понимала, что он говорит. И тут сильный, тяжелый и жгучий удар по щеке свалил ее на землю. Горячая удушающая волна прокатилась по ее телу, а в уши ворвался громоподобный шум. Настя обхватила голову руками, зажав уши и закрыв глаза, и не двигалась. А когда осторожно сдвинула ладони, то вдруг услышала шелест травы, пение птиц, заливистый лай какой-то невидимой собачонки, гудок далекой электрички... Это было, как музыка. Наверное, так и звучит музыка жизни...