Антонио не преследовал ее, не искал с ней встреч и не пытался объясниться. Ему и так все было ясно. Но он страстно хотел поведать Марии о своем страдании, заставить ее прочувствовать то, что терзало его сердце. С нетерпением ждал певец очередного конкурса, зная, что Мария непременно будет присутствовать там, и готовился к нему в полном одиночестве при наглухо закрытых окнах и дверях.
И снова толпы поклонников и поклонниц осаждали знаменитый концертный зал в небольшом южном городке. Но уже не безвестным певцом вошел в него Антонио. Восторженные почитатели, скандируя его имя, на руках внесли обожаемого певца в холл концертного зала.
Наконец, надоедливый ведущий бойко протараторил свою последнюю фразу, и конкурс начался.
Мария сидела в своей ложе как всегда прекрасная и высокомерная. На ней было глубоко декольтированное платье, обнажавшее точеную белоснежную шею с тонкой ниточкой жемчуга. На пальце изнеженной руки, ритмично взмахивающей веером, сверкало массивное обручальное кольцо с бриллиантом. Рядом с ней, с превосходством посматривая на окружающих, сидел надменный красавец.
Выступление Антонио было встречено взрывом оваций. Снова зал был во власти его дивного голоса, а сердце Марии опять затрепетало и вновь принадлежало только ему, и только на него был устремлен ее горящий взгляд. Теперь уже душа проснувшейся в Марии женщины рвалась навстречу этим покоряющим звукам. Вновь Марии казалось, что поет он только для нее.
Но это было не так. Лишь в последний день, уже став победителем, на заключительном концерте, услышав среди рукоплесканий и криков "Браво!" зычный голос Марии, Антонио взмахом руки остановил шум в зале и, сделав в тишине несколько шагов к ложе Марии, запел, глядя ей прямо в глаза.
Это была мелодия без слов и аккомпанемента. У нее не было композитора, ее никто не сочинял. Автором это мелодии, рождавшейся прямо у ложи Марии, было любящее и раненое сердце певца.
Антонио пел о своей любви. Сначала тихо и нежно полилась мелодия пробуждающегося чувства человека, никогда не знавшего раньше ни дружбы, ни любви, ни ласки, ни теплого участия, а лишь отвращение, презрение и горькое одиночество. И вот появилась она, его богиня, такая недоступная для других и такая благосклонная к нему. И мелодия стала меняться. Ее напевные, прекрасные, чарующие фразы словно переплетались в единое волшебное созвучие, которое устремилось прямо к Марии, заполняя собой гордое сердце красавицы. Антонио пел о лучших днях своей жизни, тех, в которые вошла она. Его мелодия уже напоминала вечернюю серенаду влюбленного, которая вызывала образы шумных, веселых дней, заполненных встречами, песнями, поцелуями и ласками. Она навевала мечты о лунных дорожках на море и подмигивающих влюбленным золотистых звездах на небе...
Антонио уже стоял у самой ложи Марии. Его мелодия набирала силу, росла и ширилась. Ее уже невозможно было слушать спокойно. Она волновала и будоражила чувства, манила и увлекала куда-то, и вскоре нежные, пленительные звуки, постепенно затихая, вдруг стали взрываться стонами страсти и желания. Это была уже песнь о пылких чувствах и тайных мечтах тонущего в волнах любви певца, и жар его влечения горячими толчками стал отдаваться и в пробудившемся сердце Марии.
Прижав руки к груди, она порывисто встала с кресла и стояла так, не отрывая горящего взгляда от лица Антонио. Она не обращала внимания на гнев и возмущение своего оскорбленного спутника. Она целиком была захвачена магической мелодией без слов, понятной только двоим: ей и тому, кому принадлежал этот дивный голос, с новой силой пленивший ее.
Однако в мелодии торжествующей любви постепенно стали проскальзывать нотки смятения и грусти. Сначала они были как капли дождя в солнечную погоду и лишь слегка настораживали, но вскоре в голосе уже не было слышно прежней радости. Ее заменила мелодия щемящей тоски и страдания, которая была настолько пронзительна, что из глаз Марии потекли слезы. Все еще стоя в своей ложе, красавица внимала этим звукам, глядя невидящим взглядом куда-то вдаль.
А в мертвой тишине огромного зала пение Антонио становилось диким и непереносимым. Это была уже не мелодия, не песня. Под расписными сводами, заставляя покачиваться прозрачные капли хрустальных люстр, проносились стоны боли и отчаяния, стенания страдающего сердца и вопли рыдающей души. Будто догоняя друг друга, эти звуки сливались в бешеном вихре в один мощный крик ужаса...
Когда певец умолк, из ложи Марии вдруг раздался резкий каркающий звук. Обмякшее тело красавицы медленно сползало на пол. Ее глаза все еще были широко открыты, но в них уже не было огня жизни. Гордое и жестокое сердце красавицы не вынесло той боли, которую сама она причинила одной безмерно любящей душе.
"НАЧАТЬ СНАЧАЛА"
Ожидание было настолько томительным, что, казалось, стрелки часов совсем остановились.
Молодой человек в светлом сером костюме и мягкой фетровой шляпе такого же цвета, потоптавшись на месте, несколько раз прошелся мимо большой яркой витрины с игрушками. Беспокойные взгляды, которые он украдкой бросал на часы, явно не соответствовали его праздному беспечному виду.
Размеренный стук каблучков заставил молодого человека оглянуться, но на лице его тут же отразилось разочарование. Показавшаяся из-за угла женщина тащила за руку упиравшегося малыша. Тот кряхтел и хныкал, пытаясь вырвать свою руку у торопившейся матери.
Внезапно малыш остановился, как вкопанный, глядя широко раскрытыми глазами на огромное сказочное окно в стене. Он стоял чуть дыша и не отводил восхищенного взгляда от большой пожарной машины, выставленной на самом видном месте. Мать, улыбнувшись, наклонилась к нему и что-то негромко сказала. Получив в ответ радостный кивок, она толкнула волшебную дверь.
Через несколько минут счастливый улыбающийся малыш, бережно прижимая к себе алый лакированный бок машины, торопливо шел за матерью.
"Много ли человеку надо? - философски подумал юноша и снова взглянул на часы. - Только бы она пришла, - вздохнул он, - только бы не потерять ее. Мне больше и желать-то нечего".
В эту минуту легкая рука легла ему на плечо.
- Извините, я, кажется, опоздала. Но я, честное слово, не виновата, нас задержали после лекции.
- Да что вы, я совсем недолго ждал, - весело улыбнулся молодой человек. - Ну, куда пойдем? Решайте вы.
- А давайте просто погуляем. Хотя бы в том парке.
Тенистая аллея парка и прохлада, приносимая легким ветерком от неутомимо бьющего струями фонтана, не спасали от обжигающего июльского зноя.
На широкой скамейке, выкрашенной в васильково-синий цвет, сидела молодая пара. Грустными глазами смотрели они на играющих в песочнице малышей. Маленькая белокурая девчушка тщетно пыталась вылепить куличик из сухого песка. С недетским терпением наполняла она совочком ведерко и переворачивала его, каждый раз получая лишь низенькую рассыпавшуюся кучку песка вместо такого желанного, такого красивого, такого ровного куличика.
Женщина улыбнулась, но глаза ее оставались печальными.
Мужчина тяжело вздохнул:
- И почему это когда хочется прохлады, всегда стоит жара, а когда хочется солнца, идет снег? Почему когда сыт, хочется пить, а когда воды хоть отбавляй, хочется есть? Почему все такое разное, красивое: люди, цветы, листва, а их тень одинаково серая?
Женщина мягко положила ему руку на плечо.
- Ты просто раздражен. А знаешь, мне вчера профессор сказал, что еще не все потеряно, но лечиться придется долго, причем, месяца два в санатории.
- Правда? - в голосе мужчины послышалась надежда. - Ну и что ж, что долго, лишь бы все было в порядке, лишь бы получилось. Пусть не сразу, пусть даже через несколько лет, но только бы подержать на руках сына, своего, родного. Больше ничего и не надо от жизни.
Женщина опустила голову:
- Перестань, а то я опять заплачу. Ты меня проводишь? У меня перерыв уже заканчивается.
Дробный топот не менее десятка ног пронесся за дверью и через минуту стих где-то в конце длинного гулкого коридора. Ребенок проснулся и громко заплакал. Мать взяла малыша на руки и ласково стала его успокаивать, расхаживая по крохотной, загроможденной мебелью комнатушке.
Отец, сидевший за столом перед стопкой исписанных мелким почерком листов, выключил яркую лампу, нажал кнопку тусклого маленького ночника и еще ниже склонился над своей работой.
Ребенок, наконец, замолчал, и мать уже собиралась положить его в кроватку, когда в дверь настойчиво постучали.
- Ребята, - сказал вошедший, ухмыляясь пьяненькой улыбочкой и не обращая внимания на крик вновь разбуженного ребенка, - дайте пару тарелочек. Гости у нас, посуды не хватило. А, может, пошли к нам?
- К черту! - взорвался отец, разбрасывая по комнате листки. - К черту это общежитие, к черту гостей, к чертям собачьим столовские обеды и пирожки с
повидлом из буфета.
- Не кричи так, ребенка испугаешь, - спокойно сказала женщина.
- Да он уже давно испуган. Разве можно жить в таких условиях? Еще год такой жизни, и можно до конца дней лечить психическое заболевание.
Ласковая рука женщины легла на плечо мужа.
- Ну, ты же сам прекрасно знаешь, что ждать осталось совсем недолго. Ложись лучше, ты сегодня устал.
Спустя короткое время, в комнате уже царили темнота и тишина.
- Знаешь, - бормотал засыпающий муж, - когда у нас будет своя квартира, от судьбы уже и ждать будет нечего...
Жена в ответ только тихо вздохнула.
Весь дом спал, лишь в просторной, со вкусом обставленной комнате далеко за полночь горел свет. Мужчина, работавший за широким письменным столом, захлопнул большую пухлую папку, откинул со лба седеющую прядь волос и с наслаждением потянулся.
"Получается, вроде, неплохо, - подумал он. - Завтра же к машинистке. Время до защиты еще есть. Наконец-то можно будет отоспаться".
Он прошел на кухню и, стараясь не греметь, сделал себе два внушительных бутерброда и тут же стоя их сжевал, запивая остывшим чаем. Холодный чай был безвкусным и неприятным, но мужчина, погруженный в свои мысли, вовсе не замечал этого.
"Да, хлопот еще много. Проверка, перепечатка, рецензия, оппоненты, защита... Сколько еще сил уйдет!"
В кухню неслышно вошла еще моложавая, но уже начавшая полнеть заспанная женщина.
- Ты что, даже не ложился еще? Ну как можно так относиться к своему здоровью? Хочешь, я тебе котлеты разогрею?
- Спасибо, я уже перекусил. Эх, только бы защититься! Тогда бы мы зажили... А сколько времени свободного появилось бы! Веришь, ни о чем другом сейчас и думать не могу.
Женщина нежно погладила мужа по плечу:
- Не тревожься ты так, все будет хорошо, я уверена. Иди спать, тебе утром вставать рано.
Добрые глаза пожилой женщины пристально смотрели на задумчивое лицо сидевшего напротив мужа. Улыбнувшись, она тихонько дотронулась до его плеча. Мужчина вздрогнул.
- О чем так глубоко задумался? Ты уже несколько минут размешиваешь сахар. На работу не опоздаешь?
- Ох уж эта работа. Сдавать я что-то стал. Все действует на нервы, все меня раздражает. К середине дня так устаю, что хоть ложись и отдыхай. Скорей бы уж на пенсию. Завели бы мы с тобой садик или огород. Небольшой такой. Цветочки бы разводили, помидорчики выращивали. Как хорошо! Чего еще и желать-то?
- Ты просто устал. Возьми отпуск. Скоро сын с женой приедут погостить, внучка. Ты с ними развеешься. Не надо поддаваться плохому настроению. Завтра выходной. Может, возьмем корзинки да по грибы?
- Завтра будет день, и будет видно, - буркнул муж и вышел в прихожую. Беспрерывно кряхтя, он обулся и на прощанье проворчал:
- Я бы лучше провалялся весь день с детективчиком, чем ходить без толку по лесу. Только ноги зря бить.
Дверной замок щелкнул с сухим треском, как бы ставя в разговоре последнюю точку.
Седой сухонький старичок, укрывшись до самого подбородка шерстяным одеялом, лежал в постели, тупо уставившись в потолок и прислушиваясь к тихим шагам в соседней комнате. Рой бессвязных мыслей проносился в его голове.
"Вот и прошла жизнь. Такая долгая и все же короткая. Ничего особенного сделать не успел. Ни попутешествовать, ни полюбоваться чем-то прекрасным, ни просто пожить как следует так и не получилось. И ведь вечно чего-то хотел, к чему-то стремился, чего-то добивался, а как прошла жизнь, и не заметил. Эх, если бы можно было все начать сначала! Уж не растрачивал бы время на пустяки".
Ему вдруг почудилось легкое прикосновение к плечу. Он посмотрел в сторону и увидел почти забытое родное лицо. Такой знакомый, ласковый, тихий голос произнес:
- Сыночек, тебе понравилась эта машина?
Он радостно кивнул. Мать взяла его за руку и толкнула волшебную дверь. Вскоре они снова вышли на улицу, только теперь он бережно прижимал к себе алый лакированный бок новенькой пожарной машины...
Последним видением засыпающего сознания был молодой человек в светлом сером костюме и мягкой фетровой шляпе такого же цвета, провожающий внимательным взглядом счастливого малыша.
Димка дочитал последний лист очередного рассказа и покачал головой.
"Этот я переложил бы в красную папку. Это ее тема. А, вообще, конечно, захватывает. По крайней мере, заставляет задумываться".