–А почему слово «поп» плохое?
–Оно не плохое, просто в советское время в него вложили много негативного смысла. «Поп» – от греческого слова «папа».
На этом мы с Лизой ушли, она торопилась.
–Тебе понравилось? – спросила она на улице, снова взяв меня под руку.
–Да. А в той воскресной школе мне совсем не нравилось.
–Ну да, там же всё было не так… Бабушка говорит: этот Захаров, молодой такой, а уже в депутаты лезет! Сын этой Таньки, которая плохо сшила ей платье!
Да, Захарова она и вправду шила не очень,– помню её серый пиджак с распустившимся рукавом.
–Ал, а если батюшка говорит, что «для бесов ничего нет страшнее креста», а у иеговистов Иисус распят на каком-то столбе. Может быть, они крестов, как бесы, боятся?
–У них всегда кто-то виноват: то сатана, то Адам.
–Так он же святой! – воскликнула Лиза. – Святое семейство!
***
Можно было просто преклониться перед Лизочкиной деликатностью: она ничего не говорила мне про кошку, щадила меня. Да мы и не виделись несколько месяцев, а телефона у меня не было. А Вика с Лизой общалась регулярно. Они как две сучки, две заговорщицы. И Лаличева знала, что я ничего у неё не спрошу, – побоюсь.
А как всё было? Как всё было в тот июньский день, день рождения Пушкина, когда я вступила в партию?
Была пятница, утро, и я шла на консультацию по алгебре, в которой я вообще ничего не понимала. Серый котёночек, точная копия нашего кота, спал в коробке из-под ботинок, и у него была простынка, подушка и одеяльце. Дети, наверное, какие-нибудь положили. Так ведь это не кукла!
И я поставила коробку к нашей двери. Мне показалось, что там он будет в безопасности.
После консультации я побежала в штаб. В Общество обманутых вкладчиков пришли записываться две бабушки. Татьяна Ивановна выдала мне зелёный партбилет. Всё это было буднично, не торжественно, и мне не понравилось.
–Тань, где ключи? – спросил тогда Виктор Борисович.
–Вить, поищи. Ты на кухне был, в ванной.
Как же я ими любовалась!
А в моём подъезде коробка вновь стояла на прежнем месте, между вторым и третьим этажом! Сама, что ли, переместилась?
И я взяла этот спящий серый клубочек и спрятала его под своей широченной блузкой. Как-то я прочла в газете, как одна маленькая девочка из семьи новых русских прятала котёнка в шифоньере в своей комнате, пока её мать его не нашла и не выкинула.
–Что у тебя там? – взъярился отчим. – Кота, что ли, принесла? А ну неси отсюда эту заразу! Он– блохастый! Ещё какая-то сволочь нам его под дверь поставила! Мне бабки звонили: «Что это,– говорят, – у вас тут стоит?» А ну неси обратно!
–И уйду! – сказала я.
Как же я ненавидела его в этот момент, просто не считала за человека! И не знала, как же после этого я смогу жить с ним под одной крышей?
Раньше отцы били дочерей и жён смертным боем, волосяными и верёвочными вожжами, привязывали за косы (девки носили одну, бабы расплетали на две) к телеге и пускали лошадь. Сейчас за такое сажают, но словесные удары идентичны тем, историческим. Когда я училась в первом классе, отчим дважды с ненавистью ударил меня ложкой в лоб. «Володь, что ты делаешь?» – только и сказала мама.
Мне даже слово «семья» всегда было неприятно. В нашей квартире только отчим решал, какие фильмы и программы смотреть, когда включать-выключать телевизор и свет. Только отчим имел право заводить домашних животных и даже давать им имена! И когда он притащил нашего кота и сделал из него культ, у него были и блохи, и гноящиеся глаза. И что это у нас соседи такие заботливые стали? Ведь случись что – никто не поможет. До взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске оставалось ещё два года, и бесхозных предметов ещё особо не боялись.
Я положила котёнка в коробку и рассеянно присела на корточки. Что же делать?
–Он спит! – услышала я восхищённый возглас.
Сзади меня стояла соседка Яна Печкина с подружкой. Яна была постарше и училась в ПТУ на бухгалтера. На Яне был светлый деловой костюмчик с мини-юбкой, а на подружке – серая лёгкая юбка в пол.
–Ал, ты его себе берёшь? – с уважением спросила Печкина.
–Да меня только что с ним выгнали.
–А ты попроси, как следует, может быть, оставят. Мы одного взяли.
–Бесполезно. Да у нас кот уже есть.
Они ушли, а я решительно зашагала в сторону Лизиного дома. Когда я переходила дорогу, я чувствовала себя такой сильной, способной защитить крошечное существо!
И я, семнадцатилетняя дурочка, пришла к Лизе и со слезами на глазах наплела, что серый зверёнок – «сын моего кота», и меня выгнали с ним из дома.
–Если уж вы не сможете его взять, – сказала я, – то отнесите в наш подъезд и оставьте между вторым и третьим этажом.
Так прошёл месяц. Всё говорило за то, что подкидыша моего приютили.
–Ал, – высунулась как-то из-за двери Янка в нижнем белье, – а куда котёнок делся?
–Я отдала его своим знакомым.
–А то я смотрю, коробка куда-то пропала. Значит, они его взяли?
–Да.
Зато мама, когда скандалила, – а орала она почти каждый день,– мне угрожала:
–А вот я расскажу твоей Лизочке, что кошечка эта – приблудная!
А через месяц, и тоже в пятницу, мама сказала:
–Опять кота подбросили, только большого уже. Только ты никуда его не носи, пусть хоть один приживётся в подъезде.
Я вышла на лестницу. Худенький котёнок-подросток сидел на лестнице. Серая девочка с черничным отливом и крохотной беленькой звёздочкой на груди! А между этажами стояла… обувная коробка и зелёный пакет корма!
Любимым маминым занятием, молодой сорокалетней женщины, было подслушивать под дверью и глядеть в глазок. И комментировать происходящее. И она сказала:
–Раечка кота сейчас пнула, чуть рёбра ему не сломала. «Суки, кошек развели, она орать будет, а я ночей не спать!»
Раечкой мама с издёвкой называла соседку над нами, старую деву, ровесницу отчима; тот её терпеть не мог!
А бедный котёнок и вправду кричал на пятом этаже!
Я ещё ничего не поняла. Взяла с собой матерчатую сумку и запихнула туда кота. И намучилась же я с ним! За нашей школой он дважды от меня сбежал и карабкался по старому корявому тополю, скелетик такой. И куда я его несла, и зачем? Просто мне казалось, что в любом месте ему будет лучше, чем в нашем подъезде.
На улице Парковой, у четырёхэтажного красного дома, прямо на асфальте сидели два мальчика с большой коробкой и обращались к прохожим. И толстуха с маленьким ребёнком, просто вылитая Татьяна Ивановна, заверещала на всю площадь:
–Смотри, хорошие какие мальчики, – котяток предлагают!
Так я добралась до Потапова, перешла шелкоткацие лавы. Народ гулял, дышал воздухом. Никому не было до нас никакого дела. Мы с моим серым сироткой были одни со своей бедой.
Котят у нас любят подкидывать в частный сектор. Мол, свобода, чистый воздух. Бред! Как будто там нет бродячих собак и жестоких людей!
А я, такая умная, решила подкинуть кота к Лизиной бабке, Резеде Хустнутдиновне. Кажется, своих кошек они не держали из-за двух собак.
Позади Лизиного родового гнезда забор плотный, глухой, из некрашеных широких досок, спереди – узкий ажурный штакетник. Лучше бы наоборот. Я буквально проползла перед их домом, как на минном поле.
Я выпустила кошку в сад между зелёными дощечками, и она мгновенно вскарабкалась на забор, отделяющий их участок от соседского, и уселась там на пограничном столбике. Там же, на заборе, я и пристроила пакет с кормом. Глупо, ужасно глупо.
Конец ознакомительного фрагмента.