***
–Алла!– и меня всю передёрнуло от ужаса и отвращения: во дворе стоит сияющая Проповедница и машет мне рукой! А ведь я специально пришла пораньше. Мне казалось, что Света чем-то ей обязана и тоже её едва терпит.
–Ой, как неудачно!– сокрушалась Любезная.– У Светы муж дома, а он более, чем нелюбезно, относится к нашим занятиям. Сейчас она его собирает. Давай-ка отойдём подальше, а то меня-то он знает!
Сегодня Проповедница одета прилично, даже красиво: современная шерстяная кофта в чёрных розах на сером серебре, вместо протёртой юбки – добротная, ещё советская синяя шестиклинка, и чёрная бархатистая шапочка с брошкой. Тепло же, бабье лето.
–Смотрите, что я Злате хочу подарить,– и показала ей жёлтенького какаду в малиновой жилетке, которого сшила Вика.
Проповедница восхищённо заохала, заахала.
Я не могу даже стоять рядом с ней, а Любезная подводит меня к столу для домино, что напротив «Оптики».
–Ой, сюда не надо!– ёжусь я.– Здесь меня знают и могут рассказать родителям!
–Ну да, ну да, – преувеличенно грустно вздыхает Проповедница.– А в тот раз, это мама твоя была?
–Да.
–Ты – сказала ей?
–Нет.
–А разве она никогда не спрашивает тебя, что ты читаешь?
–Да она обычно говорит, что я ерунду какую-то читаю.
–Эти родители, они всегда так говорят!– гневно всхлипывает Проповедница и показывает на скамеечку, притаившуюся в гуще желтеющих деревьев: – Ся-дем здесь. В конце концов, мало ли кто что читает.
И мы устроились на неудобной низкой доске, разложили многочисленные книги. Мне за шиворот кофты упали жёлтые листья. Любезная, осклабившись, по-матерински вытряхнула их, а меня передёрнуло от её прикосновения. Но маленький жёлтый листик я заложила между лощёными страницами «Познания»,– на память об этом дне.
Тогда я не обратила внимания, что анонимные авторы «Познания» называют «до нашей эры», «нашей эры» «более точным», чем «до Рождества Христова», и «от Рождества Христова», и что им не нравятся, как «неправильные», названия Ветхий и Новый Заветы. Их-де надо именовать Еврейские и Греческие Писания! Но я ещё думала, что меня учат чему-то хорошему, поэтому спросила:
–Вот у меня назрел вопрос: у нас же – три мировые религии. Что произойдёт с ними?
–Всё будет разрушено! – горячо заклокотала Любезная. – Сейчас по всему миру прошла наша благая весть, чтобы все объединялись к истинному Богу –Иегове. Когда я была православной, то ходила в церковь, праздновала праздники. А теперь, когда я познала истину, знаю, что вся эта мерзость, – куличи на Пасху, иконы-картинки,– всё это нашему богу не нравится.
Я очень испугалась. Да разве можно говорить такое?
Любезная же для закрепления знаний приказывает зачесть мне вслух такие места из 3-ей книги Царств:
–«И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской. Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской».
Тут нас и нашла Светлана, – в накинутом поверх халата плаще, в модных ботинках на платформе, похожих на копыта. У меня таких не было.
–Я так и знала, что вы здесь. Идёмте в дом.
–А Виталий твой?– с опаской спросила Любезная.
–Муж ушёл со Златкой в больницу. Он наоборот спрашивал, не надо ли куда-нибудь сходить, чтобы не мешать.
–Сегодня так тепло, хорошо. Сегодня у русских бабье лето, что ли…
Света, как вожак, шагает впереди, Проповедница вертится вокруг неё, как обмотанное нитками веретено, я же уныло плетусь сзади.
–Муж просто спит долго, – оправдывается Света.
–Хе-хе, эти мужчины, они такие слабые, не то, что мы, женщины! Многие говорят мне: когда пойду на пенсию, вот тогда и буду вашу Библию изучать! А ты, хе-хе, доживёшь до пенсии? Мы с сёстрами ездили во Фряново, где встретили двоих мужчин, которые согласились с нами изучать. Позавчера по-ехали, с одним отзанимались,– хорошо. Ко второму пошли и узнали, что он – умер. Мне аж дурно сделалось.
–А он молодой?!
–Да, молодой мужчина! Лет сорок семь, наверное.
–А семья у него осталась? Кто вам сказал?
–Соседка. Звоню и спрашиваю: «А где Борис?» – «А он умер!» Мне аж жутко сделалось…
В прошлый раз я не обратила внимания на две картины в рамках: кот и букет сирени.
–У нас с мужем есть один хороший друг, это он нам нарисовал,– объяснила мне Света.
А в стенке стояла вазочка с расписными павлиньими перьями, – фиолетовый глаз на оливковом поле, – и пунцовые розы на высоких ножках.
–Светочка, когда ты поедешь к матери?– строго говорит Проповедница.
–Так мы же у неё на этих выходных были. Розы вон от бабушки привезли. Они долго стоять будут.
–Ой, Светочка, какие же у тебя розы!
Сегодня мы проходим, что «Библия – пророческая книга». И проскакали галопом по Европам, что пророки Исайя и Иеремия предсказали падение Вавилона от рук мидян и персов, а пророк Даниил – взлёт и падение царя Греции, увидевший козла, поразившего овна и сломавший ему оба рога. Овен – царь Мидийский и царь Персидский, а козёл косматый – Александр Македонский. Тут тебе, и Апокалипсис, и зверь, из моря выходящий. Только и слышалось:
–А теперь посмотрим Числа…Иисуса Навина…Второзаконие… Псалмы…
Любезная достаёт аккуратно нарезанные листочки грубой серой бумаги и пишет специально для меня:
–Аллочка, «семь голов зверя» – это мировые державы. Первая – Египет, вторая– Ассирия, третья – Вавилон (Ирак), четвёртая – Мидо-Персия (Индия и Иран), пятая – Греция, шестая– Рим, седьмая– Англо-Американская держава. «Одна из голов как бы смертельно ранена, но эта смертельная рана исцелена». Это, Аллочка, в 1939 году была образована Лига наций, в 1945– уничтожена, а сейчас это – ООН. Лига была ранена и исцелена. Люди тогда были должны прийти к Иегове, а они Лигу наций создали!– гневно сказала Проповедница.
–А ещё есть версия, – вспомнила я статью в «Московском комсомольце»,– что шесть голов зверя – это Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв, Ельцин. Андропов и Черненко не считаются. А «раненая голова» – это его родимое пятно.
–Нет!– рявкнула Проповедница. – Это всё– отсебятина! То, что я тебе говорю, так вещал верный благоразумный раб2! Вот смотри! Вот читай! У тебя есть такой журнал? На вот, возьми! Скоро всё будет разрушено!
–А какая страна? – спросила я, в ужасе ожидая услышать: «Россия».
–Всё! Все страны! Великие дела твориться будут! Вот был Советский Союз, а скоро, хе-хе, Москва одна останется!
Ну что ж она такая русофобка…
–А почему же царство Бога не может наступить прямо сейчас? – удивилась я.
–Вот давай рассмотрим такой пример. Взяли мы билет на поезд, а он уйдёт раньше! Конечно, и мы можем выехать раньше, но там нас ждут, и мы не встретимся!
–Понятно.
–В Библии ещё есть и исполнившиеся пророчества о нашем времени. О них писала «Сторожевая башня» в октябре 1993 года.
–Значит, этот журнал достать очень трудно? – загорелась Света.
–А вот в «Сторожевой башне» за 1985 год…
Как же я поразилась, узнав, что «Башня стражи» старше меня ровно на сто лет!
–Ты не утомилась? – уже совсем ласково спросила Проповедница. – Может быть, встретимся в эту пятницу? Светочка, ты сможешь?
–Нет, в пятницу я не могу, – решительно вру я. Уж чего-чего, а двух встреч с Проповедницей на неделе я явно не выдержу. Я лучше буду индийское кино смотреть – «Огонь, вихрь и ураган».
Поэтому снова назначили на вторник.
–Аллочка, а ты давай говори о нас родителям! Да они и сами внимание обратят, ведь человек, начав с нами изучать, становится лучше! Мама твоя это заметит и скажет: дай-ка я посмотрю, что это там моя дочь читает.
–У тебя найдётся время для чая?– как-то свысока спросила Света.
Любезная спешит; если мне остаться чаёвничать, то она уйдёт без меня. Вот избавление! И я сказала смущённо:
–Сейчас мне просто необходимо выпить чаю, – горло болит.
–Ой, Аллочка, ты пей, а я тут пока в коридоре постою!
Она что же, мои мысли прочла?
У окна стояла швейная машинка, разбросаны швейные принадлежности.
–Извини, я здесь шью, – сказала Света.
Мне представили Виталия, который вернулся с дочкой.
–Здрасьте! – сказал он.
–Здрасьте! – сказала я.
Мне ужасно стыдно, что он видит меня вдвоём с Любезной, и теперь станет думать, что я – такая же. С ним пришла и его мать, «бабушка Валя».
В прихожей я опустилась на корточки и подарила Злате попугая. Вика сшила его для своей матери из головы, без всяких журнальных выкроек. А клетку-обруч, украшенную листьями дуба и липы и ягодками рябины, я почему-то оставила дома. Хотя в Африке, где живут какаду, нет таких растений. Такой попугай ест бананы, киви, а чёрный какаду – специальные орешки. Мне почему-то было жаль его, как будто он был живой: ведь когда-нибудь я как-нибудь сорвусь или выдам себя, и всё связанное со мною выбросят, как «нечистое».
Виталий же и его мать уселись смотреть телевизор.
–Ой, и я пока тоже телевизор посмотрю! – пискнула Проповедница, и, как бедная родственница, застыла в дверном проёме, хотя мы все хором умоляли сесть её за стол.
Любезная спешит, но не хочет уходить без меня. Но почему так? Я нервничаю, давлюсь и обжигаю себе язык.
–Ты не спеши, – говорит Света.
Она поставила на стол прозрачную ячейку зефира в шоколаде:
–Злата, ты у меня сегодня одну конфету получишь, больше тебе нельзя.
–Почему? – спросила я.
–Поджелудочная у нас расширена, вот и нельзя.
–А мы в субботу ездили к бабушке Люде и бабушке Гале! – похвасталась Злата.– А ещё у меня есть бабушка Валя, сестра Вика и брат Женя! Бабушка Валя живёт на Мичурине!
–Как это? – не поняла я.
–Это – улица в городе Королёве. Ну-ка, Злата, может быть, ты расскажешь Алле, кто они такие?
Бабушка Люда и дедушка Витя – родители Светы. Бабушка Валя и дедушка Вася – родители Виталия. Женя и Вика – Златины двоюродные брат с сестрой.
–А бабушка Галя – мамина мама, она мне бабушка, – объяснила Света дочке. –А моему отцу, – задумчиво сказала она уже мне,– в этом году уже сорок восемь лет исполнилось.
Света нравится мне всё больше и больше, но как нам дружить, если между нами стоит Любезная? Мерзкая Проповедница!
–Ты яблочки кушай, кушай, – как старшая сестра, говорит Света.– Ты пока чай допивай, а я тебе их в сумку положу.
Так что же Любезная значит в её жизни?!
И я обречённо спускаюсь за Проповедницей. На той неделе она повернула направо…
–Мне в ту сторону, – сказала я, сворачивая налево.
–Хорошо, Аллочка, в ту, значит, значит, в ту,– покорно соглашается Любезная, не отставая от меня ни на шаг.
Я впадаю в тихую панику.
–Вы сейчас во Фрязино?
–Домой поеду.
–Значит, на остановку?
Она не ответила.
На углу дома Проповедница вдруг повернулась ко мне спиной, совершенно про меня забыв, вцепившись в женщину с двумя мальчиками. Судьба давала мне шанс. Я отбегаю от Любезной, у проспекта оборачиваюсь, – Проповедница всё ещё стоит ко мне спиной. Машины останавливаются, как по мановению волшебной палочки. Оказавшись на той стороне, я не оборачиваюсь, словно боюсь превратиться, как жена Лота, в соляной столб. Я прячусь за угол только что отстроенного Пенсионного фонда. Очутившись вне её досягаемости, я пошла было своим обычным шагом, но решив, что у такой ведьмы, как Проповедница, вполне может оказаться ступа и метла, срываюсь с места, да так и бегу до самого дома.
Глава третья.
Городская сумасшедшая.
Каждый русский человек недолюбливает
Ветхий Завет и уповает на Новый Завет
как на свою истинную книгу.
Александр Проханов,
из интервью с раввином.
–Куда ты ходила во вторник?– зло спросила мама.
–В школу, относила книжку.
Это было правдой, только в школе я побывала в понедельник.
–И как там, кстати, твоя библиотека? Пятнадцатое число уже.
Кажется, я побоялась ей сказать, что мне категорически отказали в трудоустройстве, и просто тупо тянула время.
У нас была старая, хлипкая, деревянная дверь с единственным английским замком. Я не знала, что мама всегда осматривает замочную скважину; когда захлопываешь дверь, «личинка» поворачивается особым образом. Мама, уходя, всегда возвращала её ключом в исходное положение, а я об этом не знала. И вот по этой перевёрнутой «личинке» она меня «вычисляла».
–Тебя нельзя никуда выпускать!– кричала она. – Тебя убьют, тебя зарежут! Тебе отобьют почки! Ты должна сидеть дома! Вот была бы ты парень, тогда тебя можно было бы отпускать!
Мама всю жизнь проработала в бухгалтерии треста столовых. Их особнячок,– дом купчихи Пановой-Рубцовой, единственный сохранившийся в Щёлкове «купеческий дом», стоял на площади, в самом центре нашего города. Не знаю уж, как они там работали: мама в служебное время приходила проверять, что я делаю, по нескольку раз в день.
На официальный обед она уходила с часу до двух, и домой из школы я была обязана прийти в этот промежуток. В начальных классах нас часто задерживали, и мама приходила ждать меня в вестибюль, где она, выражая негодование, как-то по-особому шевелила губами. Так больше никто не делал.
В прошлом году у нас случились выборы главы района. Мамин директор, Юрий Кан, дружил с мэром Николаем Квашиным, но предал его, устроив в тресте избирательный штаб его конкурента, Леонида Хлудова.
Так Хлудов стал мэром. Для Юрия Кана, в благодарность за поддержку, новая администрация учредила Управление торговли, где он стал директором. Управление осталась в особнячке в центре города, а трест слился с сельским общественным питанием. Простых тёток, «быдло», сослали в деревянный домик за санэпидемстанцией с удобствами на улице. Там ещё был туалет … на кухне, – «тёплый». А в доме купчихи сделали евроремонт, в предбаннике – зимний садик с журчащим фонтанчиком!
Это было не так далеко от дома Светы, рядом с остановкой «Мосэнерго», только автобусы от нас туда не ходили. Для меня – недалеко, для мамы – как до луны.
Но самым страшным для неё оказалось даже не это. На новом месте оказался завал счетов и писанины, и шляться в рабочее время было уже нельзя, да и просто некогда. Наверное, у мамы это ассоциировалось с душной мастерской детских шляп или фабрикой воротничков, описанных Теодором Драйзером.
И мама сразу что-то слетела с катушек и заявила:
–Всё! Хочу быть дворником! Полдня метлой помахал, а зарплата та же! А даже если бы зарплата была выше и я могла бы купить себе на неё дорогую помаду, лак, то кто бы на мне их увидел, если я целый день никуда не хожу?
Ей было тогда сорок лет. Мама как-то не подумала, что скоро зима, и надо будет убирать снег, долбить ломом лёд и отдирать его же от асфальта деревянной лопатой.
Помню, как было тёплое бабье лето. Я села на лавочку рядом со своей школой. Я грустно думала о том, что скоро мама станет дворником, будет всё время сидеть дома, и я не смогу больше видеться со Светой.
Родители никогда не доверяли мне, считали ненормальной, программировали на смерть, хроническую неудачу. Для них я с малых лет была проститутка, воровка, наркоманка. По себе, что ли, судили?
–Она тебе в четырнадцать лет в подоле принесёт, вот увидишь!– с сатанинской злобой орал отчим. И я в ужасе смотрела на свой подол,– что же такого страшного я могла в нём принести?!
Но поскольку я не общалась с людьми, это сулило серьёзную опасность. Я могла поверить тем, кто мне понравится. Вот я так и прикипела душой к Свете с дочкой. А Проповедница – просто мой вызов родителям и обществу.
Сейчас я не понимаю, зачем мама устраивала мне скандалы, истерики, чтобы я непременно закончила одиннадцать классов. Для чего ей было нужно моё полное среднее образование, если она не давала мне учиться или работать? Нет, она не была против, чтобы я училась или работала, только всё было должно быть в шаговой доступности.