– Ну че, Гриня, пошли в гору?
– А че так? – уточнял Григорий
– А то что, по штуке с носа.
– Ну, тогда пошли.
Григорий, в свою очередь, лишней жилой площади не имел и сдавать в наем было нечего. Вместо этого он активно развивал пасечное дело и зарабатывал на продаже меда. Особенно хорошо шел мед нового урожая, но Григорий мог успешно продавать и прошлогодний, выдавая его за совсем другой сорт. А однажды, когда к его прилавку, подошли пара иностранцев, распознанных Григорием как французы, он тут же объявил:
– Бери медок, нехристи! Поди в своем Париже-то жабы одни?
Иностранцы, не поняв ни единого слова, закивали, а из-за их спин вынырнула девушка, оказавшаяся переводчицей, и уточнила:
– Вообще-то они испанцы.
– А ты с ними что ли? Да не обижайся, бери медок!
Тут испанцы что-то сказали девушке, она выслушала и перевела:
– Они хотят знать, что это за мед, и что входит в его состав.
Григорий улыбнулся на одну сторону и, недоумевая, качнул головой:
– Ну вы даете, что входит?! Мне че, до пчел сходить, спросить? Вон пыльца входит, цветочная!
Испанцы снова пошумели, и девушка снова спросила:
– И больше ничего?
Григорий отрицательно помотал головой, но подумав, ответил:
– У меня ничего, а вот у других, не знаю… – потом наклонился через прилавок, и уже шепотом добавил, – есть особый мед, проверенный, – потом вытащил из-под прилавка, литровую банку уже побелевшего, прошлогоднего меда и огляделся так, будто торговал чем-то запрещенным.
Она все поняла моментально, и расхохоталась. Но испанцам ничего не сказала. Они купили мед, а девушка, уже уходя, заявила:
– Ну вам, конечно, в театр дорога, а испанцы вообще-то христиане.
– Православные? – с интересом уточнил Григорий.
Девушка снова рассмеялась:
– Есть и православные, но в основном католики.
Григорий, как и общая масса, слабо разбирался в тонкостях религиозного отличия и все, кто не являлся православным, для него автоматически превращался в нехристя.
По окончанию каждого сезона, такого рода бизнесмены собирали достаточную сумму, чтобы безбедно прожить год. К тому же, практически в каждом дворе имелось хозяйство.
Летом двухтысячного года сезон начался как обычно. Долгая, дождливая весна даже слегка оттянула его наступление, но к десятому июня все начало обретать привычный образ. Понемногу потянулись первые отдыхающие, забегали маршрутные такси, а лоточники стали задерживаться допоздна. В один вечер Григорий собрал свой товар и уже задумал идти домой, как у прилавка резко остановился черный внедорожник, с маленькими, белыми флажками на капоте. Из автомобиля вышел крепкий мужик, лет сорока и подойдя спросил:
– Здравствуйте, подскажите пожалуйста, где здесь гостиница или отель?
– Да вон, вдоль речки езжай, мимо не проедешь?
– Спасибо, брат, все спасемся. – Невпопад сказал мужик.
– А че, нападает кто? – уточнил Григорий. Но мужик как-то странно улыбнулся и рванул вперед, подняв клубы пыли, – ну вот они родимые, «первые ласточки»! – буркнул Григорий, уже себе под нос.
Действительно, всякого рода фанатиков и сектантов тоже периодически заносило в эти края, нет-нет, да и предложат раз, два в сезон, уверовать в Иегову и буклетик дадут, и беседу навяжут.
А вообще говоря, гора Белуха для алтайцев священна. Алтайцы – это общность тюрко-язычных народов, с исповеданием как православия, так и шаманизма и бурханизма (самобытной ветви буддизма). Они верят в одухотворенность и божественное происхождение этой горы, устраивают в ее честь праздники и всячески почитают. Григорий, будучи русским по национальности, не разделял этих верований, но относился к ним с пониманием, к тому же вокруг именно этой горы строился его заработок, а вот разного рода балбесов с проспектами «Сторожевая башня» не переносил на дух.
День за днем торговля Григория набирала обороты, Аркадий привычно встречал и провожал группу за группой. Народ прибывал самый разнообразный: и из Новосибирска и Томска, и из Красноярска и Кемерово, и с самого юга и Поволжья.
Одним вечером во второй половине июля Аркадий зашел в гости к Григорию, поздоровался и спросил:
– Ну че, Гриня, в гору идем?
– Сколько?
– Че сколько? Народу или денег?
– Скажешь одно, будет ясно и другое. – Ехидно заметил Григорий.
– Не, не будет.
За вечерним чаем Аркадий рассказал, что сегодня у него остановилась группа из пятнадцати человек. И как узнали, что Аркадий, в том числе, еще и проводник, насели на него с просьбой отвести их к Белухе. Аркадий отказывался, но те предложили сумму втрое превышающую обычный тариф. К тому же, они утвердительно сказали, что обратно их вести не нужно.
– Как так, не нужно? Они что же, жить там останутся? – возмущенно поинтересовался Григорий
– А тебе не все равно? Не надо вести обратно – нашим легче.
– Тогда к спасателям зайти надо, а то эти твои пропадут, а потом нас спросят.
На том и порешали. Собрались, передали текущие дела в руки жен и рано утром тронулись, предварительно передав список группы в местный пункт МЧС.
К горе вело две дороги. Одна через перевал Кузуяк относительно несложная для пешего туриста, вторая через перевал Каратюрек, гораздо более тяжелая, но в смысле впечатлений от великолепия высокогорных видов, емкая гораздо существенней. Аркадий, прежде чем принять решение какой дорогой следовать, поинтересовался у присутствующих, был ли кто-нибудь из них здесь раньше, и, получив отрицательный ответ, выбор, очевидно, пал на более легкий маршрут.
Тронулись в дорогу, пересекли поле, минули деревеньку, перешли мост и через, примерно, четыре километра остановились передохнуть. Аркадий объявил:
– Дальше будет подъем пологий, но затяжной.
После привала неспешно побрели по смешанному лесу, кедры соседствовали с березами и лиственницами, ветерок причесывал траву вдоль тропы, погода была мягкой и умеренной. К вечеру добрались до стоянки, называемой «три березы». Это место служило, как правило, местом ночлега. Разбили палаточный лагерь, и заняли своим костерком организованное костровище. Григорий навесил на таганок котел и взялся готовить ужин. Запасенные дрова быстро кончились и Аркадий побрел в ближайший лесок, собрать сухих веток. Тем временем часть группы из пяти женщин, окончив устройство на ночлег, организованно и молча удалились в глубь леса. Григорий, заметив это, решил, что удалились они по вполне естественным причинам, и продолжил готовить ужин. Но уже через несколько минут увидел идущего быстрым шагом Аркадия. Он бросил охапку веток и, хлопнув Григория по плечу, кивком указал на необходимость отойти в сторону. И уже на приличном расстоянии от костра зашептал, выпучив глаза:
– Че-то, Гриня, дело не чистое.
Григорий напрягся и уточнил:
– Че случилось?
– Да, в общем, собираю я, значит, дрова и наткнулся на этих, наших, баб.
– А-а-а, подглядывал? – усмехнулся Григорий
– Хорош, Гриня, они похоже эти…
– Мужики ряженные? – издевательски предположил Григорий и расплылся в улыбке.
– Что ж такое, нет! Сектанты что ли, или вроде того.
Тут улыбка с лица Григория сползла, как не было. Он подумал и спросил:
– А с чего ты это взял?
– Они вон на полянке кругом на коленки встали, руки вытянули и давай кланяться, и затрещали чете вроде “мать природа, мать природа, помоги и спаси”. Ты же что-то рассказывал про сектантов, что подходили к тебе и все такое?
Григорий почувствовал себя экспертом по выявлению и разоблачению вредоносных верований или даже больше, этаким римским папой и Ватиканом в одном лице. Его физическое лицо, меж тем, вытянулось, и он заявил:
– Понятно, ну нужно выяснять, ты Аркаш не нервничай, я эту сволочь как облупленных. Веди себя как обычно, ща все узнаем.
Григорий вернулся к костру и взялся помешивать кашу, привязанной к палке ложкой. И только было собрался задать каверзный, наводящий вопрос, как его опередил седой мужичок, по всей видимости, старший группы. Он сказал четким голосом:
– Вы наверняка хотели бы узнать, кто мы такие и что из себя представляем? – Григорий слегка опешил и пожал плечами, конечно, больше машинально, ведь узнать очень хотелось. Меж тем, мужичок продолжил, – Вам, само собой, нет нужды объяснять, как и в кого мы верим. Вас скорее интересует, так сказать, более насущная, практическая сторона.
Реагируя на это, Григорий перестал помешивать кашу, а Аркадий бросил ломать ветки. Они сосредоточились и напряглись. Григорий слегка встряхнулся и протяжно уточнил:
– Вообще-то нам все равно, но раз уж начали, то теперь уже расскажите.
К этому времени у костра собралась вся группа. Мужичок оглядел всех и сказал:
– Так вот, рассказываю, что касается какого-либо насилия или прочего членовредительства, в этом смысле мы гуманисты, любим природу и чтим ее… Но по-своему.
А один из молодых представителей группы коряво пошутил:
– И человеческих жертвоприношений не практикуем!
Все звонко рассмеялись, но громче остальных, нервно гоготали Аркадий с Григорием, которым был в большем интересен последний пункт.
Тем временем на тайгу свалилась ночь, подсветив небосвод сгустками звезд, и одним широким мазком рассекла его бледно-оранжевым млечным путем. После ужина все разбрелись спать. А провожатые еще задержались у костра. Григорий поворошил прогорающие угли и произнес:
– Слышь, Аркаша, ты раньше такое видал?
– Нет, я б запомнил.
– Да, лихо он нас прокусил.
– Так видать не первый раз.
– Им, видно, частенько приходиться объяснять кто они такие.
– Я о том же.
– Заметил, у них на майках значок одинаковый?
– Нет, а что там?
– Вроде тройка в круге, с загогулинами.
– Ладно, спать надо. – Бросил устало Аркадий и полез в палатку.
Рано утром, когда рассвет еще мешкал заливать все вокруг заревом нового дня, лениво зацепившись за гору, по ниспавшей росе двинулись в путь. Шли вдоль реки Ак-кем с голубовато белой водой, мимо кустов, только начинающей краснеть, смородины. Вскоре вошли в ущелье Ярлу или “долина эдельвейсов”. Здесь вокруг огромного валуна с нарисованным на нем красным кругом, с еще тремя маленькими кругами внутри него, располагались небольшие столбы, сложенные из камней. Они стояли повсюду, и если Аркадия и Григория, за выслугой лет, это не впечатляло, то остальные выпучили глаза и разбрелись, жадно вглядываясь в пейзаж.
Аркадий, меж тем, сравнил значок на валуне и на майках участников путешествия. Затем подошел к Григорию и вполголоса, сказал:
– Слышь че, не совпадает.
– Что не совпадает?
– Значок, видишь, у них и на камне.
– Ну, значит из другой оперы, че пристал? вообще идти надо.
Но Аркадий после вчерашнего разговора, загорелся идеей выяснить принадлежность определенной символики к конфессии или верованию, и какие поступки они за собой влекут, дабы больше не попадать в ситуации, где непонятно чего ожидать от человека, который шутит по поводу человеческих жертвоприношений и шутит ли вообще.
Поздним вечером прибыли на место, и хотя для более комфортного и легкого перехода, можно было, сделать еще одну остановку с ночлегом, но Григорий не желал, проводить ни одного лишнего часа, в компании этих людей и поэтому всю дорогу торопился и подгонял остальных. Аркадий, хоть и менее активно, но разделял точку зрения напарника. И вообще за какие-то сутки полюса их взаимоотношений поменялись. В то время как в обычной, так сказать, мирной жизни Аркадий, на правах более основательного хозяйственника, имел психологическое преимущество, то теперь стал более вдумчивым и даже как-то сник.
Группу проводили до места, где можно было разбить лагерь. И запалив костер, уселись для расчета. Аркадий, на правах организатора, еще раз пересчитал, переданные ему деньги, и, уже поднявшись, спросил:
– А вы вообще просто отдохнуть сюда, или как?
В контексте увиденной им в лесу “молитвы “, он счел этот вопрос логичным и уместным. На это присутствующие не только не нашли вопрос глупым, но и даже немного удивились. А одна из девушек встала и сказала бодрым и слегка восторженным голосом:
– Ведь конец света, или вы не слышали?
Григорий, стоявший чуть поодаль, сначала замер, а спустя несколько секунд, рассмеявшись, заявил:
– Да ну, Аркаш, они шутят опять, отомри.
Но Аркадий, стоявший ближе, увидев блеснувшие странным огоньком глаза девушки понял, что это никакая не шутка. И отшатнувшись, машинально, бездумно произнес:
– Шутите, конечно, какой конец света?
Тут девушку понесло. Она взялась тараторить что-то похожее на библейские, по стилистике, фразы. Григорий и Аркадий смотрели на остальных, а те не просто не пытались ее остановить, но и, покачивая головами, вторили ее словам, шевеля губами. Под эту залихватскую речь, по четкости произношения, явно повторенную ею не один раз, и откланялись. И еще некоторое время им в след слышалось:
– …и да придет огонь и черный град, и да ознаменуется он тремя нулями, и да погибнет всяк не…
Лихое объявление еще разносилось по глади озера, исковерканным эхом, пока не запуталось и не затухло в черной, слепой чащи ельника.
Аркадий с Григорием торопливо зашагали вдоль каменной окантовки тропы, подсвечивая путь старым, карманным фонарем. Они направлялись на местный опорный пункт, по расчетам Аркадия, сегодня должен дежурить его знакомый, – егерь Фомич. Дежурства были устроены таким образом, что егеря менялись с участковыми милиционерами. В их задачу входили охрана правопорядка и экологической обстановки. И каждый заступивший, раз за разом, натыкался на умение осуществлять одно, и на некоторое непонимание другого, но в целом вникли быстро и как-то справлялись, предварительно изучив, изначально чужие обязанности. В будке опорного пункта горел свет. Вошли в дверь и сразу же наткнулись на Фомича, спящего прямо за столом. В слабом свете дымящей керосиновой лампы виднелись останки застолья. Григорий, деловито прошел вперед, взял литровую банку со стола и, понюхав, заявил:
– Спирт!
– Фомич же не пьет, – удивленно сказал Аркадий
– Из мелкой посуды… А там кто?
В противоположной части строения стояли две двухъярусные кровати, рассредоточенные по углам. На той, что слева, кто-то беспокойно спал, громко сопел и ворочался. Аркадий вгляделся в лицо спящего и сказал вполголоса:
– Крайков.
– Сменщик Фомича?
– Ну. Видно смену сдал, смену принял, да и не рассчитали силенки, нарезались.
– Да пес с ними, завтра поговорим.
– Гриня! Лампу потуши, а то еще пожара нам не хватало, что б не было как та баба говорила «да придет огонь, да не придет». – Сказал уже улегшийся Аркадий.
Григорий, ухмыльнулся и, погасив лампу, занял верхний ярус, а Фомича решили не кантовать, и оставили на месте.
Поутру проснулись от дикой матерщины Фомича, в которой он был мастаком и слово образователем, порой такое трехэтажное загнет с финтом, что человека, в этом деле так же ненового, поставит в тупик. Но сейчас в его словах, слышалась безысходность. А из конструктивного– один единственный вопрос:
– Где ружье!?
Тем временем Фомич выскочил на улицу, а за столом остался Крайков. Его равнодушный вид говорил о том, что риторика Фомича теперь имела пространный характер, у нее не было определенного направления. Он, завывая, спрашивал саму природу, взывая к справедливости.
Аркадий был знаком с Крайковым лично, а по тому завидев беснующегося Фомича, без вступлений поинтересовался, усаживаясь за стол:
– И где здесь ружье терять?
– Да в том то и дело, что негде. Но Фомич как человек, редко пьющий, выпивая, забывает о том, что завтра, то есть уже сегодня, наступит похмелье и не редко это состояние сопровождается частичной потерей памяти…
– Ты это к чему? – перебил рассуждение Аркадий
– Имей терпение! Да вот к чему, пил бы чаще, о такой основополагающей для егеря вещи как ружье, позаботился бы загодя, убрал бы туда, где мог найти его сегодня.
– Так что ему теперь, больше пить надо? – пытался сострить Григорий, так же усевшийся за стол.