Annotation
Атанов Анатолий Алексеевич
Атанов Анатолий Алексеевич
Пепеня
В начале 1961 года руководство района решило разрушить красивейший Свято-Троицкий храм села Яркино, что в С - ой области. Саперная рота, приехавшая на двух трехтонках, уже разгружала ящики со взрывчаткой, а около храма собралась толпа верующих, да и просто зевак, привлеченных невиданным доселе зрелищем.
Райкомовское начальство прикатило в село на телеге. Машины они оставили у дома председателя, что жил в соседней Лопуховке.
На лошадях оно как-то демократичнее. Несколько человек из окружения прибывших "демократов", принялись разгружать ящики, но только с водкой. Их поставили в тень под телегу и накрыли рогожей.
Тем временем саперы отогнали толпу людей подалее от храма и начали закладку взрывчатки под основание здания. Прихожане храма со слезами на глазах наблюдали за происходящим. Кто тихо крестился, а кто по смелее, просто громко ругал начальство и Хрущева:
-Хрущ, супостат ты хренов, гореть тебе в огне адском! - закричал куда - то в небеса, не сдерживая слез, местный костоправ Яша.- кукурузная вша, тля паразитическая для народа!
На него зашикали бабульки, испугавшись гонений на Якова. Ведь совсем недавно черные воронки по ночам увозили народишко в безвестность, куда за менее смелые речи.
- Да хватит вам в портки-то подпущать! Все отобрали аспиды, а таперича последнее ужрать хотят! Ведь, тута прадеды за нашу Родину, за нашу мать - Расеюшку крест целовали, на хранцуза топая! Отцы на германца и японца уходя, на луковки злачёные глядя, с семьями прощались! Я на фина и фрица поперси не во имя и славу ентих гнид кровососущих, а во имя и славу той же матери-Родины! И прятал я за пазухой у самого сердечка не красную книжицу, а ладанку с землицей! Да и не землица там была вовсе, а прах селян моих!
Замолчал он, а из глаз потекли две слезинки, оставляя светлую бороздку на щетинистом, давно не бритом лице. Захотел закурить. Трясущимися руками он достал из кармана круглую, жестяную баночку из-под конфет "Монпансье". Там у него была просеянная махорка-крупка да стопка нарезанной газеты для закрутки. Вдруг, схватившись за грудь, захрипел, упал на ту самую прах-земелюшку, уставившись на синее небо синими старческими глазами. Со звоном покатилась та самая коробочка из-под конфет. По ветру разлетелись нарезанные на закрутку "фантики" из газеты "Правда"...
Закрыли покойнику глаза. Мужики подняли тело деда Якова и отнесли на лавочку, что под старым тополем. Связали ремешком на груди руки. Бабка Щукина достала из сумочки белый с цветами женский платок и накрыла им лицо Якова. Кто-то побежал просить у председателя подводу, чтобы отвезти покойника к родному дому, но подводу не дали. Сказали - после "мероприятия"... Перекрестившись, утерев слезинки краешком платка, бабка Щукина тихо сказала:
-Да упокоит Господь твою душеньку, Яшенька, - тихо всхлипывая, продолжила,- сейчас тебе будут и панихидка заупокойная, и звон погребальный...
Подъехала милицейская машина. Из нее вывели человека в зековской робе, здорового битюга с металлической фиксой во рту. Надо было снимать кресты. А это было очень опасно для жизни, и мало кто из людей соглашался лезть на купола. Кто из-за боязни упасть, кто из-за боязни наказания Божьего. Для таких случаев и предлагали эту мерзкую работу кому-либо из ЗК. Если он срывал кресты и оставался живой, ему убавляли срок или даже вообще даровали свободу. Для этого и привезли фиксатого. Конвойные подвели его к телеге, где он разделся по пояс. И все ахнули: огромный храм синел у него на спине. Татуировка один в один повторял форму и очертания Свято-Троицкой церкви.
Заходя в ворота храма, он лихо сплюнул сквозь зубы на ступени. Повернулся лицом к начальству и саперам, оскалился стальными зубами, крикнул:
-Учись, сыкуны, Бога в душу мать...
Он сам боялся. Да и как тут не бояться! Это тебе не в карман забраться. Навернёшься с верхотуры, костей не соберёшь...
Одно не понятно. Ведь, храм всё равно уничтожат, разрушат до основания! Зачем надо было, непременно снимать кресты - то? Это изуверство, как публичная порка, унижало и веру христианскую, и ровняло с грязью светлые чувства верующих! Известно, что когда взорвали храм Христа Спасителя, Лазарь Каганович победоносно и издевательски гаркнул: "Что!?! Задрал я тебе подол, матушка Россия!".
Может, этой бравадой они пытались сказать, что у них нет страха? Что они не боятся никакого наказания Божьего? Что Бога нет? Да боялись они, как этот заключенный! И страх этот перед будущим не давал им спокойно жить! Еще не успев умереть физически, они были мертвы духовно. Да и власть, воспитавшая этих монстров, сама превратилась в гигантского зверя, который пожрал своих же "детей", хорошенько прожарив в топке ГУЛага.
А тем временем, зека продолжал свое восхождение к такой желанной им "свободе". В крышах церквей есть небольшой лаз через который ремонтники пробираются на поверхность купола для покраски или мелкого ремонта протекающей кровли. И вот в таком отверстии появилась лысая голова ЗК.
"Доброволец" посмотрел вниз и широко ощерился. Изо рта блеснули солнечные зайчики, будто он держал в пасти осколок зеркала. Заключённый выбрался на поверхность купола. Жесть нагрелась под лучами солнца. Так прокалилась, что он обжигаясь, громко матерясь, скакал по крыше, как лягушонок. Будто жарился наш грешник на горячей кровле, как на адской сковородке. Ему наконец-то удалось добраться до основания креста и привязать себя жиденькой страховкой за верхушку купола.
Схватившись за крест, он начал его раскачивать из стороны в сторону. Крест даже не шевельнулся. ЗК предпринял следующую попытку. Повторяя раз за разом резкие рывки, ругаясь и крича от напряжения, ему все-таки удалось немного приподнять крест из основания. Победоносно взмахнув руками, он неожиданно для всех заскользил вниз по крыше храма. Порвалась ненадёжная бечёвка, страхующая его от падения. Цепляясь в последней надежде на спасение за край крыши, повисев несколько секунд на краю жизни и смерти, он наконец-то обрел столь долгожданную "свободу".
На куполе блестел под лучами солнышка непорушенный пока крест. Он печально накренился в сторону распластанного на земле грешника, как бы прощая его и прощаясь. Наступила гробовая тишина. Саперы бросили лязгать инструментом. Толпа зевак застыла окаменелыми истуканами. Секретарь райкома подошел к ящику с водкой, достал поллитровку. Вышиб бутылочную пробку и одним махом опорожнил ее почти до самого донышка.
Неподдельный ужас и страх охватил всех и вся. Происшедшее как-то не увязывалось с успешно проведённым мероприятием. Секретарь райкома прекрасно понимал, как это подрывает политику компартии и ее лидера Хрущева. Ведь это он обещал в скором времени уничтожить священство, а вместе с тем и храмы. По генеральной линии партии вот-вот должен наступить коммунизм с земным и неземным счастьем. А тут эти попы с райской жизнью и небесными благами. Да еще этот вечный страх перед Богом за содеянные грехи. Чего-чего, а грехов-то понадеяно - хлебать не перехлебать.
-Надо как-то выходить из положения, - сказал секретарь председателю, - нет ли у тебя, товарищ Курин, комсомолишки какого, чтобы сделал это важное для партии и народа дело.
- Да. Есть. Это внук нашего костоправа Якова Мусина. Петром зовут. Между прочим, секретарь комсомольской гвардии нашего совхоза. Только, тыры - пыры, за воротник любитель заложить, - едрит твою мать, да девкам мякушки потискать. У него, паразита мордовского, тыры- пыры, жена и два ребятенка. Наказать его хотел!
-А вот и накажем, - сказал секретарь, - пусть искупит делом свои выкрутасы жеребячьи. Зови-ка, как ты говоришь, этого "тыры - пыры, паразита мордовского" до меня. Скажи, что Я зову его, мол выпить не с кем.
Курин побежал к толпе зевак, нашел Петьку Мусина. Поманил его к себе. Нарочито, по - товарищески взял его под руку и отвел в сторонку. Нагнулся к уху, и также по - товарищески прошептал, как пропел:
- Мы тут "мальчишник - девишник" сгондобобили. Тебя САМ к столу, тыры - пыры, приглашает. Айдакась, братишка комса. Хватит тебе с холопами шлындать. Пора в серьезную партию-компанию, едрит твою мать, вступить, понимаешь ли. Понял, чем старик старуху донял, а, Петр Яковлевич?
От такого лестного обращения грудь у Петьки сама колесом выгнулась. Он уже принял на эту грудь граммов этак двести, и глаза его еще пуще заиграли сапожным глянцем. Заблестели так! Орел, а не Петька!
Петруха повернулся к своей компании и небрежно так, сквозь губу процедил:
- Эй! Меня не ждите, я по делам.
Не "ребята", не "мужики", а - "эй" - компания ошалела! Как подменили Петруху... Да и от водки отказался... Как этот, Емеля, что ли? Или кто другой? В котел с молоком бултых и все! Был лапотником кривоногим, стал принцем-берлинцем! Нам больше достанется, фря комсовская! И мужики продолжили поминать урку. А называли они его почему-то "Урка - ВЕЧНАЯ каурка".
Выпив "за помин души крестом побитого", они не предполагали, наверное, что не в котелке с молоком "новопреставленному" купаться, а в котле со смолой. И гореть ему ВЕЧНО в геенне огненной.
Они еще не знали о том, что дед Петра умер от ужаса происходящего и лежит на лавочке под деревом. Лицо его покрыто белым платочком с райскими цветами. Его уж точно ждет ЖИЗНЬ ВЕЧНАЯ!
Тем временем, Курин подвел Петра к главе райкома партии.
Секретарь первым протянул руку Петру. Крепко, по - товарищески, пожал его руку и похлопал по плечу, как милого друга. Сердце Петрухи было готово выскочить из его молодецкой груди и взвиться жаворонком высоко-высоко в небеса да еще затренькать радостно этакой заморской балалайкой.
-Хм. Это..., - начал свою речь секретарь.
Он явно не находил слов и был обескуражен и взволнован. Так бывало очень редко. Пожалуй, лишь на пленуме горкома или у САМОГО, в области, куда его вызывали на ковер и песочили за пьянство и распутство.
-Петр ...э-э-э...
-Яковлевич. - подсказал Курин.
-Петр Яковлевич, давай-ка по маленькой и перейдем на Ты.
Секретарь подал знак и на телеге появилась беленькая, кусок "докторской" колбаски, маленькая баночка красной икры, банка крабов, три хрустальных бокала и многое всякой всячины, большей частью которой Петьке и в самом пьяном сне не виделось.
Курин услужливо разлил. Секретарь поднял бокал и сказал:
-Э-э-э, ну - у, это конечно. Это-о-о-о... Ну-у-у... , за-а-а...
И тут секретарь сел на своего излюбленного конька:
- За взаимопонимание генеральной линии нашей партии и смычку с комсомолом в борьбе с пережитком темного прошлого, где царствовала чуждая грядущему коммунизму вера в сказочного и мифического Бога. За веру в будущее! А будущее - это вы, молодые борцы за это светлое будущее!
Он посмотрел на Петьку сквозь хрусталь, наполненного водкой, бокала. И остался доволен произведенным на деревенского дурачка впечатлением.
- Ну-у-у, это-о-о... - за дружбу, понимаешь ли, э-э-э...Петя!
Секретарь протянул бокал навстречу Петрухе. Вдохновленный столь пламенной речью и вниманием к собственной персоне, он так саданул по бокалу секретаря, что тот разлетелся на мелкие брызги, а водка залила явно не дешевый костюм оратора.
Наступила неловкая пауза. Курин рукавом пиджака вытирал водочные подтеки на костюме секретаря. Петька до того испугался, что руки его затряслись и водка
из бокала потекла ему на брюки. Открыв рот, он с испугом смотрел на райкомовца и думал:
"Все, блямба - карамба, смычке комсомола с партией не будет! Брудершафта не видать, как собственных, ослиных ушей!"
И, отталкивая Курина, бросился вытирать остатки водки на костюме секретаря. Секретарь оцепенел от неожиданности и стоял, как памятник Ильичу на районном автовокзале. В правой руке он держал за изящную ручку донышко от разбитого бокала и гордо глядел в грядущий коммунизм, построить который мешает вот эта твердыня пережитка и глупость невежественного, непросвещенного народишки.
Курин и Петька, стоя на коленях, оттирали замшевые полуботинки, хотя в этом не было надобности, - они были сухими. Посмотрев снисходительно в низ, на копошащихся, как кроты, мужиков, он примирительно сказал:
-Ну - у, это... хватит вам! Все даже очень хорошо получается!
Курин и Петя, стоя на коленях, подняли испуганные глаза на секретаря.
- Э-э-э. посуда бьется, как говорит моя теща, к удаче. Да, это-о-о,... к счастью. Давайте-ка еще по одной, а то, видишь ли, на "Ты" мы так и не перешли.
Моментально появились новые бокалы, наполненные до краев водкой. Секретарь протянул хрусталь на встречу собеседникам. Петька осторожно чокнулся с секретарем и Куриным. Тонко зазвенели бокалы. Одним рывком опрокинул водку в рот. Казалось, вместе с водкой он проглотил и хрустальный бокал. Забыв от страха и волнения, что перед ним невиданная закуска, он просто-напросто занюхал водку рукавом пиджака.
Секретарь протянул Петру холёную, с толстыми, как сардельки пальцами, руку:
- Вилен Иосифович. Э-э-э. Для тебя, Пётр, просто - Вилен.
Петька осторожно пожал ее своими мазутными граблями. Вылупив на секретаря свои еще не верящие в чудо глаза, Петруха ни с того -ни с сего ляпнул:
- А можно, Вилен, еще стопарик?
Тут уже секретарь вытаращил глаза на Петра. Не нашелся чего ему ответить, а просто-напросто взял бутылку и налил новоиспеченному другу еще одну стопку. Потом протянул ему кусок колбасы. Уже закусывая, Петруха спросил, давясь большим куском:
-Вилен, это чо за имя такое, блямба - карамба? Еврейское, да? Секретарь покраснел, но, сдержавшись, сказал: