-Э-э-э, это, друг мой, сокращенное имя великого вождя пролетарской революции - Владимир Ильич Ленин, дорогой ты мой шлемазлик!
Петька подавился колбасой и надрывно, тошно закашлялся. Курин со всего маху ударил кулачищем по горбатой спине Петрухи, потом еще и еще. Кашель прекратился. Грудь у Петьки снова выгнулась колесом. Он сказал:
- Это чо жа? Когда брудершафтятся, - друга-дружку только по ОДНОМУ имени надо кликать. Товарищ тебя по ОДНОМУ имени и ты товарища тоже по ОДНОМУ. Вроде как на равных получается. А здесь как-то...это... У тебя вроде, как у турка, - Адурахман Абдулла Мурза - кирза ибн Саид..., имён мильён. А у меня одно имя! Во тырдынь конь! Это, бляха-муха, как-то не честно. Не по еврейско - мордовскому получается, блин!
Петька явно захмелел от выпитого. Секретарь перетерпел и эту глупую, как ему казалось, наглую выходку Петьки. В другой раз наказал бы пьянчужку, но "коммунизм строить надо"! А этому мешает церквушка эта деревенская, да невежество и быковатость молодых строителей светло-светлого будущего.
"Что же получается? В стройных рядах строителей светлого будущего жуткая паника! Пошли сейчас кого на колокольню, тебя пошлют куда подалее! От всех репой пареной за версту несёт! Если, конечно, самого на колокольню пендюлями не загонят, - думал секретарь, - начальство областное не простит промаха в идеологической работе с населением. И светит тебе, Владимир Ильич Ленин Иосифович Левинсон, даже не эта занюханная колоколенка, и даже не Шушенское, или Цюрих, а отделение свинофермы им. К. Цеткин, где ты будешь простым не освобожденным секретарем! Где вместо автомобиля "Победа" у тебя будет полвелосипеда, да жена скотница. И помрешь ты там от пьянки в свинячьем говне!" - думал Левинсон.
"Не-е! Помирать в говне не по мне! Пусть вот эти" - он оглядел толпу зевак и прихожан, - "вот они в дерьме и ковыряются! Не зря же я ваньку перед этим чушком мордовским валял!"
-Э-э-э, Петенька, мил дружок! - обняв его за плечи, сказал секретарь.
- Нет между нами никакой такой разницы! Никакой! - Вот твое имя - Петр, знаешь что оно обозначает? Э-э-э, брат! Не знаешь! А я тебе, как другу, скажу. А ты послушай старшего товарища и с этого дня самого дружного друга твоего! Можно сказать, закадычного друга...
Он приобнял его за плечи, и тихонечко спросил:
-Ты Библию когда-нибудь читал? Нет? Вот вы тут митингуете, а веры своей не знаете! Вот я, старый еврей, тебя и просвещу...кхе, немного конечно! Это, знаешь - ли, чтобы между нами, друзьями, не было недопонимания.
Вытащил из кармана пиджака отутюженный, сложенный конвертиком, клетчатый носовой платок. Медленно развернул. Платок был размером в маленькую скатёрку. Уткнул в него огромный нос, шумно высморкался, утёр волосатые ноздри, аккуратно свернул скатёрочку в конвертик и положил обратно в карман. Курин с Петрухой молча, заваражённо наблюдали за этим священнодейством.
-У Иисуса Христа, что был распят, вон видишь, - он показал на колокольню, - на таком вот кресте, были Апостолы, ученики Его. Одним из этих Апостолов и был Апостол Петр. Сейчас он, Апостол Пётр, там, на небесах, самый главный! На этом просвещение твое и закончим, Петя.
Помолчал, глядя задумчиво себе под ноги. Потом опять вытащил тот же платок, не разворачивая его, протёр пыльную замшу на носке ботинка, продолжил:
-Так что Пётр, имя твоё самое походящее для секретаря комсомольской организации. Апостольское. Пётр, означает камень. Ты должен быть твёрд в своих убеждениях, как камень. Как гранит! Ведь комсомол, это гранит, можно сказать! Основа, фундамент, пьедестал для партии. А ты сам, как крепкий камень! С каменным взором, крепкий духом - в руководстве ячейкой этого пьедестала. А я смотрю на тебя и горжусь, что у меня есть такой друг с каменным именем - Пётр.
Картинно, театрально зарыдал. Обнял Петруху и, шмыгая носом, доверительно прошептал:
- Я не могу тебе приказать, как секретарь райкома коммунистической партии Советского Союза, Вилен Иосифович Левинсон, но как твой друг и старший товарищ, просто запросто, если ты помнишь - Вилен. Да, дорогой друг, для тебя просто - Вилен. Пусть ты мордвин или русский, а я еврей! Пусть! Но мы же, как кровные братья! Даже больше! Мы как родные братья! Как закадычные, верные друзья! Ты для меня - Петр, я для тебя - Вилен!
Вытирая грязным рукавом пьяные слезы и сопли, Петруха с собачьей верностью смотрел этой хитрой лисе в глаза. Он был готов на все ради нового друга. Даже броситься на амбразуру, как Александр Матросов.
- И всё что хочешь ради этой братской дружбы друг для друга сделаем! Любую просьбу выполним!
Пётр сказал с придыханием:
- Проси, брат!
-Только я боюсь, что тебе с моей просьбой не справиться. Тут преданность товарищеская нужна и партийная убежденность! А ты ещё комсомолец... пока...
-Да я за тебя... да я... Блямба - карамба, кому хочешь морду набью! Налей! - Петька выпил и продолжал, - да знаешь, что это... я... ваще за тебя хоть на Луну, хоть на Марс! - Петруха обнял Вилена Иосифовича и, вытирая сопли о новый пиджак секретаря, горько зарыдал.
- На Луну не надо, - подыгрывая Петрухе, сказал Вилен, - а вот на колоколенку - слабо? А, Петенька? Сбрось эти крестики на землю! - он взял его за плечи, встряхнул и, глядя прямо в его пьяные глаза, шепотом сказал, - ради нашей дружбы! Ради торжества всемирного коммунизма!
Петр Мусин не говоря ни слова, повернулся и пошел к храму. Потом остановился, вернулся обратно.
- Всё будет Царандой!!! П-п-понял, друг еврей! У нас все б-братья, блин!
Что это значило, знал лишь один Петруха. Еще раз обнял Вилена, крепко, до хруста. Пожал его руку и шаткой походкой вернулся к храму.
Каким образом ему, пьяному в лохматы, удалось забраться на купол, один бес ведает! Только закрепился он на верху и опустил два конца крепкого каната на землю. За канаты ухватились два здоровенных, сильных бойца саперной роты. Петька с усилием приподнял крест из гнезда, а солдаты с гиканьем потянули канат на себя...
- Ать - два, - взя -а -али! - надрываясь, кричали солдатики. Потрескивая лопающимися портками, Петруха кричал благим матом, как роженица, и повторял одно:
- Оп-па, оп-па, блямба - карамба!
Крест медленно стал кренится. Как бы нехотя, как бы прося помощи и защиты у всех и вся, а Петруха всё потрескивал и потрескивал, дико крича от натуги и желания угодить своему новому закадычному другу.
Один солдатик запутался в веревках и упал. А крест, как подрубленное на лесоповале дерево, со стоном падал, нехотя стремясь к земле. Солдатик никак не мог выпутаться из веревок и подняться. Он зажмурил глаза и истерично закричал.
- Господи, прости - и - и!
Голос его пропал в грохоте и пыли упавшего на него креста...
Солдаты вытащили раздавленного бедолагу и положили в кузов машины рядом с фиксатым. Петька спустился с колокольни и был, как стеклышко, трезвый. Правда, руки его тряслись и лицо было белым..., как у покойника. Он нашел глазами Вилена Иосифовича и понял, что к нему подходить не стоит.
- Всё, блямба - карамба, сикось - накось, дружба кончилась.
Он проходил через толпу зевак и прихожан, как ледокол сквозь льды. Люди расходились от него при его приближении. Петр сгорбился и брел, как побитая, никому не нужная шелудивая собака. Никто не смотрел ему в глаза. Кто-то просто отворачивался, а кто с презрением плевал в его сторону. Он побрел к лавочке под старым тополем. Эта лавочка была для всего села навроде клуба знакомств, вроде ресторана или забегаловки. Он сам лет пять назад познакомился со своей Ленкой на этой лавке. Да и женихались здесь же.
Бывало, по вечерам на ней набьется пар пять, шесть и ничего, не стесняли друг друга и не стеснялись. А уж сколько винца здесь попито с мужиками по - праздникам и по будням. Чего уж греха таить, много знает эта лавка и хорошего и плохого. И все важные события в жизни Петра были связаны с этой лавкой. В армию провожали с нее, встречали на ней. Ленку два раза в роддом провожал и встречал - с нее. Это потому что автобус из района рядом с тополем останавливается. Вот и позор встретил около лавочки. Прямо не лавка свиданий, а скамья подсудимых!
Достал пачку папирос "Прибой", прикурил и обратил внимание, что на лавке лежит какой-то мешок. С лица деда Якова ветер сорвал цветастый платок. Подойдя поближе, Петруха ахнул! Рот его открылся. На его нижней губе, приклеившись, болталась дымящаяся папироска. Он узнал дедушку. На лице покойника была невыносимая гримаса боли, один глаз чуть приоткрылся. Впавшая глазница была заполнена жидкостью, похоже, слезами. Петра переполняли разные чувства. Ненависть к себе и жалость к деду. Несмотря на то, что Петруха был шалопай из шалопаев, дедеку, как он его называл, любил и боялся, но больше всего - любил.
"Вот тебе и лавочка, - подумал, утирая слезы, Петр, - она еще и гробовая..."
Петруха взял на руки легкое тело деда Якова и как младенца, прижав к груди, понес его домой. Туда, где дедека вот также нянькал шаловатого Петюшу, напевая ему простенькое: "Агу - гу- гу- гу- гу- гу...".
Петр шел, прижав к груди деда и напевал, гундося:
- Гро-бо-ва-я, доска - а - а, гро-бо-ва-а -а -а я...
И ушёл, чтобы ни ему, ни деду не видеть эту "серьезную партейную компанию". Пришел домой, положил его на стол. Вытер мокрые глазницы деда, прикрыл глаз и сел рядом на лавке. Что нужно делать дальше, он не знал. Ребятня была где - то на улице. Скорее всего у храма. Ленка лежала в больнице, чего-то там по-женски. Родители были в Челябинске на чьих-то именинах. Подумал про себя: "Бабку Щукину подожду, она всё знает, как надо с покойниками". Он положил руки на стол, голову на руки, прижал ее к боку деда и зарыдал, будто малыш, который сотворил какое-нибудь баловство и теперь боится мамкиного наказания. Прижавшись к родному деду, заскулил, как маленький, слепой щенок:
- У-у-у-у-у-у...
Он был одинок в этот самый момент, очень одинок! Обманут, проклят, унижен, оскорблен в лучших чувствах!
***
А в это время секретарь райкома партии В. И. Левинсон умчался с места столь неожиданно печальных событий на той самой телеге. Правда, на радость наших мужиков, позабыл ящики с водкой и царскую закуску. Уехал, оставив начальствовать Курина, председателя. Но, правда, напоследок ему сказал:
- Меня здесь НЕ БЫ-ЛО!!! Понял?
Курин все понял: "Этот-то прохиндей выкрутится, а отвечать за все будет он, Курин! И будет он скоро не Куриным, а Петуховым!"
Э - эх! Он залез под рогожу, вытащил литр водки и засунул в карманы пиджака.
- После напьюсь! Один напьюсь! А потом я всему совхозу...один!... всему совхозу!.. У - у - ух! С**и!!! Я, Федор Курин, им не Левинсон какой - то и не Фридрих Барбаросса! Хотя, Барбаросса, это ничего, на меня похоже! Интересно получается - он на "ф" и я на "ф"... Хотя, при чём тут ентот фриц замшелый? А может у меня ещё лучше получится! Я - старшина в запасе, Федька Курин, укатаю в коровью лепёшку любого Фридриха и даже того горластого лейтенанта Зыкина.
Курин вспомнил, как в войну, на Одере, летёха, отнял у него фляжку со спиртом, вылил её на его гимнастёрку и хотел поджечь, индюк ротный. И это перед переправой... А был апрель, не жарко... Спирту не жалко, после небольшого боя на станции целую цистерну захватили. Лейтенант ужрался трофейным пойлом, как котяра валерьянкой. Только не мяукал, гад! Проспиртовался, как Ильич в мавзолее. Вот тут уж Курин чуть не поджог его! Демаскироваться от бомбовозов не хотелось.
"Командир, твою мать, - тыры - пыры!!! У меня тоже, какая - никакая, властишка имеется! И теперь, командовать буду Я! Разбегутся все от страха. Эх! Пулеметик бы, какой задристанный! Я бы тогда и район потянул! Ооо, я еще и шутковать могу!" - подумал про себя Курин и довольно ухмыльнулся.
Вот с этой-то улыбкой, с литром водки в оттопыренных карманах, ну прямо как с гранатами, он и пошел команды да матюки раздавать. Пошел, а сам по сторонам зырк да зырк. Это он Петруху высматривал, чтоб с ним выпить. Потому, как боится бычьих его кулаков и драчливого нрава. Понимает Курин, что Петра он под "дружбу" подставил! Но пока не до него! Командовать надо!
Курин подошел к командиру саперов и очень громко, по командирски так, чего-то грозно вякнул. Вроде того, чего мол, растрындяи, тяните, - дайте сам взорву, если не умеете!
Тот тихо так, как показалось Курину, даже ласково, послал его дояркам дойки дергать.
А больше и командовать-то Курину было некем.
- Не е е!!! Тыры - пыры, щас напьюсь! Один!!!
Он пошел, придерживая карманы пиджака, к машине, покрытой брезентовым тентом. Задний борт был открыт и завешен пологом. Можно спрятаться и от солнышка, и от лишних глаз. Да и обзор хороший. Он еще не забыл, что это он здесь, тыры - пыры, главнокомандующий!
Откинув полог машины, он забрался в кузов. Сел на лавку. Достал из кармана бутылку. Свернул пробку и, сделав из горлышка глоток, чуть не поперхнулся. Рядом, вытянув руки по швам, лежал тот самый солдатик. А подалее, раскинув руки, лицом вниз, синея куполами и крестами на спине, лежал урка - "вещая каурка". Сердце, как будто, остановилось. Хотелось убежать, улететь, испариться с этого места. Но предательская слабость охватила все тело. Оно просто не слушалось, отказывалось подчиняться. Куркин весь покрылся холодным потом. Ладони стали мокрыми, как будто были испачканы маслом. Даже бутылка чуть было не выскользнула из рук.
Немного придя в себя, он всмотрелся в лицо солдата. Что-то дрогнуло в его душе. Может, вспомнилась война?
Ведь Курин протопал по этому, ети её мать, Барбарискину плану, как корова по грязному шляху. Шлёпал по грязи, аж подмётки от сапожков солдатских отлетали, к ядрени - фени, как лузга от семечек. А шлёпал он по земельке родненькой... и совсем не родненькой, столько, тыры - пыры, что корова сдохнет, столько прошагамши...ползти-то она не может, курва рогатая... А он прошагал и прополз! В пехоте. От Сталинграда до Берлина.