Мы заранее обговорили, что свадьбы, как таковой играть не будем, некого нам было удивлять, не было средств на пиршество, да и хлопот создавать никому не хотели.
Сходим, распишемся, погуляем по городу и всё. Так мы решили для себя этот вопрос, что не в застолье счастье.
Я сшила себе костюм на розовой подкладке, с тем, чтобы потом можно было его носить самой, а не бросать мёртвым грузом. К тому же замуж выходила вторично, так что и фата была неуместна. Вместо неё сделала себе причёску, вколов шпильки с белыми цветочками. Получилось вполне празднично и не вызывающе.
В свидетели взяла Веру, а Саша одного из моих друзей, самого серьёзного из них, Колю Русакова. Коля Саше нравился тем, что и пошутить мог и обстоятельно поговорить, всегда к месту, без глупых подколов и подвохов.
А своих друзей у Саши не было .
Так случилось, что Саша рос общаясь в основном с племянником или со старшими мужчинами из двора, особенно с армянином-автомобилистом. Видимо очень хотелось ему иметь отца, а его к тому моменту уже не было. Вот поэтому и свидетеля на свадьбу не нашлось, а Мишу, не объясняя мне поначалу причины, он приглашать не стал.
15 февраля, мы четверо собрались у нас и пошли пешочком до Загса. Нам не хотелось, афишировать на посёлке своё бракосочетание, чтобы не устраивали фокусов с верёвкой и выкупом невесты. Со стороны могло показаться, молодёжь отправилась на прогулку, ведь под верхней одеждой не видно торжественного одеяния.
В ЗАГСе всё прошло замечательно, кроме одного момента, когда мы все едва сдерживали смех. Работник брачующий нас, прекрасно зная, что перед ней женщина, вторично вступающая в брак, произнесла: "А теперь мальчик и девочка (вместо жених и невеста), обменяйтесь своим первым невинным поцелуем".
Вот тут нас всех четверых и пробило на смех и изображая поцелуй, мы оба хихикали, а свидетели еле сдерживались, чтобы не расхохотаться в голос.
После росписи вчетвером распили бутылку шампанского и отправились гулять. Сходили в кино, а вечером, проводив своих свидетелей вернулись домой. Мы были вполне довольны проведённым днём и тем, что провели его вместе.
Дома нас ждали мать, Иришка и Саша, которые сразу принялись рассматривать свидетельство о браке, особенно мама, как будто она всё ещё не верила произошедшему.
Потом все вместе поужинали, уложили детей спать и стали сами готовится ко сну. Тут и пришла Надежда с гулянья. Она не была пьяной, хотя разговаривала несколько возбуждённо и громко, рассказывая где была и как провела время.
У нас вообще у всех троих голоса громкие, особенно если чем-то возбуждены, и различить их очень трудно, не видя, кто именно говорит.
В тот момент, когда Надя взахлёб делилась впечатлениями, раздался стук в стену и громкий крик Мани: " Ну, рыжая бл..., вот приедет завтра твой московский, я ему расскажу, как ты тут с двумя "мужуками "(так она говорила) ночевала'".
Нас разобрал ещё больший смех, а Надежда ей ответила:'
Обязательно расскажи, да не забудь, не с двумя, а с четырьмя".
Саша усмехнулся: "- Теперь мне всё понятно. Нарочно завтра выйду гулять перед калиткой, чтобы она рассказала мне, как я раздвоился." Видимо в тот момент мы все притихли и Маня расслышала его фразу, она часто стояла, прислонив ухо к приставленному к стене стакану, видимо так было слышнее.
Мы не раз заставали её за этим, поэтому знали.
На следующий день она даже не показалась, видимо поняв, что опростоволосилась.
А Саша рассказал мне в эту ночь, почему на самом деле он решил со мной порвать. Рассказал о том, что Мишу, когда он приезжал за книгой, подкараулила Маня и наговорила вот таких же вещей и ещё гаже. И он признался, что у него до сих пор оставались сомнения, хотя я говорила ему, что ничего этого не было, но сегодня они развеялись окончательно, после выходки Мани.
А я рассказала ему, что к нам много раз приходила милиция, иногда поднимая нас и ночью, искали бордель, про который Маня накатала уже тонны заявлений в милицию, но который так и не нашёлся.
Он пришёл в ужас, как же можно жить в такой атмосфере, а я ответила, привыкли..... Ведь так всюду, где женщины живут без мужчины, обязательно найдётся "доброхот", который измажет ворота дёгтем, языком конечно же, образно выражаясь.
Вот нам повезло иметь такого доброхота в соседях по дому.
И словно в подтверждение моих слов, в ночь с воскресенья на понедельник, милиция пожаловала, разбудив нас. Маня настучала.
Сначала они очень обрадовались, впервые застав у меня в постели мужчину. Не преминули заглянуть в большую комнату, проверить нет ли у других женщин посторонних, а потом, получив в руки свеженькое свидетельство о браке, очень извинялись за вторжение и беспокойство и предложили нам тут же написать встречное заявление на клевету, чтобы привлечь соседку к суду.
Я ответила, что этой грязью заниматься не буду, так как соседка явно больная на этой почве и чтобы лучше они, понимая, кто перед ними, прекратили реагировать на её доносы. Они возразили, что без наших заявлений не могут, обязаны реагировать по инструкции.И мама с Надеждой потом написали такие заявления и отнесли в милицию, но это, когда я уже не жила с ними, а наветы продолжались.
В пятницу следующей недели Саша опять задержался, заезжал домой. Обычно ежедневно в 9 вечера, я выходила к калитке его встречать. Уложу Иришку и выйду ждать. Он бежит торопится, мы встречаемся, словно не виделись очень давно, обязательно поцелуемся. Потом идём ужинать и говорить о прожитом дне.
А тут я ждала его дома. В 23 часа он приехал и сказал мне,что завтра нас ожидают в Москве, мать хочет со мной поговорить.
К тому времени я уже успела на неделе, не откладывая в долгий ящик отнести документы на новую фамилию и об изменении состава семьи.
Я поступила, как велела бабушка и теперь была спокойна, оставалось прописать Сашу.
По этому вопросу он и ездил к матери, чтобы выписаться из Москвы и теперь мать хотела, чтобы мы приехали вместе. Заодно он рассказал родным и о том, что узнал насчёт соседки и её наветов, так что в этом их успокоил. Посоветовавшись с матерью, мы решили съездить без Иришки для первого раза.
В субботу мы побывали в Москве. Встретили меня предубеждённо и настороженно, чего собственно не скрывали, но одновременно мать разрыдалась и стала активно звать нас жить к себе, так как Саша коренной москвич, и для него потеря Москвы будет большой трагедией.
Для них это был больной вопрос, а не для Саши,но я спорить не стала, сказала, что я их обижать не собираюсь и хотя у меня скоро подходит очередь на квартиру, если они настаивают, мы приедем. Ну не могла я отказать, видя такие рыдания. А если я дала слово, вернее меня вынудили его дать, я буду его исполнять, даже в ущерб себе.
Обговорили, что я подам на расчёт на работе и потом мы приедем. На всё про всё не менее двух недель. Так-то отрабатывать нужно было месяц, но всвязи с переездом в другой город сроки сокращались вдвое.
На деле вышло три недели, две на увольнение и неделя на решение личных вопросов.
Забрать Ирочкины документы из садика, открепиться от комсомольского и профсоюзного учёта, получить деньги по Иришкиной страховке, их набралось 250 рублей, дедушка дал в подарок 200 рублей и бабушка 100.
Так что деньги собрались для меня немалые, я таких никогда и в руках не держала. На первое время, на наши нужды должно было хватить. И ещё бабушка подарила чайный сервиз.
Потом нужно было собирать и упаковывать вещи и наконец настал день отъезда.
Глава 2. Семья, куда я еду.
Нас должен отвезти с вещами до Москвы Верин знакомый с работы, на собственной машине. Я упаковывала вещи, Саша носил их в машину, Иришка бегала взад-вперёд, постоянно поднося новые и новые нужные ей игрушки.
В этот момент появился Витя Матрёнин, казалось навсегда исчезнувший из моей жизни. Он смотрел на меня широко открытыми глазами и голосом, в котором чуть ли не слёзы звучали, сказал: "А я тебя и такую люблю, -он имел ввиду уже ясно заметный живот,-я тебя сейчас возьму и увезу к себе".
-Не валяй дурака-устало ответила я-ты всё равно на машине-я протянула ему деньги-сгоняй купи сигарет, мы забыли купить второпях".
И он взял и поехал, а я смотрела ему вслед и думала, что вовсе не из-за фамилии или ещё чего-то не полюбился он мне, а потому, теперь я ясно понимала, что он явно умственно неполноценный человек и я чувствовала это интуитивно.
Ведь ни один здравомыслящий мужчина не позволит, чтобы с ним так обращались, просто повернётся и уйдёт. У него были родители, оба алкоголики, видимо от этого он и стал неполноценным.
Он привёз сигареты, когда мы уже садились в машину. Я поблагодарила его и распрощалась с ним теперь уже точно навсегда.
И мы тронулись. Тронулись в новую жизнь. А одна, самая важная для меня лично коробка, с моими записями, моими выкройками, моими книгами и кое-какой обувью осталась забытой на террасе.
"Любящие родственники" не нашли ничего лучшего, как спихнуть её в сарай, где её потом и разорили посторонние. Я бы так никогда не поступила с дорогими им вещами. Но я это я, а они это они.
Пока мы едем, а ехать нам придётся долго и муторно, водитель попался аховый, везёт нас на Победе и трясётся над ней, словно над бриллиантом"не поцарапайте, не пролейте,не испачкайте". Видимо досталась тяжело, плюс скорость 40 км/час и бочком, бочком по обочинке..., расскажу-ка вам историю семьи в которую я вхожу, с тем, чтобы потом к ней не возвращаться и сразу разъяснить кто есть кто.
Глава семьи мать, Мария Фёдоровна. На момент рассказа ей уже идёт шестьдесят третий год. Она родилась в Москве, в многодетной семье. Из восьмерых детей, третьим или четвёртым ребёнком, в 1910 году.
Её предок, прадед пришёл, когда-то в Москву в 18 веке из Украины, да так и остался в ней и род весь здесь продлился.
Фамилия его была Гончар, профессия солевар, чем он всю жизнь и занимался. Тем же занимался и его сын, и последующие поколения.
Уже дед её Иван решил увеличить свою фамилию и переписал её на Гончарук, да так она и осталась в роду. Его сын Федор и был отцом Марии.
Марии фамилия очень нравилась и даже выйдя замуж, она оставила её себе, так и перешла фамилия к нам.
Мать Варвара, тоже родом из Украины, приехала в Москву в поисках работы где-то в конце девятнадцатого века. Здесь встретилась с Фёдором, сочеталась браком и пришла в их семью, на Пятницкую улицу, то есть в центре.
Всю жизнь от начала и до конца проработала она прачкой, обстирывая богатых людей, занимаясь штопкой и ремонтом постельного белья. А отец так и занимался солью.
Старшие братья Марии погибли на войнах, один на Первой мировой, и один на Второй мировой.
В 39-ом году умерла от родов её сестра Екатерина, оставив двух маленьких детей трёхлетнего Женю и новорожденную Татьяну.
Предпоследний из братьев Марии, неполноценный Володя, умер во время войны от постоянного недоедания. У всех умственно отсталых сильный аппетит, а довольствия в достатке не было и Володя умер от истощения, хотя мать всегда старалась отдать ему свой кусок.
Сама мать Варвара умерла следом за сыном в 43-ем году,видимо сказалась боль от утраты старших детей и тяжелый труд.
Мария росла девочкой смышлёной, грамотной, отлично училась. В начальной школе, вступила в пионерский отряд, один из первых в Москве. Была жуткая активистка, и в общем -то пропагандист нового образа жизни. При этом в семье тяжёлой работы она чуралась, предпочитая активность в школе и пионерских делах. Много о себе возомнила и в итоге обучение забросила, думая, что знания дадутся ей и так.
Очень обижалась на учителей, когда оказалось, что требуется усиленно заниматься не только пионерскими делами, но и обучением, а посему после пятого класса школу бросила.
И родители ничего с этим поделать не смогли. Маня была очень упряма и своенравна.
В шестнадцать лет она устроилась на работу, ходила куда-то на завод, на Серпуховскую заставу, пешком. Работала тяжело, но кусок хлеба даром не давался. Так трудно она проработала до двадцати трёх лет, когда встретила парня за которого и вышла замуж.
А вскоре у неё в 34-ом году родилась дочь и Мария оставила прежнюю работу. Молодым дали жильё именно в том полуподвале, откуда потом она перебралась в Чертаново.
Комната пятнадцать метров была тогда для троих роскошью.
Вася, её муж оказался парнем деловитым и мастеровитым, мог и мебель сам соорудить, и многое по хозяйству справить,так что жизнь с ним, оказалась для Марии прекрасной и нетрудной.
Муж устроил её на фабрику Парижской коммуны, а так как она была девушкой грамотной математически, то и взяли её работать на склад обувной заготовки учётчицей-распредом. Именно там и проработала она до пенсии.
Мужа забрали на фронт с началом войны, откуда он не вернулся, а Марии пришла бумага о том, что рядовой Долгов Василий пропал без вести. Всвязи с этим никаких пособий на дочь она не получала и везла на себе все тяготы по содержанию себя и дочери.
Другую семью не заводила, так как ей всё казалось, чуть не до последнего дня, что Вася, где-то живой и обязательно рано или поздно вернётся.
У отца Марии на руках, после смерти жены оставались ещё дочь Анна и сын Александр,да двое малолетних внуков от дочери и племянница Вера, дочка его сестры Марины, рано овдовевшей, родившей девочку, да потом оставшейся только с надеждой на брата без средств к существованию больной женщиной.
Она не столько работала, сколько кочевала из больницы в больницу, а девочка росла у брата. Была племянница младше Мани на пять лет.. В конце войны выйдя замуж она будет заботиться не только о своей матери, но и о дядьке Фёдоре, не бросившем её.
Когда Фёдор умрёт в 49-ом, внуков определят в интернат,так как Маня с дочкой одна, Саша младший израненый после фронта на последнем году войны, был временно нетрудоспособен и получал пособия по инвалидности, а Нюра, ещё одна сестра вышла замуж за глухонемого и уехала из семьи.
Во время войны мать работала на фабрике в закрытом режиме военного положения, когда их отпускали домой раз в две недели на несколько часов. Таким образом Нина, всего в семилетнем возрасте находилась дома одна, практически без присмотра.
Она училась, ходила в магазин для всей квартиры отоваривать карточки, дежурила, как взрослая по уборке квартиры.