В машине самка-куляба, с трудом дыша, попросила кулябу-самца сесть за руль - у неё дрожали руки и ослабели ноги. Он довёз её до подъезда, от малого навыка медленно двигаясь по дорогам. Они ещё долго целовались в кабине, пока не подъехало вызванное такси, и не заметили, как с балкона, оставив развешивание детского белья, за ними наблюдал Леонид Михайлович.
- Шаббат, однако, - тихо напомнил он сам себе и, расправив последние маечки и трусики на верёвке, пошёл на кухню зажигать свечи; он не соблюдал никаких иудейских традиций, но субботние свечи зажигал всегда.
Она вошла в коридор и увидела отца. Присев на пуф, стала стягивать сапожки. Отец спросил, с трудом сдерживая презрение:
- Сарафан не так и в руке пятак?
Она промолчала. Отец ушёл на кухню.
В ванной она взглянула на своё отражение и ужаснулась: губы распухли, тушь на веках застыла чёрными иглами, под глазами образовались тёмные мешки. "До чего же я дошла..." И, пустив горячую воду, стала раздеваться.
Когда она вошла в кухню с мокрыми волосами и в халате, то увидела, что столик был занят столярными инструментами, тюбиком с клеем, резаным ватманом. Отец тщательно и осторожно вставлял в рамку наклеенный на картон портрет дяди.
- В понедельник мы с Миркой пойдём с "Бессмертным полком".
- Он старший брат твоего отца - я знаю. А нам-то он кто?
- Твой двоюродный дед. Мирка - его правнучка. Шимон-Арье Смушкевич, сын жестянщика Ицхака. Посёлок Кривое Озеро Николаевской области. Лейтенант противотанковой истребительной артиллерии. Единственный с улицы, не сожжёный заживо в Черновицком лагере. Погиб под Бреслау в деревне Свидница. Перезахоронен на Центральном военном кладбище Вроцлава. Да мой дед выжил. В Воркуте.
- Ты не рассказывал - почему?
- Кому? Мирка была мала. Только сегодня спросила про "Бессмертный полк". А тебе это не нужно. Тебе вообще ничего не нужно. Деньги возьми возле плиты.
- Это он принёс? Сколько здесь?
- Считай сама, - ответил отец брезгливо.
Ольга пересчитала пятитысячные бумажки.
- Надо же, почти штука баксов. И вот так прямо в конверте передал? Что-то на него не похожее.
"Это я не продумал, - вздохнул про себя Леонид Михайлович, ╛- и туристское бельё снять с верёвки забыл. Ладно, после ванны на балкон не пойдёт".
- Зато на тебя похоже. Бег по граблям - любимый вид спорта? Тебя и твоей мамочки. По стопам, так сказать,.. вишенка от яблоньки... Матер пульхрае филае пульхрирор.
- Он знал немного по-латыни...
- Значит, выбор твоей души пал на очередного недоумка?
- Это мой выбор.
- Да у вас любовь? Настоящая? Сильная! С большой буквы "Г"!
- И мать мою не трогай, будь любезен, - зло ответила Ольга. - Ты здесь прекрасно жил, писал свои научные труды, лапал студенток-первокурсниц...
- Гёрлушек, гёрлочек, дарлингушек...
- ...а мы с сестрой умирали с голода в Карагае, и мать ревела по ночам от нищеты и безденежья. "Голодные волчата" - нас так звали родители одноклассников: приглашали на дни рождения - а мы кидались на угощение, удержаться не могли.
- А остальные-прочие?
- Что?
- Тоже кидались? Или их родители как-то умели в девяностые года зарабатывать? Видимо, настала пора рассказать кое-что.
Отец перевернул портрет на лицевую сторону. На него глянул "фотошопом" отретушированный портрет младшего лейтенанта с "Красной Звездой" на груди.
- Надо же, за два с половиной года войны даже второй "звёздочки" на погоны не получил. Так "млоджим" и принял смерть. Хотя и в должности командира батареи. Готова выслушать? Или считаешь, я тебя бросил?
Ольга равнодушно выложила себе на тарелку котлет и куски варёной картошки, поставила всё разогреваться в микроволновку.
- Давай. Теперь твоя версия.
Отец снова перевернул портрет и стал вбивать маленькие гвоздики-держалки в рамку-багет.
- Она была уже беременна тобой на шестой или седьмой неделе. Я настоял на свадьбе - очень хотелось семью и ребёнка. Такое бывает у мужчин иногда. Она обожала турпоходы и на летние каникулы записалась инструктором на турбазу. Там много ошивалось всяких бездельников. Не столько за зарплату, сколько на халяву тушёнки набрать. Абалаковский рюкзак стырить. Вибрамы хорошие упереть. Репшнуром разжиться. На тот поход у неё выпал день рождения. Провела она свою группу старшеклассников по протоптанным тропам в лесу. Я знал их конечную точку на берегу Ургояка и в день рождения припёр туда огромное эмалированное ведро с малиной, садовой клубникой, смородиной, крыжовником - накупил у старушек на рынке. Стою посреди палаток, озираюсь, как дурак, ищу её глазами. Тут полог одной палатки откидывается, и там головой ко входу мужик какой-то лежит, и она сверху с него сползла и ко мне с виноватым видом подходит. Правду сказать, одетая. Но так убить её захотелось, ты не поверишь.
- Она рассказывала. Это инструктор второй школьной группы был, а они просто болтали в палатке.
- Тебе виднее. Ты уже зародышем шевелилась во чреве - свидетель. Потом ты родилась. И все твои младенческие простуды, и крики по ночам, и твоё взросление - отдельная эпопея. Еду для тебя она не готовила - я готовил. Друзья мне доставали и молочные смеси и сухие подкормки - я подрабатывал дворником в ЖКУ, деньги были. Времени не было. А она могла легко сорваться из дома, чтоб "общнуться" с друзьями, с подругами. Качаю тебя как-то в коляске на улице, думаю, как бы бросить минут на двадцать - сбегать сухую гороховую кашку детскую тебе заварить кипятком, чтобы успела остыть. Вдруг подкатывает к подъезду такси, выходит она снова с виноватым видом, за ней какой-то интеллигентного вида бородач а ля рюс. Она обнаглела до такой степени, что меня со своим любовником познакомила. Саша с Вагонмаша.
- Я знаю.
- Теперь и я знаю. И ещё мелькал какой-то сынок преподавательницы сольфеджио в музыкальной школе, где она когда-то училась. И какой-то ленинградец, откуда-то нарисовавшийся, не пришей кобыле хвост... Это только те, что мне известны. Можешь список составить и с ней его проработать по пунктам.
- Не хочу.
- Хочешь правду? Так правду узнай... - пропел Леонид Михайлович кусочек песенки Визбора и вздохнул. - Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Есть женщины, в которых генетически не заложена программа быть матерью и женой. Родившая тебя самка оказалась такой. Ты только начинала сидеть, и мы с тобой играем на ковре в комнате. Вдруг замечаю, что ты реагируешь на названия игрушек: дай петушка - даёшь; а где лисичка? - показываешь. Меня такая радость охватила - в горле комок. Тут она заваливается с целой компанией подруг. Заглянула в комнату. Я ей показываю, что ты умеешь уже в свои шесть-семь-восемь месяцев. Она умилённо улыбнулась, покивала головой - и ушла к подругам.
- А ты всё время жил анахоретом? - ехидно спросила Ольга. - Скитником, как отец Сергий у Толстого. Так все вроде пальцы целы, принципиальный ты наш.
Отец снова повернул портрет и прогладил его с лицевой стороны.
- Я знаю, у кого пальцы не целы. Надо бы заламинировать. Вот он ни в одном из ста двух писем с фронта не писал, что появилась у него подруга. А я нет. Я был молод. Студент. Жил в общаге. А что такое жизнь в общаге?
- Жила, знаю...
- Сексуальная свобода. Я - носитель игрек-хромосомы, и ничто игрек-хромосомное мне не было чуждо. Но после развода не хотел жениться ни на ком - никому не верил. Хотя ты частично права. За девками здесь не бегал, но если случалось - не отказывался. Только ей не изменял пока женаты были... Эта фотография сделана с масляного черно-серого портрета. А сам портрет с фронтовой фотографии по клеточкам нарисовал дед Исаак в воркутинском лагере. Посадили ещё до войны как спекулянта. Жестянщика, гнувшего водосточные трубы и желоба. Паявшего самовары, кастрюли и чайники. Делавшего лейки, тазы, корыта.
- Почему ты так цепляешься за прошлое? И все твои знания о древностях... и языки эти древние... Кому это всё надо? Вечно евреи говорят о своих предках!
- Вятичи, кривичи, уличи, рабиновичи... Древнерусские племена. Я уже сказал: тебе точно ничего не нужно. В том, что твоя мать не помнит никого дальше деда, ничего знать не хочешь и ты, виноваты евреи? Турмуды - помнят, евреи - помнят. И в том они повинны перед русскими? Интересная логика. И чтоб сняли с них вину, они должны забыть, что они турмуды, что они евреи?
Ольга сказала, прожевав последний кусок:
- Вкусно. Спасибо. Дай мне жить так, как я того хочу. Я в Бога не верю.
- Страшно другое. Он может перестать верить в тебя.
Ольга громко поставила в мойку тарелку и направилась из кухни.
- За музыкалку захоти заплатить. И у них выпускной готовят, тоже хорошо бы захотеть внести.
- Я разберусь.
- Ага. Со своим очередным имбецилом. Наборщик текста - значит, много читает, интеллектуал. И профессия редкая - деньги ляжку жгут.
Но она уже ушла. Отец прибрал на столе, вымыл тарелку, подмёл пол на кухне.
Суббота прошла в поисках определения сюжета, которое дал Лотман. Потом Леонид звонил друзьям в Новосибирск, пока не вспомнил, как звали директора Института филологии. "Вот болван же! - ругал он себя. - Нет чтоб в Интернете поискать..." Нашёл и журнал "Критика и семиотика" со статьёй о нарративах, мотивах, сюжетах. Ольга уехала на студию. Мирка репетировала на пианино упражнения и этюды Чайковского. Потом дед с внучкой гуляли по лесу, рвали первоцветы, собирали сохранившиеся после зимы ягоды калины и рябины. Разглядывали первых бабочек, пчёл и шмелей - как они жадно сосут весенний нектар. А дома варили из ягод морс. Мирка тоже варила.
В воскресенье дед с внучкой в тишине, "чтобы не разбудить маму - она устала на работе", уехали в город в Детский центр, где внучка прыгала и скакала, играла и в то и в это до самого обеда. Леонид Михайлович не выдержал и, пока Мирка прыгала на батуте, кося настороженным глазом в её сторону, позвонил Софье.
- Старый клон, старый клон, старый клон стучит в окно, приглашая...
Софья произнесла сквозь смех:
- Я у мальчика, извини.
- Третий лишний?
Чувствовалось, как на том конце Вселенной вспыхнула новым светом звезда София, излучая смех и радость на всех диапазонах.
- Я репетирую. Длинный и овальный рубль зарабатываю.
- И что конкретно вы репетируете?
- Французский язычок.
- Получается у мальчика?
Софья захихикала уже громче.
- Плохо. Маленький ещё.
- А мы тут в Детском центре обедать собираемся. Когда ты закончишь?
- Ещё час.
- Поедем с нами на пляж? Можем тебя подвезти к купальнику и позагорать вместе.
- Класс!
Она назвала адрес мальчика.
Сперва обедали тут же, в Центре, а потом отправились в другое кафе "пить коктейли": воздушную пену с ягодным вкусом. И устроили угадайку: Мирка закрывала глаза, а дед подсовывал ей разные стаканы.
- Смородина! - кричала Мирка.
- Правильно! - кричал Леонид.
- Малина! - кричала внучка.
- Неправильно! - кричал дед. - Клубника!
- Ты обманщик! Ты стаканы поменял!
И дед целовал внучку в макушку.
- Возьмём Соню с собой?
- Да! - радостно закричала Мирка. - Она добрая!
И они взяли Соню, свозили её домой, и она переоделась быстро в купальник жёлто-зелёной весенней расцветки. После чего отправились на пляж, где разбит был детский надувной городок с батутами и горками. И жарились шашлыки. И блины. И варились кукурузные початки. И продавалось мороженое. И разливались квас и газировка. И самые отважные купались, а менее смелые - загорали и волейболили по кругу без сетки. Соня тут же, скинув с себя одежду, ринулась в круг. Под белой зимней кожей у неё перекатывались мускулы. И её ноги, и грудь, и попка вполне гармонировали с майским летним днём, солнцем, первой травой и весенним молодёжным гвалтом. Она составляла часть этого мира - радостную, лучистую, светлую его часть.
"Зачем ты ей? Чтоб, оберегая её, оберегать весь мир в истинной доброте и счастье. Оберег. Амулет. Апотропей. Старый гриб, - смешивая оптимизм и пессимизм в одном флаконе, думал Леонид Михайлович. - А на кулаках двадцать пять раз отжаться кто может в моём возрасте? А пудовик тридцать раз поднять? А подтянуться семь раз - старый и толстый? Но тридцать лет... и не в сумме... Не всякому дано старение. Большинству дано гниение".
А Мирка прыгала на батуте - да ей больше ничего и не надо было: она часами могла сидеть по горло в морской воде с надувными нарукавниками и в жилетке и прыгать на батуте, вылезая иногда, чтобы съесть мороженое.
- Эскимо! - кричал Леонид Михайлович Софье.
Она в ответ только махала рукой "Не мешай!" - и сильным ударом отбивала мяч.
- Пломбир!
А она в падении брала совершенно убитый мяч у самого песка.
- Она не любит мороженое? - спрашивал у Мирки дедушка удивлённо.
- Деда, ╛- объясняла непонятливому деду внучка. - Ты же видишь - ей некогда, они без неё проиграли бы.
Они не проиграли. Никто. Выиграли все. Соня присела на стул в кафешке рядом с ними, откинулась на спинку и произнесла устало:
- Можно мне питья?
- Колу? Сок? Квас?
- Квасу. И мороженого.
Леонид принёс три мороженого и кружку квасу.
- Уморилась. Хорошо попрыгали. А вы, Леонид Михайлович?
- Сам себе казался я таким же клоном...
Соня рассмеялась:
- И вовсю зелёным?
- Да. Как огурец в пупырышках. Клон зелёный, да клон кудрявый...
Соня спросила сквозь смех:
- Почему мне с вами легко?
- Неужели есть кто-то, кому с вами тяжело? С вами молодо. Такая категория состояния: молодо-зелено даже старому клону.
Позвонила Ольга.
- Я проснулась наконец-то. Пью кофе, ем твои замечательные блинчики. А вы где?
Леонид объяснил где.
- Оставайтесь там. Я приеду через полчаса. Обожаю солнце и воздух.
И она приехала через полчаса. Потребовала ключи от машины - залезть и переодеться. Пока её не было, Соня утащила Мирку на песок строить крепость. Они строили крепость, и Соня на четвереньках, выгибая спинку и совершенно не стесняясь, принимала такие позы, что душа распирала сердце, а все органы, включая гланды и аппендикс, выделяли адреналин и тестостерон. "Это называется эстетика. И ведь она это делает не специально. Она живёт так, потому что иначе она жить не может". К ним вскоре присоединились и другие дети с папами-строителями. Громкоговорители разносили какую-то ритмичную музыку, и Соня плясала под неё, расставив ноги, вертя своей пушистой головой и помогая солнцу улыбкой от уха до уха. Её звонкое тело мгновенно отдохнуло после волейбола и хотело танцевать в солнечных искрах. Крепость разрасталась и крепла. Высились ажурные башни. Тянулась вдоль берега стена. Дети таскали песок и воду в ведёрках. Строители социалистически, то есть бесплатно, соревновались. Как папы умудрялись всё качественно делать, глядя в основном на Соню, было необъяснимо.
Ольга в чёрном купальнике уселась за столик.
- Можно мне шашлыка?
- Кто сказал, что нельзя? Курицу? Свинью? Корову?
- Ловить будешь прямо сейчас?
- Легко, ╛- отец обвёл рукой пляж. - Сафари.
- Тогда свинью.
Когда отец Ольги вернулся с четырьмя шампурами к столу, дочь Леонида внимательно и тревожно рассматривала спину какого-то парня. Парень сидел через пару столиков от них. Напротив него сидела девчонка недозрелых годов, но спелая телом. Парень держал в своих руках её пальцы у самого своего лица и что-то ей неслышное говорил.
- Скотина... - сквозь зубы проговорила Ольга.
Она приподнялась со стула, но парень и девчонка уже направились к выходу из-под навеса-кафе. Они постояли возле радостных строителей песочного городка, обнялись и направились с песчаного пляжа в сторону зеленеющего прибрежного кустарника.