Она следует к выходу… Стоя у порога клиники, у истока той тоненькой тропинки, что выводит пациентов из больничного окружения в прежний мир, Алла чувствует, как свежие струйки ощущений просачиваются в её сознание сквозь недавно образовавшееся чувствительное «окошечко» на её левой голени. Мир стал дорисованным, более дополненным. На фоне привычной реальности Алла видит наложенные на неё какие-то полупрозрачные формы.
Алла одновременно ощущает человеческую реальность и выходящую за её пределы действительность, в которой продолжается всё то, что люди привыкли видеть и слышать.
Из действительности, которая существует помимо человеческой реальности, вырывается какой-то картавистый говор, что переплетается в жгучий спор с другой речью. Последняя изображает собой в звуковом пространстве кавказский акцент, на котором часто повторяется до боли знакомая фраза: «с-а-а-адитесь-с-а-а-адитесь»; какое-то хихиканье, превращающееся временами в речь с таким сильным британским акцентом, что сложно было понять говорившееся. Алла никогда не чувствовала подобного синтеза звуковых и зрительных ощущений.
Мир раскинулся перед ней практически во всей широте своего диапазона: к привычной реальности добавилась ещё и действительность. Алла сначала растерялась. Она понимает, что потоки ощущений, которые воспринимаются ею параллельно, – вовсе не из разных миров. Это один мир со своими зримыми и незримыми частями. И каждая часть, являясь взаимным продолжением друг друга, обуславливает эту глобальную неделимую целостность. Вдруг Аллу озарило: чтобы глубже понять действительность, ей нужно абстрагироваться от реальности. Для этого необходимо на время отключиться от привычных органов чувств, сконцентрировавшись на новом.
Она присела на скамью у больницы, приподняла полы штанины, оголив сенсорное пятно на голени, закрывает глаза и чувствует, как мысль улетает из её черепной коробки объемом 1721 кубических сантиметров в более просторное измерение.
Мир действительности
Алла ощущает, как её мысль, выходя за пределы головы, распластывается во все направления, преобразуясь в расширяющийся шар. Он, сферически увеличиваясь, проникает в иные участки действительности, откуда слышались все эти знакомые голоса; человеческая реальность остаётся позади. Полностью проникнув в действительность, Алла чувствует, как она, то есть сознание, приобретает человеческую форму. «Увидеть бы себя со стороны», – думает она.
Алла обнаружила себя на той же тоненькой больничной тропинке. Но на ней нет прежних людей… И на скамейке, на которой она оставила своё тело там, в реальности, здесь, в действительности, расположились совсем другие люди. Это три человека. Двое из них играют в шахматы.
«Мат!» – громким кавказским говором раздался мужчина с чёрными усами.
Проигравший же, полный человек с очень характерными и от того очень знакомыми очками, начинает натягивать на себя карнавальный лисий костюм, изгибая своё тучное тело, словно амёба, пытающаяся поместиться в более тесном пространстве.
«Что за шоу? Подойду-ка поближе», – думает Алла.
– Я знал, что ты, Черчилль, жирная лиса. Но не до такой же степени! – радостно кричит победивший.
– Я попрявился э литл, – переводя дыхание, отвечает проигравший.
– Знал бы я, что ты такой, на пару размеров костюм бы больше подобрал. Это всё объём твоей хитрости – ни один из существующих размеров не подлезет под неё, – добавляет победивший усатый мужчина.
– Интересно, а во что бы Вы, Уинстон, одели Иосифа Виссарионовича, если бы он вам проиграл?! – вмешался в разговор наблюдатель игры, лысый человек с характерным картавистым произношением.
– А я это не скажу, – Черчилль сжал в руках котомку, в которой спрятан костюм, предназначенный для Иосифа Виссарионовича на случай его поражения. – Но на вас, Владимир Ильич, я бы, ат-фёстли, одел бы норковую шапку: ваше гладкий лысина сильно слепит ваших врагов. И, ат-секондари, подарил бы верёвку совершенно бесплатно…
– Так вы готовы отдать нам верёвку, на которой мы вас же и повесим, совершенно бесплатно?! Какой благородный жест! Не ожидал! – удивился Владимир Ильич.
– А в-третьих, – продолжает Черчилль, – подарил бы вам Библию.
Алла, подойдя ближе к тройке довольно интересных людей, замечает, что все они полупрозрачные. Сквозь них просвечивает другое тело, более плотное, находящееся за ними на соседней скамейке. Этот персонаж менее прозрачный, то есть он больше приближен сейчас к реальности, откуда пришла сюда Алла.
Она пригляделась к нему внимательнее: это довольно солидный мужчина. Он с интересом наблюдает за окружающим, словно видит картину и пытается уловить закономерности её линий. Мужчина широко улыбается и внимательно-внимательно осматривает своим глубоким взглядом играющих в шахматы.
Алла хочет узнать, почему этот человек выглядит более реалистично, чем остальные. Подойдя поближе к нему, она узнала в нём… узнала… нет, этого не может быть! Это же Максим Горький! Он же Алексей Максимович Пешков! Об этой встрече Алла мечтала с раннего детства. И даже тогда, находясь в наивном возрасте, она глубоко сомневалась, что когда-нибудь встретит писателя. Алла хочет спросить его, почему он оптически более плотный, но на некоторое время потеряла способность говорить. Она встала напротив Алексея Максимовича как вкопанная. Проницательный писатель, завидев возле себя растерянную Аллу, решает помочь ей. Горький встаёт со скамьи, крепко сжимает её левую кисть, трясёт её. Алла приходит в себя.
– Вы – Горький? – спрашивает она первым делом.
– Я самый, – отвечает писатель, опустив голову, пытаясь скрыть свою улыбку.
– Я мечтала с вами встретиться всю свою жизнь.
Алексей Максимович опять по-мальчишески засмущался. Широкая улыбка, что до невозможности сокращает мимические мышцы, ярко просвечивает исподлобья писателя.
– А почему вы визуально более плотный, чем товарищи на соседней скамейке? – продолжает Алла.
– Все мы здесь время от времени становимся более плотными. А потом обратно – более прозрачными, бледнеем… Иногда находимся чуть ли не на грани видимости.
– А от чего это зависит?
– Этот мир, где мы сейчас находимся, хоть и описывается в фантастических произведениях, на самом деле существует, как ты можешь это заметить. Здесь проецируются все человеческие мысли. Они как бы испаряются из реальности в результате умственной деятельности людей и накапливаются именно здесь. Чем больше о нас думают там, тем более плотными и реальными мы становимся здесь. Ведь мы есть не что иное, как совокупность мыслей.
– В каком-то фильме я это уже видела… – задумчиво тянет Алла.
– Сейчас многие шестиклассники в реальности, откуда ты пришла, проходят в школе мой рассказ о Соколе, читают впервые мою биографию. Поэтому я более плотный, приближенный к реальности. Пик видимости Владимира Ильича приходится на 7 ноября, а Иосифа Виссарионовича – на 9 мая.
Вдруг Алла замечает, как какая-то клейкая жидкость начинает растекаться по тоненькой дорожке. Немного погодя она уже заточила в свою густую консистенцию ноги всех людей, находящихся вдоль тропинки.
– Фу, гадость! Что это?! – кричит Алла, неожиданно прервав диалог с Горьким.
– А ты всмотрись в эту жидкость, что ты в ней видишь?
Алла начала всматриваться, Алексей Максимович комментирует:
– Она отражает одну мерзкую мысль, что поражает миллиарды человеческих сознаний.
– Вижу в ней какие-то древние иероглифы. Какой-то метеорит, разрушенные дома… И всюду одну и ту же цифру – 2012! Так что же это за мысль?! Неужели это идея о конце света?!
– Да… Однако никакого конца света на эту дату не предначертано вовсе! Но люди склонны интерпретировать различные Писания таким образом, каким им это выгодно. Ведь мысль очень текучая субстанция. Одна и та же по содержанию, она способна принять совершенно разные формы в зависимости от того, какие головы она посещает.
– Получается, что никакого конца света не предначертано?!
– Как бы не так! На самом деле отнюдь не гипотетический конец света представляет угрозу для планеты. Ой, как бы не так, как бы не так… – Горький прерывается, качает головой, продолжает: – Угрозу представляют человеческие мысли, что вызваны этой конецсветовой агитацией! Ведь думая и веря в это, люди взращивают эту мысль здесь и приближают её к своему миру, к реальности. А она уже изрядно зацементировала наши с тобой ноги своей навязчивостью!
– Что ж, весело!
– Это ещё ничего! А как мерзко было несколько лет тому назад, когда мы здесь чуть не утонули в вязкой, как носовая слизь, мысли. В ней проглядывали одни и те же буквы и цифры – Аш Эн Эн один. «Свиной грипп», будь он не ладен! Просто обидно за нас: на самом деле люди от него и не страдали в той степени, в какой пострадали мы, мысли!
– Какой интересный мир! – восхищённо оглядываясь, произносит Алла.
– Ты здесь впервые?
– Ну как бы да. Я оставила своё тело в реальности. А мысль здесь.
– Мало кто пробирается сюда осознанно при жизни. Давай я тебе устрою маленькую экскурсию.
– Давайте! – кричит Алла, заведя кисти за шею.
Горький взял свою почитательницу за руку и ведёт к обрыву, над которым в различных направлениях пролетают сферы.
– Что это? – указав на них, спрашивает Алла.
– Это мысли людей. Они заносятся сюда из реального мира. Здесь мысли созревают, приобретают чёткие очертания. Только потом, сформировавшись и потяжелев, они вываливаются отсюда в реальность, то есть реализуются. Вон-вон! Видишь шар? Он самый большой!
– Вижу!
– Давай-ка мы его поймаем.
Алексей Максимович подпрыгивает и ловит, словно баскетбольный мяч, комок мыслей. Приблизив его к лицу Аллы, спрашивает:
– Чем пахнет?
– Кажется, нефтью… бензином, керосином, чем-то вроде.
– Вот именно! Эта мысль сейчас курсирует между Белым домом в США, правительственной резиденцией Китая, Кремлём в Москве и домом аятоллы в Тегеране. Дела большие, политические – а оттого и шар немаленький. Мысль очень плотная по визуальным характеристикам, скоро станет достаточно тяжелой и ввалится в реальность. А есть ещё и другие мысли в виде маленьких пузырьков, в виде пылинок и ещё меньше.
– Значит, сюда проникают мысли каждого человека из реальности?
– Абсолютно. Человек живёт в своём мире, думает, размышляет. Но он даже и не подозревает, что постоянно здесь следит своими мыслями. Когда приходит время покидать реальность, духовная суть человека уходит в свой мир, ну а мысли его остаются здесь. Находясь в реальности, каждый лепит здесь своё мысленное тело. Наши мысли, произведённые нами в течение жизни, сливаются в единый организм и обитают потом здесь. Когда нас вспоминают реальные люди, их воспоминания проникают сюда, подкрепляя наши мысленные тела, и мы становимся ярче. Картина этого мира постоянно пестрит, она непостоянна, изменяется: кто-то становится ярче, кто-то бледнеет… поочередно, размеренно, кто-то с периодичностью, кто-то навсегда.
– У-ди-ви-тель-но, – задумчиво протягивает Алла.
– Некоторые люди из реальности способны считывать из этого мира информацию. Порой, сообщая удивительные факты, они говорят, что общаются с душами. Но на самом деле они считывают мысли, что другие люди оставили здесь. При этом очень немногие понимают, что представляет из себя истинное общение с душой…
– Почему?
– Потому что у души нет мыслей в привычном людском понимании. Душа «мыслит» чувствами… Это и есть её «мысли», которые более или менее находят своё отражение в человеческих словах. Я написал много книг… миллионы слов… но только сейчас понимаю, что самый совершенный язык – язык чувств. Многие люди совершенно неграмотны в нём… Чем глубже при жизни мы понимаем его, тем более мы грамотны там, где он необходим.
– Меня удивляет, что вы верите в души… мне казалось, вы были атеистом.
– При жизни я, скорее, предпочитал казаться атеистом. Но… приходит время, когда отрицать очевидное уже глупо – как сейчас, например… – писатель прервался, подумав, продолжает: – Ты никогда не задумывалась, почему массовый человек живёт так, будто бы он вечен? Обычно ему кажется, что нет финала, а смерть – это то, что даже сложно себе представить… И это абсолютно правильное ощущение: человек действительно вечен. Чувство вечности дано ему по природе. Но проблема в том, с кем себя увязывает человек… Увы, по большей части с телом… с биологическим футляром, что взяли в аренду у земли… Человек, полагая, что он тело, ошибочно проецирует вечность на тленное. Люди дезориентированы и делают непропорционально высокие ставки на земную жизнь, на свою плоть, в такой степени высокие, как если бы они пребывали на земле вечность, как если бы вечно пребывали в своей плоти… Столь высокие ставки нужно делать… но не на тленное, а на вечное… – Горький прервался, вздохнул и воодушевлённо говорит:
– Я предлагаю тебе насладиться архитектурой нашего бульвара!
Вдруг перед Аллой предстала целая коллекция прекрасных зданий, выстроившихся вдоль дороги, аккуратно выложенной отполированными камнями. Она в изумлении спрашивает:
– Алексей Максимович, скажите, а от чего здания здесь такие красивые? Кажется, что каждое из них живое; прямо чувствую, как они следят за нами. Откуда такие ощущения?
– Это разрушенные в реальности здания. Справа от тебя изначальный Храм Христа Спасителя, Сухаревская башня, Страстной монастырь, некогда разрушенные в Москве; слева – Литовский замок, Грот и фонтаны Летнего сада, Знаменская церковь, что некогда украшали Петербург, впереди Часовня апостола Варфоломея, когда-то существовавшая в Баку.
– Сейчас тоже строят наподобие с такими же геометрическими параметрами. Но новые здания не производят такого же впечатления, как эти. В чём отличие?
– Слышала когда-нибудь, что Бог сотворил Адама из глины? Он оживил кусок земли, и она стала человеком. Точно так же обстоит дело и со зданием. Оно может быть либо просто глиной, либо оживлённой глиной. Поэтому идентичные в своей геометрии здания могут вызывать совершенно неоднозначные чувства. Всё зависит от того, кто был их творцом.
Алла замечает, как сквозь грудь Горького начинает пробиваться пульсирующая тень. Очевидно, что это тень сокращающегося сердца.
– Опять началось! – восторженно шепчет Алексей Максимович. Он глубоко вздохнул и блаженно смотрит в небо…
– Что случилось? – любопытствует Алла.
– Какой-то мальчишка из реальности сейчас читает моего «Данко» на протяжении многих месяцев, каждый день, в одно и то же время. Кажется, в 17:34. Когда он читает, я вновь начинаю ощущать, как жизнь стучит в моей груди. Хотя обитатели этого мира уже давно не слышат стуков своих сердец… они останавливаются в реальности… Но я – исключение. Этот четырёхкамерный пульсирующий орган возникает во мне вновь и вновь каждый день, когда этот мальчишка читает «Данко». Знаешь, это мой самый любимый читатель из всех существующих. Я жил и трудился всю свою жизнь… главный подарок за это – этот мальчик. Никто, совершенно никто так не окрашивал своими чувствами моё детище…
– Каким образом вы связаны с вашими произведениями?
– Понимаешь, я давно ушёл из реальности, но в ней остались квадратные километры моей «кожи»! Это листы моих книг, размноженные по всему миру. Как и любая другая кожа, моя писательская регенерирует, то есть издается, тиражируется. Как и на любой другой коже, на ней есть свои чувствительные элементы – это буквы, слова, предложения. Они передают мне сюда ощущения, глубокие и не очень, равнодушные и восторженные. Каждый читатель касается моей «кожи» по-своему. Каждый читающий меня оставляет на моей бумажной поверхности неповторимые ощущения. Я всё чувствую здесь… А этот мальчишка. Почему он так горячо читает поэму про Данко? Почему именно её?!
Алла видит, как из грудной клетки Алексея Максимовича начинает вытягиваться тоненькая, как паутина, линия. Последняя начинает кружить вокруг них, завиваясь в конус. Алла ловит её ладонью и считывает с неё уже знакомые чувства. Прочитав их, она говорит: