– Его зовут Костей… Он в детском доме… у него больное сердце. Костя завидует таким людям, как Данко.
– Откуда ты знаешь?! – удивляется писатель.
– Знаю… Мне довелось прочесть язык этого сердца несколько месяцев тому назад. Я запомнила его навсегда. До сих пор храню запись, вынутую из груди малыша… в виде короткой несуществующей в реальности линии ЭКГ. Временами перечитываю эту линию… Как же помочь мальчику?
– В конце отрезка земной жизни… самый последний миллиметр её открывает непосвященному человеку один важный момент, неожиданный такой, который надо бы знать с рождения и помнить на протяжении всего земного пути: наши тела – это не мы… многие забывают про себя, теряются в этих арендованных у земли оболочках. Проблема Кости – лишь проблема его оболочки. Последняя обязательно придёт в соответствие с его мечтой, которая и есть он сам. Главное, чтобы он её не потерял, главное, чтобы не потерял себя. Но скажу тебе однозначно: его мечта сильна. Ведь каждый день оживляет во мне полноценное сердце!
Алла заметила, что на лице Горького время от времени появляется и движется тень Ленина, куда бы писатель ни встал, чтобы он ни делал.
Алла спрашивает:
– А почему на вашем лице всегда тень Ленина?
Алексей Максимович в качестве ответа выдохнул утомлённость. Алла же продолжает:
– Очень жаль, что огромное полотно вашего искусства было скатано в рулончик и опечатано словами «Буревестник революции». Очень обидно. Ведь ещё по вашим первым работам я поняла, что вы человек свободно мыслящий, видящий мир дальше политики, шире гражданства, видящий его в неделимом общечеловеческом аспекте. Но ваша мысль, как и всякая другая, являясь жидкой субстанцией, приняла ту форму, которая была угодна большинству в то далёкое время. Когда читала ваши произведения, особенно ранние, мне казалось, что вы больше, чем человек. Чувствовалась какая-то иная природа в вашем мышлении. Мне всегда было интересно, что же за мозг у вас такой, генерирующий такие мысли! Мне казалось, что он у вас должен был быть особенного строения. Потом узнала, что, оказывается, ваш мозг действительно изъяли, чтобы изучить… отправили в научно-исследовательский институт. Не я одна была такой любопытной.
– И что толку, что они мой мозг на изучение отправили? Что они там надеялись найти? Три полушария вместо двух?! Не там надо было искать.
– А где?
– Серое вещество создаёт лишь формы слов, сердце же наполняет их сутью, тем самым светом, что животворит… По этой причине учёные, которые анализируют мир только при помощи интеллекта, не смогут прояснить истоки наших произведений. Что для них наши книги с точки зрения их математической логики? Текст… мешанина букв… Что они могут там изучить своими методами? Допустим, разложить произведение на составляющие его буквы и подсчитать процентное соотношение каждой из них… Это ли формула великого романа? Как объяснить учёным, что талантливый писатель пишет на листах бумаги, гениальный же – на холсте самой жизни, изменяя её, задавая её тон, – увидев удивлённое лицо Аллы, Горький более уверенным тоном продолжил: – Поначалу гений удивляется, когда описываемые им события начинают происходить в его личной жизни… Встречает даже своих героев, которые говорят с ним его же словами. Затем эти события начинают отражаться на более глобальном уровне – в истории. И только потом мастер осознаёт, в чём дело: те слова, которые он оставил на листах, не ограничились страницами книги, они проникли в пласты жизни… Сама жизнь – невероятно питательная среда… Когда в неё попадает необходимый Свет, слова начинают прорастать сначала в реальность писателя, затем в реальность общественную. В этом-то и сила писательского дара: сделать невидимое и неосязаемое (мысль) ещё более значимым, чем материальное. Как это объяснить учёному уму? Если подобная истина для них смешна… Порой рациональный ум с холодным сердцем пытается создать литературное произведение. Если в этом случае работает только мозг, то получится нечто неодушевлённое… Да, там присутствуют формы слов, но сама суть в них отсутствует. Только Животворящий Свет оживляет формы слов… только он оживляет текст писателя, делает его не просто мешаниной букв, а наделяет чем-то высоким. Когда Вышний Свет пробивается через сердце мастера, тогда появляются живые творения. Это мой ответ на твой вопрос о том, где надо было искать. Это об истоках, но вот процесс написания – это не просто постукивание кнопок клавиатуры… Это создание самого настоящего живого организма…
– Как такое происходит?
– Примеров очень много! Приведу лишь частный случай, но пусть он не становится панацеей. Великие создания вершатся через мастеров по неисследимым путям. Для каждого творения свой путь… Некоторые писатели, когда находились в активной фазе работы, могли обходиться без еды по нескольку дней, при этом не ощущая субъективно голода. Идея создания произведения была доминантной в мозгу, она становилась базовым инстинктом, вымещавшей жажду и голод на вторые роли. В этой фазе писатель не воспринимает реальность, творящуюся вокруг. Она кажется ему сном. Ведь своим мозгом он погружен сюда, в этот мир, в мир мыслей, где создаются формы его творения, а сердцем – туда, где мир Света, который заполняет собой эти формы. В реальности такой писатель как бы не существует: сознанием своим и сердцем своим он в других местах. Даже приём пищи – это то, что остаётся там, в обыденном мире, в тысячах километрах от разума и сердца мастера. И тут происходит ключевое событие. Человеческий организм голодает, но законы биологии ещё никто не отменял: сердце бьётся, извилины мозга функционируют, температура тела поддерживается – на всё нужна энергия. Откуда её взять, если приём пищи прекращён? Организм начинает расщеплять собственные белки, жиры, углеводы, чтобы получить необходимую энергию. Биологическим языком этот процесс называется катаболизмом. Иначе говоря, организм жрёт себя, чтобы поддержать жизненные функции. Но кто стоит в начале этой пищевой цепи? Писатель? Нет. У начала пищевой цепи – произведение, ради которого всё это происходит! Именно оно перестраивает биологический распорядок своего создателя, именно оно управляет его физиологией. Это приводит к тому, что писатель теряет собственные белки. Они расщепляются в теле мастера и воссоздаются в его книге иным переработанным веществом. Эта материя небелкового происхождения… Таким образом, произведение питается организмом собственного создателя. Так происходит очеловечивание книги, ибо она изымает из писателя определённую массу его тела. В произведение заселяется душа: оно имеет на это право, так как становится живым существом, пока ещё не описанным в биологии… Это очень своеобразная форма жизни… Когда мы возвращаемся в реальность и прекращаем писать, чувствуем опустошение, хочется есть. Постепенно восполняем питательные вещества телесной оболочки. Многим кажется, что написание книги – процесс мыслительный… но если бы все люди знали, насколько мысль связана с телом, с его физиологией, особенно тогда, когда она из неощутимого состояния переходит в материальное. Мы переплавляли собственную материю в произведения. Книги, вбиравши наши тела в себя, переживали нас самих в реальности.
– Надо же как все сложно… Приходится растрачивать себя, чтобы создать шедевр…
– Можно избежать растрачивания. Не нужно брать на себя непосильную роль и становиться источником того, что может жить веками. Главное – проникнуть в хранилище Света, который даёт жизнь не только живым существам, но даже словам, музыкальным нотам, краскам художника. Необходимо, чтобы корни твоего произведения питались в этом хранилище. Если станешь ключом для выхода этих бесконечных запасов и через тебя пробьётся их чистая энергия, будешь мастером. Этот Свет, проходя через тело художника, преобразуется в нечто уникальное, и при этом человек не тратит себя.
– А как туда проникнуть?
– Друг тебе поможет в этом.
– Друг? Кто это?
– Скоро узнаешь, – с блеском в глазах, широко улыбнувшись, ответил Горький.
– Удивительно…
– Поверь, отнюдь и отнюдь не все произведения так создаются. Если художник вкладывает свою плоть в произведение, за ним идут массы, он дирижирует и задаёт тон. Мастер – вершина горы, его почитатели – основание её… вершина всегда напоминает о восходящем движении и подстёгивает читателя к росту. Литература тогда сильна, когда ею управляют мастера. Но если эту роль на себя берёт потребительская масса, подгибая писателя под свои вкусы, заказывая у него произведение по собственному желанию, как пиццу в харчевне… Понимаешь, вершина горы в этом случае оказывается под её же основанием… Абсурд! И куда в таком случае движется литература? Я не хочу об этом говорить… Ладно, мне пора. Меня на мосту ждёт Джек Лондон.
– Джек Лондон!
– Да, мы с ним братья в литературе. Не видя друг друга, мы писали с ним очень родственными красками. Мы с ним каждый день разговариваем.
Вдруг писатель прервался и сказал Алле:
– Хорошо… Хорошо… дочка, тебе пора обратно! Сейчас тебя могут обнаружить в бессознательном состоянии на скамейке в противоположном конце этого мира. Тебе, сознанию, пора возвращаться в тело. Иначе опять очутишься в больнице.
– Что? Вы сказали «дочка»?
– Ну да! Правда, ты мне во внучки годишься!
– Так значит я, по-вашему, женского рода?
– Ну да! Я не пойму, ты себя в зеркале, что ли, не видела никогда? Ты же женщина! Это же очевидно!
– Весело! – Алла начала осматривать доступные обозрению части своего тела. – Вот блин! Значит, в реальности я – трансгендер, а в действительности – женщина. Класс – мне здесь нравится!
– Тебе пора! Тебя ждёт миссия в реальности!
– Что за миссия?!
– Она сама откроется перед тобой! Всё впереди. Алла, ступай обратно в своё тело.
– Вы знаете моё настоящее имя?
– Ну а как же – здесь мы, мысли, все у всех на виду. Как только я увидел тебя, узнал про тебя всё… Пока ты не ушла, я тебе скажу кое-что. Это будет иметь прямое отношение к тебе. Ты поймёшь это в нужный момент своей жизни… Исполняя обещания, которые мы даём другим людям, мы наполняем наши слова действенностью, придаём им осуществимость. И все остальные благие слова, которыми мы обрисовали нашу жизнь когда-то, по инерции непременно оживятся в ней, формируя наше будущее. Слова как питомцы, их надо приучить к силе осуществления, к силе действенности. Исполняя наши обещания, данные другим людям, мы наполняем их невероятной силой. А теперь уходи, уходи немедленно!
– Хорошо, хорошо, хорошо! Я побежала! – Алла убегает прочь по тропинке.
Ей очень хочется раздеться, чтобы все окружающие увидели женственные формы её тела, то есть мысли. Она бежит вдоль тонкой тропы и одновременно срывает с себя одежду, оставляя на дорожке следы цветастой тканью. С каждой выброшенной вещью она начинает ощущать себя всё легче и легче. Алла бежит едва касаясь земли. Постепенно это соприкосновение становится всё короче, а взлёты всё продолжительнее и выше. Окружающие полупрозрачные люди с удивлением осматривают поднимающуюся вверх Аллу.
Она ощущает невероятную радость за то, что ей дано увидеть продолжение реального мира. Алла расширяет и углубляет познания человечества об окружающем, побывав в той области знаний, где постижимо быть мало какому учёному. И чем дальше она будет отдаляться от реальности, тем больше она будет узнавать удивительного.
Алла отрывается от поверхности, по которой ещё недавно гуляла с великим писателем. Чувствует, как превращается в сферу и улетает по направлению к реальности, обратно в свою голову. Её скромные апартаменты объемом 1721 кубических сантиметров с нетерпением ожидают её на изголовье скамейки в больничном дворе.
Путь «Вояджера»: 6 января 1979 года
«Вояджер-1» посетил окрестности Юпитера, пятой по счёту планеты Солнечной системы. «Вояджер-2» прилетел сюда через семь месяцев – 8 июля 1979 года.
Чем дальше вглубь станции будут удаляться от земной гравитации – тем больше будет расширяться область человеческого познания о мире. Ведь то, что творится на Земле, – лишь небольшое частное от необъятного полотна мироздания.
Реальность. Двор больницы. На скамейке
Алла разомкнула веки. Первое, что бросается в глаза, – семилетний мальчик, шаркающий по больничной тропинке, ухватившись левой рукой за крепкую кисть отца. В правой руке малыш держит мороженое в вафельном стаканчике. Проходя поблизости, где очнулась Алла, он кинул на неё вполне обычный детский взгляд. Как только мальчик с отцом прошли мимо, вновь, как это уже сегодня было, почувствовался запах цветов – аромат альпийских гвоздик. Он раздаётся прямо в носовой полости. Этот запах промелькнул так быстро, как вспышка света при фотографировании, но оставил непреходящие впечатления: отчётливое ощущение чьего-то присутствия такого близкого и родного, какое-то пространство. Алла продолжает смотреть на удаляющегося мальчика, который уже у ограждения клиники. И тут он оборачивается. В его взгляде внезапно обнаруживается нечто невероятно знакомое, кажется, уже не одну тысячу лет. Он смотрит так, будто бесконечно узнаёт Аллу и вопрошает: «Неужели не узнаешь?» Мальчик просит отца, чтобы тот подержал мороженое. Освободив обе руки, малыш оборачивается к Алле, приподнимает кисти кверху и по воздуху указательными пальцами чертит форму сердца. Улыбается. Затем поворачивается к отцу, берёт его за руку, возвращает себе мороженое.
Отец и сын исчезли за калиткой. Алла хотела узнать, что это было уже второй раз за сегодня. Но кто бы ей это объяснил? Для матери трёхлетнего ребёнка или отца семилетнего мальчика ничего особенного не произошло: их дети просто выражают симпатию к ней. Алла в странном состоянии. Она ещё никогда не ощущала подобное.
Солнечная система. Планета Земля. Туркестано-Сибирская железнодорожная магистраль
Уже прошло три месяца с тех пор, как Алла хотела лишиться жизни. Тогда ей казалось, что путь, отмерив 28 лет, зашёл в тупик. Сейчас она в поезде, что съедает километры железной дороги, оставляя прошлое в виде плоской невидимой полосы на блестящей поверхности рельс. Алла стоит в коридоре вагона и смотрит в окно, о чём-то мечтает.
Вдруг в плавно обтекаемые раздумья врезается острая, как заноза, мысль: Алла вспомнила, зачем она в этом поезде. Она выполняет задание, вернее пророчество, «бога» Сахиля. В общем, занялась опасным и прибыльным делом. Она провозит марихуану в Грецию. А если поймают? На этот вопрос Сахиль ответил в манере, как это не удивительно в данной ситуации, присущей вершителю судеб: «Если тебя поймают, я снесу любые стены, нейтрализую охрану, построю для тебя специально линию метрополитена, что вывезет тебя на волю. Если это не поможет, завяжу третью мировую между странами… и под шумок выведу тебя…»
Алле не по себе от того, куда втянул её Сахиль. Но то, что она делала… абсурдно звучит, но… Алла провозила наркотики, чтобы уберечь человеческие жизни: этим самым она спасала потенциальных пассий Константина от винтовки Сахиля. Ей нужно было быстрее стать в анатомическом смысле женщиной, чтобы закончить это безумие. Пророчество Сахиля должно было сбыться.
Ещё одна особенность поездки. Сахиль буквально умолял Аллу не выдавать свою женственность. Никто не должен был догадаться, что Аслан (по паспорту) – трансгендер.
Для того чтобы Алла не выдала себя, Сахиль неделю до поездки учил её мужской походке, брутальному разговору и жестам; пытался отучить от женских телодвижений. Он понимал, что это очень сложно, ведь Алла ежесекундно должна была контролировать своё поведение, вырывавшееся из глубин её женского подсознания.
Поезд остановился на небольшой станции на непродолжительное время. В вагоне пахнет пирожками, огурцами, картошкой… Обычное дело для «поездатых» поездов. Но вдруг в противовес привычному вагонному запаху ярким контрастным пятном зажигается вспышка цветочной обонятельной палитры. Пахнет горным колокольчиком. Так тонко и свежо может раздаваться только утро в лучах Солнца, едва поднявшегося над горными вершинами. Алла знает, что этот запах ощущается только ею одной. Это словно персональный сигнал для неё. Странные ощущения вновь… чьё-то присутствие рядом, причём обращённое к ней. Алла смотрит на перрон станции. Народ суетится: поезд скоро отъедет. Вдруг в поле её зрения застревает взгляд подростка лет двенадцати с виду. Он смотрит на неё очень многозначительно. Такой знакомый взгляд… Неужели дежавю опять? Подросток поднимает руки и указательными пальцами чертит сердце в воздухе, широко улыбаясь Алле. Она же покачнулась от удивления. Плотно держась за поручни, уже отклоняется корпусом в сторону выхода, чтобы выйти на перрон и спросить у мальчика, для чего он это показал ей… но поезд плавно трогается…