Ибо то, что происходило на самом деле я не мог развидеть.
Тикали часы на стене. Доминик постукивала длинным ногтем по столу. В наушниках Луи приглушенно звучало что-то из Radiohead. Я обводил пальцем горлышко винной бутылки.
Мы сидели на диване и даже, кажется, забывали моргать.
— Получается, Скорпиус отошел в мир иной? — сделав глоток, спросил я.
— Получается так, — рассеяно подтвердил Луи.
Я глубоко вздохнул.
И надо бы скорбеть, спрашивать себя: «Как же так?», силиться скрывать слезы, но я не мог выдавить и нотку элементарной жалости. Узнав новость с порога квартиры на Шафтсбери-авеню от бледной Доминик, под глазами которой залегли синяки, я пробормотал лишь: «О Боже мой», и то, скорей из вежливости, нежели от горя.
Наверное, я чудовище. Но как я мог объяснить, что внезапная смерть моего друга казалась мне чем-то настолько естественным, что я не удостоил это событие даже всхлипом?
Доминик наконец поднялась с дивана, и, не говоря ни слова, поднялась на второй этаж, оставив нас с Луи вдвоем.
Затянулась неловкая пауза, которую я скрасил тем, что протянул кузену бутылку.
— Ну, с овдовением твоей сестры, — пожал плечами я.
— Ты пришел хоронить Малфоя пьяным, — заметил Луи, все же взяв бутылку. — Ты в курсе, что будешь пошатываться у гроба?
— Ну?
— Ты пьян, Альбус. Очень пьян.
— А ты мразь, Луи. Редкостная мразь, — напомнил я. — А я завтра буду трезвым.
Луи сделал глоток и протянул мне бутылку.
— Ну, ладно я не горюю особо, — произнес оборотень. — У меня свои причины. Но ты, Альбус… он же твой друг.
Я кивнул.
— Ты сегодня хоронишь друга. При этом ты только пьешь, и даже не пытаешься изображать скорбь. — В чем Луи был всегда хорош, так в том, что словами умел больно кольнуть совесть. — Что в тебе не так? Чисто по-человечески ты мог бы вести себя более… соответствующе.
Я снова приложился к бутылке.
— Ты или плохой друг, или обладатель стальной нервной системы.
— Нет, — наконец отозвался я. — Я охренительно хороший друг. Поэтому и веду себя так.
Луи вскинул бровь, но я не ответил.
Сидели, не зная, чего ждать, вроде как совсем скоро нам предстоит стоять в толпе тех, кто пришел проститься со Скорпиусом Малфоем.
— Только честно, — протянул я уже тише, чтоб Доминик наверняка не слышала. — Что ты здесь делаешь?
— Я здесь только ради нее, — шепнул Луи, взглядом указав на второй этаж. — Если бы не Доминик, я бы сейчас занимался более полезными делами.
— Ясное дело, — хмыкнул я, сделав очередной глоток. – И, наверное, не подумал, что на похороны придут и твои родители, проститься с любимым зятем?
Лицо Луи потемнело.
— Ты слишком красив, чтоб думать, — пожал плечами я. – Но, это, Луи… если твои родители подойдут ко мне ближе, чем на два метра, я молчать не буду.
Не знаю, зачем я это сказал, видимо алкоголь придал смелости, а Луи порядком надоел мне за все это время, но неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в гостиную не спустилась Доминик, одетая в простое черное платье.
Одарив нас бесцветным взглядом, она, не сказав ни слова, трансгрессировала первой.
***
— Да ладно?
— Сам в шоке.
— Жалко мальчика. Ну, упокой Господь его душу.
Наши бутылки звякнули и Наземникус, издалека глядя на то, как похоронная процессия, пестря траурными одеждами, шествует к могиле, покачал головой.
Я отделился от толпы практически сразу, уж сил не было смотреть на то, как безутешных родственников малознакомые волшебники закармливают фразами о том, каким замечательным был покойный Скорпиус, и, к своему удивлению, снова пил.
— Ты сам-то как? — без особого интереса спросил Наземникус.
— Да нормально.
— Вот это и напрягает.
Еще один психолог на мою голову. Это взбесило.
— Старый, ты чего сюда пришел? — поинтересовался я.
— Говорят, здесь кормят, — ответил Флэтчер без тени смущения. – Ну, засиделись мы.
И, собрав с могилы неизвестной женщины два смятых пластиковых стаканчика и полупустую бутылку портвейна, мы двинулись напрямик к процессии и вскоре затерялись в последних рядах.
Уже кто-то сунул мне в руки букет хризантем, которые полагалось возложить на могилу, а я, чуть ли не спотыкаясь на ухабистой брусчатке, шагал позади вереницы репортеров, с энтузиазмом человека, оказавшегося здесь случайно. От кого-то мерзко пахло приторным парфюмом, отчего к горлу подкатила тошнота, глаза слипались, в висках стучала боль грядущего похмелья, а я, поглядывая на наручные часы, бесстыдно думал, когда же этот праздник погребения закончится и я улягусь на диван.
На Флэтчера внимания никто не обращал, несмотря на то, что одет он был в свою извечную пеструю рубаху и поношенную мантию. Взгляд Наземникуса был прикован к тяжелому платиновому браслету идущей неподалеку леди: небось думал, как бы его незаметно стянуть, не иначе.
Доминик я потерял из вида, она была в самом начале, возле своих родителей и Малфоев, а вот Луи был не так далеко, подальше от Билла, Флер и моего отца (кстати, что он здесь делал?). Интересно, как там Доминик?
А мы все шли! Куда мы шли так долго и так медленно?! Это взбесило меня так, что я уже хотел было расталкивать людей и первому домчаться за минуту до назначенного места, опустить хризантемы на могилу, пособолезновать всем и трансгрессировать. И я бы сделал это, клянусь, если бы в толпе не мелькнула худая фигура, одетая в такой дождливый августовский день в широкий серый свитер.
— Скорпиус, ёб твою мать, что ты здесь делаешь, тебя же там хоронят, — гаркнул я, хотев было дернуть друга за локоть, как вдруг до меня дошел смысл моих же слов.
Те, кто услышали меня, в том числе и Луи, обернулись.
Скорпиус тоже обернулся.
Поймав взгляд его огромных карих глаз и боковым зрением увидев надгробия, я встрепенулся, сопоставив два факта. Бутылка выпала из рук и глухо стукнулась о землю, окропив ее мерзким пойлом.
— Порядок, студент? — послышался голос Флэтчера. Не удивлюсь, что он понял, что что-то не так, когда пролился портвейн, а не когда я громко позвал покойного друга по имени.
— Там… Малфой, — только и выдавил я, глядя на то, как Скорпиус, остановившись, радостно замахал мне рукой.
Наземникус понимающе похлопал меня по плечу и покачал головой.
— Бывает, сынок, бывает, — понимающе прошептал он. — Ты еще не смирился с утратой этого белобрысого дурачка…
— Старый, я серьезно.
Но афериста словно прорвало на отеческие откровения. Крепко стиснув меня в объятиях, Наземникус, несмотря на то, что был куда ниже меня, провел грязной рукой по моим волосам и голосом, полным траура, запричитал:
— Это нормально, Поттер. Видеть умершего после его смерти — нормально, совершенно нормально…
— Пусти, — выдохнул я, пытаясь оттолкнуть жулика, пропахшего перегаром, который Наземникус явно пытался заглушить одеколоном.
— … опять же, ты три месяца пьешь, как конь, вот опять, напился, еле ходишь, шатаешься…
— Старый…
— … а вообще, ты выпей, — сунув мне флягу, закивал Наземникус, утерев нос. — Выпей-выпей, тебе легче станет.
Наконец, оттолкнув от себя этого расчувствовавшегося человека, я снова завертел головой.
Светловолосая фигура Скорпиуса исчезла.
Флэтчер снова дернул меня за рукав.
— Ты поплачь, Поттер, легче станет, — заверил он.
— Да иди ты, — буркнул я, и, сжав букет хризантем, как шпагу, поспешил вслед за процессией.
***
У гроба народа было немного, что удивительно. Репортеры терлись то у семейства Малфоев, забыв о всякой тактичности, камеры то и дело фотографировали неизменные атрибуты грядущей шедевральной статьи: гроб, обложенный цветами, тихо плачущую молодую вдову, только-только закончившую Хогвартс, безутешных родителей и масштабы похоронной процессии. Пожилая, но умело это скрывающая ведьма, чьи белокурые волосы были завиты в тугие залакированные локоны, украдкой гаденько улыбалась напомаженными губами, пряча торжество от будущего успеха некролога самого завидного некогда холостяка Британии за блокнотом.
Вырвавшись из объятий отца, который слово в слово, кроме строчки о «выпей, легче станет», повторил речь Наземникуса, я, заверив родителей, что не собираюсь от скорби бросаться под поезд, протиснулся ближе.
— Насколько тяжело переживать утрату, не успев за то короткое время, выделенное вам с мистером Малфоем Богом, стать полноценной семьей, продолжить род и доказать друг другу свою верность? — умаслено спросила белокурая репортерша, уже выцепив Доминик. Ядовито-зеленое перо репортерши уже что-то черкало в блокноте, несмотря на то, что моя кузина и рта не успела раскрыть.
Луи, завидев в толпе, как кто-то уже пытается донимать его сестру расспросами, ринулся было вперед, несмотря на то, что рисковал попасть под взор своих родителей, стоявших неподалеку, но в этом не было нужды. К Доминик подоспела подмога, более устрашающая в магическом мире, нежели молодой оборотень.
— Пошла отсюда, Рита, — пророкотал Люциус Малфой, который оказался за спиной Доминик так неожиданно, что девушка вздрогнула. — Тебе здесь не рады.
— Господин министр, вы препятствуете репортажу?
— Вон, — сквозь стиснутые зубы прошептал министр, взяв Доминик за локоть.
Рита Скитер, поджав губы, оскорбленно прижала к груди блокнот и зашагала прочь, подыскивать жертву подальше от глаз Малфоев.
Я не стал подслушивать, о чем министр говорил с Доминик, хотя, не спорю, было интересно, но мой взгляд был прикован к гробу. Нет, я не подсчитывал количество букетов, разложенных вокруг, не наблюдал за тем, как незнакомый мне коротышка с козлиной бородкой репетирует прощальную речь, я, разинув рот, смотрел на то, как на крышке собственного гроба по-турецки сидит Скорпиус Гиперион Малфой и смотрит в сторону родителей.
«Ты пьян» — подумал я. — «Ты просто пьян».
Будь он призраком, его бы видели все. Да и призраки не такие… цветные.
Но, осмелев, я решил сделать шаг навстречу собственной галлюцинации. Приблизившись к гробу (мой отец воспринял это понимающим кивком), я упер руки в крышку, дабы со спины казался скорбящим и, не поворачивая голову, тихо произнес:
— Я тебя вижу.
— Ну слава Богу! — простонал Скорпиус, придвинувшись ко мне. — Я уже думал, это какой-то заговор.
Я моргнул.
— Я тебя вижу, — повторил я.
— Я тебя тоже, — заверил Скорпиус и протянул длинные пальцы к моей ладони.
Прикосновение не состоялось — пальцы прошли сквозь меня, не причинив ничего. Ничего, что сказало бы мне, что до меня дотронулся призрак.
— Ты умер?
— Вполне возможно, — кивнул Скорпиус.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — вскинул брови я.
— Выхода нет только из гроба, так что… — хотел было сфилософствовать Скорпиус, но задумался. — Неудачная фраза.
— Почему я вижу тебя? — поинтересовался я.
Скорпиус пожал плечами.
— Я с ума схожу?
Снова пожал плечами.
— Где гарантия, что ты не плод моего воображения? Алкогольный воображаемый друг? — не унимался я, хотя, знал, что и при жизни Скорпиус на такие сложные вопросы никогда бы не ответил.
— А вот она, твоя гарантия, — шепнул Скорпиус, кивком головы указав куда-то влево.
Я обернулся и, прижавшись к гробу, осмотрел толпу, пытаясь понять, что хотел показать мне Скорпиус.
Казалось бы, это — искать иглу в стоге сена.
Но моя «игла» нашлась моментально.
Там, на расстоянии от своих родителей, у чьего-то надгробия, замер Луи, чьи рыжие волосы были своего рода опознавательным знаком, и смотрел в ту сторону, где сидел Скорпиус.
— Нет, — прошептал я.
Скорпиус усмехнулся и, вскочив на ноги, прошелся из стороны в сторону. Луи проводил каждый его шаг поворотом головы.
Я только хотел было что-то сказать (или добежать до кузена и поговорить, не помню), как незнакомый никому, даже кажется, Малфоям, коротышка с бородкой, одетый в расшитую сверкающими нитями мантию, взгромоздился на помост и, дождавшись тишины, раскрыл папку с речью.
— О боги, — прошептал Скорпиус и закрыл лицо руками.
Я понял, что сейчас будет и, поспешил спуститься к гостям.
— Вчера Смерть увела за собой талантливого юношу, могущественного волшебника, молодого супруга, любящего сына и внука, — проникновенно заговорил низкорослый волшебник, жестикулируя волшебной палочкой.
— Ну что ты несешь? — взвыл Скорпиус. — Ты кто вообще такой?
— Чистое сердце Скорпиуса Малфоя остановилось вчера вечером, как остановилась отныне и жизнь его безутешной семьи, вместе с которой скорбит сегодня каждый из нас…
От такого откровенно бреда я не удержался и закрыл лицо рукой.
— Поплачь, поплачь, легче будет, — послышался позади голос Наземникуса.
— Слезы боли и горечи проливают сейчас все те, кто знал и любил этого светлого человека… — вещал волшебник. — …, но не унять боль утраты, лишь поплакав над телом усопшего…
— Какой идиот писал этот бред? — послышался голос Люциуса Малфоя. — Помилуйте, я хороню внука, а не нахожусь на конкурсе графоманов.
— Пиздец просто, — согласился Скорпиус, глядя на вещателя как на придурка. — Давай, расскажи про то, каким я был замечательным…
— И стало одним ангелом на небе больше! — словно повиновался волшебник.
Даже Драко Малфой скривился от слащавости этой фразы.
— Какого ангела, его бы из рая за матерную речь выгнали бы, — вырвалось у меня.
Грубо, но искренне.
Дальнейшие пять минут заставили меня снова приложиться к фляге, потому что по-трезвому этот поток слащавости слушать было невозможно. Сам виновник похорон расхаживал вдоль своего же гроба, проходя сквозь венки и цветы, что-то бормоча и изредка, на фразах типа «любимый сын и отрада волшебного мира» выл, иначе этот протяжный звук, который издавал Скорпиус не назвать.
Но я наблюдал не так за своим мертвым другом, хотя взгляд от него оторвать было сложно, а за Луи, который, стоял неподалеку и смотрел на Скорпиуса немигающим взглядом не на шутку перепуганных зеленых глаз. Изредка Луи вертел головой, пытаясь понять, видит ли Малфоя кто-то еще, но тщетно: Доминик в упор не видела, тихо рыдая в плечо Люциуса Малфоя, Драко Малфой стоит, как истукан, редко моргает и, кажется, не очень понимает, где находится, Астория, красавица-мать, украдкой вытирает потекшую тушь, разглядывая свое отражение в зеркальце, репортеры снуют туда-сюда. Скорпиуса не видели.
— Поттер, ты как? — снова послышался за спиной голос Наземникуса. — Нормально?
А действительно, как я?
Наверное, я чувствовал себя так же, как мистер Малфой: не понимал, где я, что происходит, почему здесь гроб.
— Ты держись, студент, — взвыл Наземникус так, что на него обернулись люди, и крепко обхватил меня в районе ребер. — Я с тобой!
— Да отъебись ты, старый, — шикнул я, оттащив от себя это пропахшее перегаром и одеколоном тело. — Лучше скажи, то, что я вижу мертвых людей — это нормально?
— Абсолютно, — закивал Наземникус, утерев грязным рукавом слезящиеся глаза. – А, учитывая, как ты пьешь, вообще в пределах нормы видеть мертвецов. Тебе бы проспаться.
— Взаимно, — буркнул я.
Наконец, речь незнакомого колдуна была закончена, и мы, я и Скорпиус, вздохнули спокойно. Даже погружение гроба в могилу мы перетерпели легче, чем выступление незнакомого мужика, вещающего минут двадцать о замечательном человеке — Скорпиусе Малфое.
Зрелище было настолько идиотским, страшным и непонятным, что палитра этих чувств враз смыла алкогольное опьянение. Я смотрел, как Скорпиус наблюдает за погружением собственного гроба в могилу, стоя прямо рядом со своей матерью, которая в упор его не видела, и думал о том, что сам Бог был против смерти моего друга, иначе не явил бы его сюда то ли призраком, то ли еще не пойми кем.
В толпе я увидел знакомое лицо лорда Тервиллигера, дом которого обчистили с моей помощью Наземникус и Моран, и мое сердце камнем рухнуло в груди. Еще не хватало в такой день наткнуться на нимфоманистую супругу лорда, адюльтер которой едва ли не сорвал нам планы в тот вечер. Но, увы, леди Эмилия, одетая в длинное темно-серое платье, сладко улыбнулась, узнав меня.