— Я глубоко соболезную утратам Розмари Галлагер, — поднял руку отец. — Но…
— Но подачка от Карла Морана смягчила твою скорбь?
Если у папы и было что мне сказать, то эта фраза лишила его дара речи, настолько грубо я ее выплюнул.
Я очень перегнул палку, каюсь, но какая-то непреодолимая ярость словно сжигала изнутри.
— Ал, ты все правильно говоришь, — устало сказал отец. — Но это система. Ты не понимаешь.
— Да, я не понимаю. Не понимаю, как человек, который повалил режим Волан-де-Морта, не может справиться с «системой». Не понимаю, как человек, которого я боготворил, может просто отпустить убийцу семнадцати человек. И не уверен, что хочу понимать.
На секунду мне показалось, что отец доволен моим дерзким ответом.
— Где ты взял дело Морана? — все же спросил он.
— В урне.
— Но это же не так.
— А какая разница?
— Хорошо, — кивнул отец. — Почему ты так разбушевался? Просто ответь.
Я с остервенением развернул к себе стул и уселся напротив.
— Потому что это правильно, — бросил я.
— Я согласен.
— Тогда почему Моран еще не в Азкабане?
Отец вздохнул и закрыл лицо рукой.
— Ты же не такой, как все эти ужратые сучьи рожи за столами из красного дерева…
— Ал!
— Да, сучьи рожи, придумавшие сучью систему. И ты не такой, все это знают. Тебя знают как героя, ты — мой герой, а покрывать за галлеоны Карла Морана — нихера не геройское дело, — серьезно сказал я. — Не мне учить тебя жизни, но отец, которого я знаю и люблю, не поступил бы так. Ты можешь говорить о том, что система всех подкосила, но не надо уповать на то, что это результат гниения государственного аппарата. Да, согласен, такой хуйни при Фадже не было, но власть начинается с каждого отдельного человека. Ты — это власть, ты — часть власти, так не прогибайся под вашу коррумпированную срань. Иначе даже я начну верить в то, что моему отцу-герою проще по десять раз опрашивать армию любовников Скорпиуса Малфоя, чем отправить убийцу в Азкабан.
Да, меня определенно понесло, вероятно, сказалось влияние Наземникуса, вон, даже Фаджа приплел.
— Пойду я. — Да, это самое верное решение за последний час. — Иначе у меня рот не закроется.
Папку «Билбери» я благоразумно оставил на столе отца.
— Ал, — окликнул меня отец совсем незлым тоном, что удивительно.
Я обернулся у самой двери.
— Всерьез задумайся насчет карьеры мракоборца, — посоветовал Гарри Поттер. — Мне было бы спокойнее, если бы отдел я оставил на человека, который думает так, как ты.
— Не хочу я быть мракоборцем, — усмехнулся я, открыв дверь. — Я хочу по совести жить. А то система, сам говоришь…
***
Так уж случилось, что Наземникусу я рассказывал все. От склок со Скорпиусом и до интимных подробностей нашего романа с леди Тервиллигер.
Моран хоть и был ближайшим подельником старого афериста, но я все же честно рассказал, что фактически подставил его, требуя у отца справедливого суда.
— Что, так и сказал? — азартно спросил Флэчтер.
Странно, но осуждения и истерики на тему «КАК ТЫ МОГ ПОДСТАВИТЬ МОРАНА?!» не последовало.
— Так и сказал, — кивнул я, немного стыдясь своего наглого поведения в кабинете отца.
— И про Фаджа сказал?
— Естественно.
Наземникус расхохотался, расплескав портвейн в стакане.
— Гарри небось обалдел от твоего монолога!
— Не напоминай, — закатил глаза я, сделав глоток крепкого алкогольного пойла сомнительного происхождения.
Кухня была настолько грязной, что невольно хотелось вызвать дезинфектора. Впрочем, вонючее снадобье, которым Флэтчер травил тараканов и докси, делало свое дело: по столу и стенам ничего не ползало, но запах просто валил с ног, особенно меня, ибо обостренное обоняние было моим проклятьем.
— И ты ничего не скажешь? — поинтересовался я. — Я жду обвинений в предательстве.
— Скажу, — кивнул Наземникус. — Скажу, Поттер, что еще никогда я так тобой не гордился.
Я закурил и, сжав зубами сигарету, вскинул брови.
— Старый, что это за наплыв нежности? У тебя наконец-то случилось старческое слабоумие?
Но, судя по ухмылке и взгляду, Флэтчер видел меня не иначе как чемпионом с нимбом над головой.
— Знаешь, почему ты так распсиховался и поставил на место отцовское взяточничество? — спросил он.
— Потому что я очень голоден. И потому что Моран опасен для меня, — произнес я эту очевидную истину. — Пока он рядом, я не могу есть, а рано или поздно он заметит клыки и я буду…
— Неверный ответ, Поттер. Если бы ты действительно боялся Морана, ты бы нашел способ убрать его с горизонта с тех самых пор, как давился в гостиной коровьей тушей.
— Ну просвети меня, о мудрейший, — снисходительно сказал я.
Наземникус тоже закурил.
— Потому что ты девчонку пожалел, — довольно сказал он.
— Что-о-о? — протянул я. — Какую?
— Волчью девчонку, которую сначала с пацаненком спутал, когда папашу своего в коридоре отдела ждал, — напомнил Флэчтер. — У которой Моран почти всю семью вырезал.
— Ты бредишь, — фыркнул я.
— Мы оба знаем, что нет, — подмигнул аферист. — С тех самых пор, как ты в отделе ее увидел, ты на Морана смотреть не можешь.
— Вот ты какой, Альцгеймер, — покачал головой я.
— Ну как знаешь, Поттер. Но, то, что ты сегодня творил, подтверждает одну мою теорию о твоей самовлюбленной персоне.
— И какую же?
Наземникус выдохнул густой дым и улыбнулся золотозубой улыбкой.
— А такую, что несмотря на то, чем ты занимаешься и кого из себя строишь, ты хороший человек.
Я придвинул к себе бутылку.
— Я вампир, старый, — напомнил я, закусив губу клыком.
— Нихрена ты не понимаешь, Поттер. Человек ты, самый что ни на есть человечный.
========== Глава 19. ==========
Оставить скучающего Скорпиуса на попечение Луи — вот она, моя самая гениальная идея. Требование Малфоя было исполнено: он больше не скучал. Переехав на Шафтсбери-авеню, оборотень стал той самой сдерживающей мерой, которая не давала Скорпиусу садиться на шею никому из нас.
И все были довольны: Скорпиус не был одинок, пока Доминик отсутствовала, близнецы воссоединились, но мелькающий постоянно сосед-призрак, словно не давал им стать теми самыми высокомерными красавцами, какими их запомнил Хогвартс. Одно лишь было плохо.
Мне начинало казаться, что в квартире я лишний. Даже учитывая то, что Луи ночевал дома от силы пару раз в месяц (иногда по причине ночной работы, иногда задерживался у оборотней в Билбери), Доминик моталась между квартирой и вечными допросами мракоборцев и прессы, их компания давила. Хотя, сейчас я понимаю, что дискомфорт ощущался лишь оттого, что наша со Скорпиусом дружба дала первую взаимную трещину.
Но, надо сказать, о небольшом конфликте мы мудро не вспоминали, словно заранее договорившись.
— Я так понимаю, завещание Скорпиуса ничего не дало? — поинтересовался я, наблюдая за тем, как Доминик стягивает туфли на высоком каблуке. — Малфои посмотрели на тебя, как на дурочку?
— Я тебя умоляю, Ал, они на всех так смотрят, — протянул Скорпиус, проплыв сквозь входную дверь. — Мэнор отсудить не получилось.
И, прошагав прямо сквозь стол, неспешно двинулся наверх.
— Мэнор отсудить не получилось, — задумчиво повторил я, подняв взгляд на кузину. — Наверное, печально осознать, что вышла замуж просто так?
Доминик, не удостоив меня и взглядом, уперла руку в мой затылок и с силой приложила об стол, пользуясь тем, что Скорпиус этого не видел.
— Ты злая, — простонал я, потирая ушибленный лоб. — Ты очень злая.
— Но все не так плохо, — громко сказал Скорпиус, свесившись с перил. — Мы оттяпали эту квартиру. До тех пор, пока у моей родни хватит совести не пытаться ее забрать. А пока Доминик — законная владелица, а моя богемная маман временно закатала губу обратно.
— Здорово, правда? — улыбнулась Доминик, глядя на меня. — Скорпиус оставил мне квартиру.
В переводе с английского на язык призрачных намеков это значило «собирай к херам свои вещи, Альбус Северус Поттер, и вали отсюда на все четыре стороны, ибо я еще помню, как ты хотел выдать тайну моего брата, потому что я злопамятная, как Сатана».
— Здорово, — кивнул я и шепотом добавил. — Теперь ничего не мешает тебе искать следующего аристократа, правда?
Кукольное лицо Доминик посерело.
— А еще мне ничего не мешает разбить себе нос о дверной косяк и сказать Луи, что ты меня ударил, — скрыв от Скорпиуса лицо за копной своих медных волос, прошипела она. — Обещаю, мы похороним твои останки рядом со Скорпиусом.
Наблюдая за тем, как Скорпиус, игнорируя двери в свою комнату, проходит сквозь стену, я на секунду задумался о том, что только этот факт и показывает, что мой заклятый друг теперь что-то вроде призрака.
— Скажи мне, хитрая рыжая девочка, — все еще глядя в стену, произнес я. — Как так получается, что из близнецов всегда один будет плохим?
— Не знаю, заведи близнеца и спроси у него, — отмахнулась Доминик, поставив чайник на плиту.
— Нет, я серьезно. Сначала ты была милой, а Луи — исчадием ада. Теперь наоборот. Вы специально договариваетесь или это спонтанные метаморфозы?
— Медаль «За сарказм» в мусорном ведре, можешь достать и приколоть к груди.
— Доминик, в чем дело? — прямо спросил я. — Мы были друзьями, помнишь?
Доминик с остервенением кинула в заварник щепотку чаинок и чуть повернулась ко мне.
— Помню, до того самого момента, как ты хотел сдать Луи родственникам.
— И все что ли? — фыркнул я. — Господи, я думал, что согрешил где-то.
— Не знаю, какие у тебя понятия о родстве, — раздраженно сказала Доминик. — Но я люблю своего брата…
— О, ну в этом никто не сомневается, мисс Ланнистер…
— … и никогда не закрою глаза на то, что ты хотел его сдать. Даже если сам Луи тебя простил, — закончила кузина, одарив меня ледяным взглядом. — И еще раз опустишь свою шуточку про Ланнистеров, я буду рада рассказать миру о том, что ты питаешься кровью.
— Я сделал для Луи и оборотней больше, чем ты можешь себе… Что?
Доминик взглянула на меня из-под длинных ресниц, но ожидаемой ехидной улыбки не последовало.
— Луи рассказал? — Смысла спорить не было никакого. — Я думал, он умеет держать слово. Ну, это многое объясняет.
— И что же?
— Твое отношение. Тебе неприятен, это мягко сказано, тот, кто пьет кровь.
Доминик презрительно фыркнула.
— Мне неприятен тот, кто угрожал моему брату. А против… как бы корректнее сказать… нелюдей, я ничего не имею.
— Потому что сама из их числа? — напомнил я. — Или мне напомнить, что будет, если я случайно вылью на тебя этот вот чайник с водой?
— Будет ожог третьей степени и твой сломанный хребет, — сухо сказала Доминик. — Я человек, самый настоящий. А безобидный хвостик, если помнишь, стал следствием аллергической реакции на водооталкивающее зелье. Кстати, Альбус, а кто варил мне это зелье для первого испытания Турнира, не ты ли?
— Конечно я, милая кузина. Ты ведь была слишком занята обжиманиями со Скорпиусом, в то время как все, кроме тебя думали, как не показать чемпиона Хогвартса на Турнире Трех Волшебников необремененной интеллектом дурой с волшебной палочкой.
Ну тут, каюсь, перегнул, звонкая пощечина Доминик меня немного отрезвила, когда щеку обжег удар ее узкой ладони.
— Согласен, это было грубо, — потерев щеку, кивнул я. — Но ты же понимаешь, что я говорю это, потому что ты просто меня выводишь?
— Нет, ты говоришь это не потому что я тебя вывожу.
— Тогда почему же? — мирно спросил я.
— Ну не знаю, — протянула Доминик, выключив чайник. — Может, потому что ты ничтожество?
— Вполне возможно. — Вот так иногда согласием можно обескуражить человека, заткнув ему рот и не дав высказать поток пафосной речи. — Но мне любопытно услышать твои аргументы. Фраза «ой все» аргументом не является.
Доминик будто бы и не обиделась. Вообще, она стала одной из причин моего снисхождения к женщинам: из ничего сделать скандал, в любой непонятной ситуации звать на помощь брата, иметь в голове ровно пятьдесят грамм мозга, и то, отвечающего лишь за фотографирование на телефон ногтей, еды, котов и своего светлого лика — в этом все женщины нашего поколения, в этом вся Доминик.
— Тебе никогда не казалось, что ты лишний? — поинтересовалась кузина, преспокойно заваривая чай.
— Лишний между амбициозной дурочкой и богатеньким педиком? Казалось. Между амбициозной дурочкой и ее невротичным братом-проститутом? Казалось, — признался я. — Ты меня ничем не удивишь.
— То есть ты еще и считаешь нас сбродом фриков?
— Именно, моя милая кузина, именно. Мы четверо — фрики, это объясняет тот факт, что мы все еще живем в этой квартире, несмотря ни на что.
Заварник со стуком опустился на стол. Доминик уже и не пыталась скрывать, что я ее раздражаю.
— Ты мерзок, — прогнусавила она.
— Да ты тоже не подарок. Или это просто то время месяца, когда женщину лучше огородить от общества, чтоб она не бросалась на людей?
Швырнув мне (хоть показалось что в меня) чайную ложку, Доминик, как могла, силилась не вестись на провокацию.
— Это я-то бросаюсь на людей? — поинтересовалась она. — Ты у нас провокатор.
— Я? У меня было отличное настроение, пока ты не разинула на меня клюв, — напомнил я. — Просто признай, у тебя мерзкий характер.
— У меня мягкий характер, поэтому ты, собственно, еще не вылетел из квартиры.
— Настолько мягкий, что брат-близнец сбежал от тебя к незнакомым оборотням, а муж предпочел умереть, чем дожить до вашего развода.
И снова я перегнул палку. Пощечины не последовало, Доминик просто развернулась и оставила меня в кухне одного, потушив свет.
Наверное, это главный мой порок — неумение вовремя закрыть рот и давить на человека до тех самых пор, пока у него не сдадут нервы. В то же время, к чести своей, я всегда понимал когда и в чем я не был прав — это, определенно, достоинство.
Но просить прощения я не умел. Клянусь, за мои тогда девятнадцать лет я ни разу в жизни ни перед кем не извинялся так, как делают это нормальные люди — словом «прости», виноватым взглядом и обещанием никогда так больше не поступать.
Мириться с Доминик не скажу, что было необходимо, но веские причины не конфликтовать с кузиной меня пересилили. Во-первых, она же кузина, родной человек. Во-вторых, узнай Луи о том, что я позволил себе обижать его сестрицу, вбил мы меня с одного удара в землю по самый подбородок.
Мирился я по методике Наземникуса Флэтчера: бутылка вина, а лучше три, и… и все. Не помню, каким чудом мне удалось склонить деревенскую принцессу Доминик к распитию красного вина сомнительного качества во дворике у дома номер 17 на Шафтсбери-авеню, но, наверное, это не столь важно, тем более что по всем правилам алкогольного перемирия, мы на третьем тосте торжественно поклялись друг другу забыть прошлые обиды. Когда же я выслушал длинную исповедь молодой вдовы, которой покоя не дают родственники покойного мужа, в особенности отец и мать, явно поставившие цель выжить со свету непутевую невестку и вернуть ее в родную деревню без кната в кармане, я поймал себя на том, что действительно сопереживаю кузине.
«Вот хуевы аристократы» — голосом Наземникуса Флэтчера заговорил во мне внутренний судья.
Нет, ну серьезно! Вам уже некуда складывать ваши мешки галлеонов, а вы готовы удавить Доминик за квартиру, купленную вашим сыном.
— Это ты еще про кольцо не знаешь, — сделав глоток вина, произнесла Доминик.
— А что кольцо?
— Они хотят, чтоб я вернула обручальное кольцо. Сказали, что оно было выковано не для меня.
Ну тут я почти взорвался в негодовании. Отнять у вдовы обручальное кольцо, да еще и язвительно намекнуть, что оно должно было принадлежать другой!
Да они что там, охренели? По-хорошему, семейство Малфоев обязано было каждый месяц выплачивать Доминик пособие за то, что она позарилась на их глуповатого сынка с наклонностями мужеложца.
И разве мог я, истинный подвыпивший джентльмен, оставить прекрасную деву в беде, один на один с алчностью элиты магического общества?
— Леди Малфой, — галантно произнес я, наливая в картонный стакан Доминик еще вина. — Доводилось ли вам когда-нибудь обчищать особняки самодуров?