— Ну, ну, — старик, с усилием нагибаясь, почесывал у нее за ухом, рассеянно осматриваясь и заглядывая в длинное деревянное корыто-кормушку. — Все поела? Ну-ну, разбойница такая, еще хочешь?
Он подобрал с пола выпавшую из кормушки картофелину и бросил ее на место. Свинья, возбужденно хрюкая, полезла носом в корыто, ткнула пятачком, вобрала картофелину в рот и с аппетитом захрупала.
Из-за второй загородки выглядывал маленький любопытный глаз поросенка, старавшегося просунуть рыльце в щель.
— Слава богу, у вас хоть этот поросеночек остается, — с облегчением заметила Аляна.
Старик махнул рукой:
— Э-э, этот? Еще когда он вырастет! — Нагнувшись, он потрепал свинку по окладистой шее, покрытой жесткой щетиной. — Что? Тебе бы еще похрюкать месяцок, а? Да ведь ничего не поделаешь, вот какая напасть!..
— Довольно уж тебе, — слабо выговорила старуха и повела Аляну обратно в избу.
Старик тоже вернулся, долго возился, перебирая какое-то железо в ящике, вместе со старухой вытирал глиняные миски и большой таз…
Потом, волоча ноги и согнувшись, он опять ушел вместе с бабкой во двор.
Прошло много времени, и вдруг в дом донесся отчаянный, вибрирующий, полный силы и возмущения визг, оборвавшийся на самой высокой ноте.
Бабка вернулась с унылым лицом, неся перед собой большую глиняную чашку с дымящейся свиной кровью.
Теперь надо было ждать, пока дед выпотрошит свинью, запряжет лошадь, оденется…
Аляна сидела, сжавшись от напряженного ожидания, и внутри у нее, как все эти дни в минуты вынужденной бездеятельности, стучало: «Скорей!.. Скорей!..»
Глава пятнадцатая
Свиная туша лежала в погребе у мадам Марии. Аляна снова работала по двору и на кухне. Трактир «Под гиацинтом» каждый вечер наполнялся толпой фашистских солдат, и сквозь закрытые ставни гудел аккордеон, доносились пьяные возгласы и глухое звяканье толстых пивных кружек.
Аляна никогда не заглядывала в зал и не видела, что там происходит. К ней в руки шел оттуда непрерывный поток грязных кружек и сальных тарелок, которые нужно было мыть, когда судомойка не в силах была управиться одна.
Фельдшер все еще не получал приказа об отпуске. Свинью он, правда, осмотрел, ощупал, и она ему понравилась. Он даже договорился с мясником о том, как ее коптить. Но отпуска все не было, а без этого он, видимо, не решался идти на рискованное дело.
Выйдя как-то в сумерки за водой, Аляна увидела, что задняя калитка приоткрыта и, придерживая ее рукой, во дворе в нерешительности стоит какой-то незнакомый человек в длинной куртке.
Не отрывая руки от калитки, человек спросил хозяйку, и Аляна показала ему на кухонную дверь.
— А вас не Аляна зовут? — спросил пришедший, не трогаясь с места. — Да? Так вы лучше тихонько вызовите тетю Марию сюда.
Он беззвучно прикрыл калитку и скользнул в тень, избегая яркого лунного света.
От предчувствия чего-то важного и необыкновенного у Аляны забилось сердце. Выронив ведра на снег около насоса, она опрометью бросилась обратно в кухню.
Мадам Мария, кинув на Аляну беглый взгляд, нарочито лениво пропела:
— Ах, боже мой, это, наверное, опять от мясника! — и, накинув теплый платок, неторопливо вышла во двор.
Решительной походкой она направилась прямо к темному углу, где стоял человек, и Аляна с крыльца услышала, как хозяйка сказала вполголоса:
— Иезус Мария! Ну вот, теперь вас, наверное, уже сожгли? — И затем заговорила совсем тихо.
Аляна хотела уже было уйти обратно, но мадам позвала ее.
— Так я и знала, — сказала она, вздыхая. — Вот видишь, они все-таки сожгли их! — Аляна сразу поняла, что речь идет о семье огородника. — И ты, Юргис, сам видел, как горел дом?
— Видел, — подтвердил парень, — только подойти мне было никак нельзя. Их там стояло человек двадцать — смотрели, как горит. Вещи взять — и то не позволили.
— Такой ужас, подумать только! Да еще видеть все это своими глазами! — Брови мадам Марии страдальчески надломились, и с неподвижным лицом она покачала головой.
— То, что видишь своими глазами, лучше запоминается, — тихо сказал парень.
— Глупости ты говоришь, Юргис! Сам не понимаешь, как это ужасно, просто сердце разрывается!.. Но у меня совершенно нет времени с тобой разговаривать. Аляна принесет тебе поесть. Лошадь-то достал?
— Лошадь есть.
Аляна знала, что какой-то человек взялся достать лошадь, если понадобится. Так, значит, этот человек и есть старший сын огородника?
В трактир входить он не захотел, пришлось принести ему поесть в сарай, где была сложена старая мебель и всякий хлам.
Мерзлые доски пола потрескивали под ногами. Луна через накрест заколоченное окошечко ярко освещала низенький столик, на который Аляна поставила тарелку.
Длинными обветренными и закопченными пальцами Юргис осторожно брал кусочки мяса, бережно накладывал их на хлеб и, опустив голову, тщательно, не торопясь, жевал, как человек, не желающий показывать, как сильно он проголодался.
— Это вы, значит, побили того немецкого солдата, который безобразничал на рынке? — дружелюбно спросила Аляна.
Продолжая жевать, Юргис пожал плечами.
— Дурак!.. Такая глупость!..
— Вы что, раскаиваетесь?
— Ну да, я же говорю — глупость!.. Убивать их надо, а не на кулачки!.. Кипрасу, моему братишке младшему, повезло. Ушел с Красной Армией. Их бомбили, окружали, кажется, уж так тяжело было, что хуже и некуда. А все-таки это не то, что лежать на брюхе в канаве и кусать себе пальцы, любуясь тем, как твою мать гонят из дому, прежде чем облить его бензином!
Юргис встал, отодвинул тарелку и, не глядя на Аляну, молча начал застегивать куртку.
— Спасибо за угощение… Значит, когда будут какие-нибудь новости, тетя Мария мне сообщит. А лошадь я достану, вы не сомневайтесь.
Минуту он постоял, прислушиваясь, потом, приоткрыв дверь, выскользнул во двор и, держась около стены, скрылся за углом сарая…
Несколько дней после этого не было никаких новостей. Хельмут ходил хмурый и неразговорчивый, недоверчиво косился на своих выпивающих за соседними столиками братьев по крови и даже не пытался заговорить с мадам.
Но однажды разговор все-таки состоялся, хотя и мало утешительный. Фельдшер раскапризничался, стал требовать нелепых прибавок, ссылаясь на то, что придется «подкинуть» солдатам похоронной команды, потом захотел еще раз осмотреть копченое свиное мясо, большими кусками висевшее в кладовой на железных крюках.
Хельмут пересчитал их и даже попытался было приложить один к другому, чтобы вновь получилась целая свинья. Он попробовал по ломтику от разных кусков, недовольно поморщился, найдя, что получилось солоновато, и ушел, ничего определенного не сказав.
В тот же вечер из разговора гостей мадам Мария узнала, что отпуск фельдшеру подписан. И действительно, назавтра Хельмут явился в трактир в неурочное время и, даже не присев, подошел к буфетной стойке.
Мадам насторожилась, но, как обычно, с любезной улыбкой вынула из раскупоренной бутылки рома пробку и налила стаканчик.
Фельдшер хмуро отмахнулся и буркнул:
— Ну, я ему сказал…
Не проявляя никакого интереса, мадам закупорила бутылку и поставила ее на место.
— Только ради вас и ввязался во все это дело! — сварливо буркнул фельдшер, причем рука его машинально потянулась к стаканчику. Он отхлебнул с брезгливым отвращением старого пьяницы.
— Только ради вас!.. — со значением повторила и мадам, любезно улыбаясь.
Фельдшер исподлобья покосился на нее, сбитый с толку, и, вылив в открытый рот содержимое стаканчика, тяжело навалился локтем на стойку.
— Черт с ним! Словом, я его нашел и сказал, чтоб он был готов. Должен сказать, что он довольно-таки неважно выглядит, но уж это меня не касается. Часа за два я дам ему порцию морфия, чтоб он не вздумал дрыгать ногами или бормотать. А на левую руку я надел ему кожаный ремешок, чтоб ребята из похоронной не спутали. Ну, вы довольны?
Улыбаясь со своим непроницаемым видом, мадам проворковала:
— Но это будет именно морфий, господин доктор? И правильная доза?
Фельдшер нахмурился, выкатил грудь, но вдруг рассмеялся, прикрыв рот рукой. Видимо, эта мысль не была для него неожиданной.
— У вас голова арийской женщины, мадам!.. Нет, нет, это будет именно морфий, и такая доза, которую я вспрыснул бы лучшему другу или даже самому себе.
— Вот-вот, лучше уж самому себе!
Фельдшер расхохотался еще громче и закивал, невзначай подставляя трактирщице стаканчик.
— Верно! Это все-таки лучше! Ах, мадам, мадам!.. Вы просто молодец, отличный парень!
Глава шестнадцатая
Мадам Мария на прощание дала Аляне большую чистую, ветхую от стирки простыню, пакетик марганцу, кусок грудинки, хлеб и бутылку водки. Затем перекрестила ее, поцеловала в лоб и напомнила, что если они с Юргисом попадутся, то ей придется сказать, что она видит их в первый раз в жизни.
— Пусть меня убивают, я вашего имени не произнесу! Даже зря предупреждаете! — сказала Аляна.
— Я тебе верю, бедняжка, да, да, — мадам рассеянно погладила ее по щеке, потом вдруг сняла с полки кулечек сахару и сунула Аляне в руки. — Ну вот, а теперь мне ужасно некогда, иди, — она обняла ее рукой за плечи и, слегка подталкивая, повела к двери.
Юргис с лошадью ждал у постоялого двора на выезде из города. Не обменявшись ни единым словом, они доехали до перекрестка, где начиналась дорога к каменоломням, и стали сворачивать в лес. Тут им и надо было дожидаться.
Сразу, как только свернули с твердой дороги, лошадь стала проваливаться. Кое-как, рывками, она все-таки вытянула сани шагов на сто в сторону от шоссе и остановилась, тяжело водя боками. Здесь их, правда, нельзя было увидеть с шоссе, но между деревьев протянулась за санями полоса взрыхленного снега.
Сперва она была не особенно заметна, но как только посветлело от луны, поднявшейся над лесом, предательский след стал казаться настоящей дорогой, чернеющей глубокими ямами и рытвинами.
— Ну и дураки же мы! — вполголоса выругался Юргис. — Подумать только, куда заехали! Если фашисты задумали нас сцапать, мы попались, как цыплята… И хоть бы какое-нибудь оружие у нас было, хоть самое бы дрянное!
С ожесточением дергая за рукава, он стащил с себя полушубок и накинул его на лошадь.
— Замерзнешь, — сказала Аляна.
— Так и надо, — со злобой огрызнулся Юргис. — Лошадь не виновата, что какой-то болван ее не туда загнал.
Город был недалеко, и оттуда все время слышалось пыхтение и постукивание какого-то мотора и тоскливый, одинокий собачий лай.
Только верхушки многоярусных высоких елей с одного края были неярко освещены луной. Понизу, в глубине, между густых веток, было совсем черно.
Луна быстро катилась по небу. Стоило отвернуться от нее на некоторое время и затем посмотреть вновь, — она уже оказывалась на новом месте, правее.
В лесу было так тихо, что разговаривать, даже шепотом, казалось опасно. Шуршание снежного пласта, сорвавшегося с еловой лапы, настораживало, заставляло быстро обернуться.
За все время ожидания только один раз прошла по шоссе колонна военных автомашин — совершенно одинаковых, с одинаковым грузом, затянутым брезентом, — шестнадцать штук.
После них стало еще тише. Луна стала уходить, скрываясь за лесом, и кругом сильно потемнело, только снег белел среди лесной темноты.
Потом послышался приближающийся шум мотора и мимо проехал грузовик со скошенным капотом и высокими бортами.
Юргис отлично знал, что этот французский грузовичок «Рено» и есть машина похоронной команды.
Как только он скрылся за поворотом к каменоломням, они, позабыв осторожность, выбежали на дорогу.
Грузовик не остановился.
Вернувшись к саням, они переждали, пока грузовик проедет обратно. Потом опять с трудом выбрались на дорогу и поехали на пригородный хутор, возвращать лошадь хозяину.
Фельдшер Хельмут объяснил Марии, что во всем виноват не кто иной, как сам этот «русский кретин Шурафлейфф», который в последнюю минуту не явился.
Аляна с Юргисом снова напрасно продежурили в лесу следующую ночь… И еще одну…
Возвращаясь перед рассветом после этой, третьей, ночи, они остановились в лесочке у самого города, чтоб попрощаться. Юргис еще по дороге твердо объявил, что больше не сможет приехать, хозяин лошади не даст. И теперь он с неприятным чувством ждал, что же скажет Аляна в последнюю минуту.
Нет, она не собиралась ни плакать, ни просить — это он отметил с облегчением. Она пожала ему руку и поблагодарила так, будто все дело у них прошло удачно. Это даже озадачило Юргиса.
— А что ты теперь будешь делать? — спросил он. — Немец нас одурачил. Дело ясное.
Она, тщательно стряхивая с полушубка соломинки, нехотя проговорила:
— А что же мне делать? Пойду завтра опять.
— Да ты совсем с ума сошла! Куда это ты пойдешь, скажи на милость? Что ты там одна сможешь сделать?
— Пойду, — повторила она. — Что-нибудь сделаю… — И зашагала по тропинке к городу.
— Да ведь мы три ночи прождали в лесу, неужели ты не видишь, что нас обманули?!
— Может быть, — не оборачиваясь, тихо ответила Аляна.
Юргис хватил кулаком по краю саней так, что в дереве что-то треснуло.
— Ты сумасшедшая! Ведь это просто глупость, что ты придумала: одной идти!.. Ты не понимаешь, что лошадь больше не дают? Я и сегодня ее чуть не украл у хозяина. Он за руки меня хватал, слышишь? За руки хватал, когда я запрягал!.. Дура ты!.. — Он с бешенством погрозил ей вслед кулаком, ударил лошадь и погнал ее к хутору.
За те три ночи, что они ездили в лес, у них выработался определенный маршрут. После первого неудачного раза они догадались заезжать к перекрестку с обратной стороны, через замерзшее озеро.
На следующую ночь Аляна пошла одна. Выйдя из города, когда едва начинало темнеть, она все-таки торопилась. Ей казалось, что она собьется с дороги, опоздает. Она совершенно не думала о том, что будет дальше. Она только знала, что должна вовремя быть на месте.
Теперь, когда она пришла пешком, вместо свертка у нее за плечами снова была ее торбочка. Она долго стояла, прислонившись к толстому стволу сосны. Мороз был слабый, и она чувствовала чистый, отдающий влагой запах снега. В неподвижном воздухе снежинки плавно проплывали перед глазами.
Луна уже прочертила по небу свою низкую кривую, когда она услышала в лесу шум. В нем не было ничего тревожного. Она обернулась, удивленная, вслушиваясь. Знакомая лошадиная голова с белым пятном на лбу, равномерно кивая на ходу, выглянула из чащи.
Юргис вел лошадь под уздцы.
Этого она никак не ожидала.
— Все-таки приехал?
Не отвечая, он привязывал лошадь к стволу и молча злобно сбивал с воротника снег.
— Приехал, — после долгого молчания ответил он. — Да вот, приехал проторчать в лесу еще одну ночь, чтобы какой-то паршивец радовался, что водит нас за нос, как последних олухов… Приехал! — Кипя от злобы, он с размаху сел в сани и с силой запахнулся полами полушубка.
— Так зачем же ты приехал?
— Зачем?.. А затем, что ты сумасшедшая, вот зачем!..
После этого они не разговаривали очень долго. Однако, когда по шоссе проехала большая крытая машина, Юргис быстро соскочил с саней и стал рядом с Аляной. Машина проехала к городу, и он, презрительно фыркнув, вернулся и, с видом человека, приготовившегося к долгому и совершенно бессмысленному ожиданию, сел в сани.
Но когда затарахтел мотор еще одной машины, они опять стояли рядом между деревьев и смотрели на дорогу, по которой ехал грузовик со скошенным капотом. Двое солдат неловко сидели в кузове на чем-то, что все время покачивалось под ними от толчков машины.
Грузовик поравнялся с деревьями, где стояли Аляна и Юргис, проехал и стал удаляться. И тут они увидели, что один из солдат встал и, придерживаясь за борт рукой, перешагнул через что-то, что лежало на полу, споткнулся и стал возиться, нагнувшись. Какое-то длинное темное тело отделилось от борта грузовика и, продолжая лететь вперед по инерции, упало и покатилось, зарываясь в снег.